Томас Бернхард - Из книги малой прозы "Имитатор голосов" Страница 5

Оторван от жизни

Некий столяр из городка Мария-Зааль (популярного места паломничества в Каринтии) обратился к занятиям литературой под влиянием одного одаренного от природы композитора — мы и сами много лет подряд считали, что второго такого гения просто нет, — и стал писать стихи и маленькие комедии, которые, с точки зрения тех, кому эти стихи и маленькие комедии попадали в руки, были, с одной стороны, непригодны для чтения, а с другой, непригодны для постановки по той простой причине, что понять их никто не мог, — и вот этот самый столяр от непризнанности впал в отчаяние и в тот день, когда ему исполнилось двадцать два года, бросился в озеро Лэнгзее и утонул. В короткой заметке, опубликованной в местной газете, после того как обнаружили его тело, особо подчеркивалась его оторванность от жизни.

Де Орио

На горе Грасберг, что в окрестностях Гмундена, был обнаружен семидесятипятилетний мужчина с итальянским паспортом, который уверял, будто он родом из деревеньки Райндльмюле, расположенной прямо у подножия горы, чему жандармы, естественно, не поверили, но, поскольку он совершенно продрог, ему для начала позволили отогреться в пансионе Шахингера, в Райндльмюле. По паспорту этого человека звали Де Орио, но он заявил, что его настоящая фамилия Пфустер и что примерно в 1907 году, то есть когда ему еще не исполнилось и восьми лет, он ушел с бродячим цирком, выступавшим в Райндльмюле, сначала в Чехию, а потом через Польшу и Румынию в Италию — и в конце концов остался при этом цирке. Накануне Второй мировой войны, а точнее, сказал он, в 1937-м, когда ему было уже далеко за тридцать, он вместе с цирком снова приехал в Верхнюю Австрию, в район озера Траун, — цирк тогда действительно выступал в Райндльмюле. Однако, продолжал мужчина, он предпочел остаться неузнанным, у него не возникло ни малейшего желания задержаться в Райндльмюле, и он опять уехал вместе с цирком, на сей раз — в Венгрию и Македонию. И лишь сейчас, так сказать, на закате своих дней, он решился на трудную дорогу и вернулся в Райндльмюле. Очень скоро жандармы смогли убедиться в достоверности всех сведений, полученных от того, кто по паспорту был итальянцем, на самом же деле — райндльмюльцем. Как попутно выяснилось, жители этой деревни долгое время не сомневались в том, что маленький Пфустер упал в бурную реку Аурах и был унесен течением.

Светописцы

В местечке Эбензее несколько лет назад поселился фотограф, о котором с первого же дня пошел слух, будто он долгие годы провел в тюрьме за надругательство над тринадцатилетним мальчиком из Ишля. Естественно, в Эбензее не нашлось никого, кто захотел бы фотографироваться у этого фотографа, ожидавшего большой прибыли или по крайней мере неплохого заработка именно в Эбензее, где круглый год играли много свадеб, — так что ему пришлось закрыть свое дело и снова уехать. В слухе этом не было ни слова правды, а распространял его Штрёснер, фотограф из Траункирхена. Штрёснер недавно сообщил нам, что его коллега покончил с собой, но каким способом — это, мол, неизвестно.

Вернулся

Если здешние газеты и пишут о выдающемся художнике родом из здешних мест, достигшем мировой славы, даже более того — мирового значения, они всегда именуют его художником определенного толка, причиняя ему тем самым в родных краях намного больший вред, чем если бы прямо написали, что по правде и на самом деле думают о художнике, которого ненавидят как никого другого и будут ненавидеть до скончания его и своих дней из-за того, что рожден он был в их стране и принадлежит к их поколению, создавшему так мало примечательного. Однажды он покинул их ради искусства и науки и с тех пор неутомимой творческой работой постоянно доказывает их ничтожество и свое величие, а этого они ему не прощают. В их глазах он — низменный отщепенец, и пишут здесь о нем лишь потому, что не могут иначе, ведь весь мир уже о нем пишет, но, что бы они ни писали, они толкают его, пожизненно ими преследуемого, в грязь. И не замечают, как таким образом сами еще глубже в эту грязь погружаются. Своей завистью и ненавистью они загнали моего друга в Австралию, в Ньюкасл, где он целиком отдался науке. Когда много лет назад, измученный тоской по родине, он известил меня, что хочет покинуть Ньюкасл и вернуться на родину, я ему тотчас телеграфировал, предостерегая от возвращения, и предупредил, что его родина на самом деле являет собой всю низость преисподней, где дух беспрерывно подвергается клеветническим нападкам, а искусство и науку уничтожают, и что возвращение будет для него гибельным. Он не последовал моему совету. Теперь он — смертельно больной человек, для которого сумасшедший лом «Штайнхоф» уже много лет служит постоянным и одновременно ужасным местом пребывания.