Нил Шустерман - Теневой клуб Страница 5

— Надо же, никогда бы не подумал, что мы такие злонамеренные личности, — сказал я, отсмеявшись.

— Нет, но скажи — правда же весело? — хихикнула Шерил.

Это действительно было весело. Всё равно что смотреть фильм ужасов. Они же такие отвратительные, кровавые и мерзкие, и тем не менее все их любят. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

— Ну то есть, мы же на самом деле ничего им делать не собираемся, верно? — продолжала Шерил. — В реале мы ведь вовсе не злодеи какие-нибудь, просто это такая игра. У каждого человека есть кто-то, кого он терпеть не может. Ведь ничего же страшного, что мы просто представляем себе, как с ними что-то такое случается, правда?

— Погоди, послушай, что я придумал, — прервал я её. — Давай заплатим какому-нибудь хмырю — пусть соврёт, что научит Остина ходить по тлеющим углям. А когда тот пойдёт, то обожжёт себе все ноги! И всё — капец карьере бегуна.

— Ну ты и пакостник! — восхитилась Шерил и засмеялась. И вдруг замолчала и на миг призадумалась. Без звуков наших голосов ночь показалась особенно тихой. Даже сверчков — и тех не было слышно.

— Послушай-ка, — проговорила она. — Вот было бы странно, если бы что-то из того, что мы навоображали, действительно случилось, как думаешь? Как если бы нас услышал кто-то там, наверху...

— Я бы тогда держался подальше от медвежьих капканов, — сказал я. Она снова засмеялась.

В сгустившейся темноте я едва различал лицо Шерил, сидящей напротив. Хижина, как я уже говорил, была маленькая; и я ощущал, как «рибоксы» Шерил касаются моих «найков». Я пошевелил стопой, она тоже; мы словно опять стали детишками и играли в какую-то глупую детскую игру. Я взглянул поверх тянувшихся по краю хижины перил[4]: ночь сегодня была ясная, без малейших признаков тумана, в отличие от предыдущих вечеров. Дом Шерил стоял последним на нашей улице, и между деревьями можно было едва различить океан, плещущийся в четверти мили отсюда. Это моё любимое время суток — когда небо теряет свои краски и на фоне полоски еле-еле голубеющего горизонта всё вокруг кажется совсем чёрным.

В раннем детстве я любил разговаривать с Шерил и даже с Рэндалом, сидя в это время дня в их домике на дереве. Любил наши страшные рассказки, любил просто поболтать ни о чём. Сейчас, когда мы повзрослели и были вечно чем-то заняты, мне практически никогда не удавалось вот так посидеть с Шерил в тишине и поговорить по душам. Правда, нынче ощущение было иным, чем в старые времена, но всё равно — мне это нравилось. Я снова пошевелил ступнями, и она пошевелила в ответ.

— Может, нам не надо было этого делать, — сказала она.

— Чего не надо?

— Злословить на счёт Ребекки и Остина. А то я теперь чувствую себя виноватой.

Вообще-то, и я ощущал что-то вроде того же.

— Это была твоя идея.

— Спасибо, утешил. Теперь мне ещё хуже.

— Прости, — сказал я, а потом привёл ей те же соображения, что и она несколько минут назад: — Это же всего лишь слова. Вроде как... ну, показать им язык в спину, что ли. Вот и всё. Мы же только представляем себе, не делаем ничего плохого.

— Да, точно.

— Надо же дать выход эмоциям, так ведь? А то мы бы ходили и куксились целый день.

— Да, верно.

Однако мне почему-то казалось, что я её не убедил. Я и самого себя не убедил. Не смог. Мой мозг всё ещё был полон дикими, нелепыми образами всех тех несчастий, которые могли бы обрушиться на Остина Пэйса. Больше всего меня беспокоило, что это, как сказала Шерил, было весело! Ой, что-то мне не нравилось такое веселье...

Я придвинулся поближе к Шерил, как будто это могло прогнать мои тревоги.

— Ты и вправду ненавидишь Остина? — спросила она. Почти совсем стемнело, я уже практически не видел своей собеседницы — только едва различимый силуэт на фоне деревьев.

— Не знаю, — ответил я. — А ты и вправду ненавидишь Ребекку?

Шерил вздохнула. После долгого молчания она наконец произнесла:

— Не то чтобы ненавижу... Она же моя двоюродная сестра. Я, вообще-то, вроде как люблю её... Просто иногда, по-моему, ей нравится, когда я чувствую себя паршивым ничтожеством.

— А я вот знаю точно, что Остин от этого тащится.

— Ты действительно ненавидишь Остина, Джаред? — снова спросила она. И опять я, как в первый раз, сказал:

— Не знаю. — Я действительно не знал. — Как-то всё перепуталось...

Она опять надолго задумалась, а потом спросила — спокойно так, бесстрастно:

— Ты был бы счастлив, если бы Остин Пэйс уехал куда-нибудь очень далеко?

— Да, — ответил я.

— И ты был бы доволен, если бы с ним случилось что-то такое-эдакое и он не смог бы больше быстро бегать?

— Н-не думаю. Мне стало бы его жаль, наверно.

— А если бы он умер?

— Шерил, ну перестань!

— Извини, это был глупый вопрос.

И снова она впала в задумчивость. Что-то у неё было на уме, я это чётко просёк. Она вновь заговорила — очень тихо и медленно:

— Я знаю, в чём суть проблемы. В том, чтобы понять, ненавидишь ли ты его по-настоящему.

— Что?!

— Вопрос стоит так: если бы был способ... если бы это от тебя зависело... тебе бы хотелось, чтобы Остин Пэйс вообще никогда не рождался на свет?

Вот теперь меня прошиб озноб. Думаю, дело было не только в ночной прохладе. Что-то в этом крылось большее. Внутри, не снаружи. Потому что я знал ответ на этот вопрос, и он мне совсем не нравился.

— Так как? — настаивала она.

— Да, — прошептал я.

А Шерил прошептала в ответ:

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Подул свежий ветерок, в кроне дерева над нашими головами зашелестели увядающие листья. Меня зазнобило сильнее. Если до этого момента мне было просто не по себе, то сейчас сделалось окончательно нехорошо. Словно повеяло чем-то потусторонним. Да, Шерил задала ужасный вопрос. Хотелось ли бы мне, чтобы Остин-Спесь никогда не родился на свет? Да. Да, хотелось. И как бы я ни ненавидел себя за это чувство, оно жило в самой глубине моей души, и с ним ничего нельзя было поделать. Мне стало страшно.

— Шерил... что-то мне тут не в кайф.

— Мне тоже, — ответила она.

— И вообще — холодно становится...

— Наверно, лучше зайти в дом.

Шерил спустилась первой, я — за ней.

— Ты тоже это почувствовал, да?

— Что-то мне расхотелось говорить об этом. Давай побеседуем о чём-нибудь более приятном.

Но ничего приятного в качестве темы разговора упорно не желало подворачиваться. Остаток вечера мы практически промолчали. Хорошее чувство, с которым мы залезали на дерево, пропало и так и не вернулось. Мы вошли в дом, минут десять посмотрели телик с братом Шерил, а потом я прыгнул на свой велосипед и отправился домой. Засел за уроки и попытался прогнать владевшее мной ощущение жути, закопавшись в первое в этом году домашнее задание.

Помогло. К утру ощущение исчезло. Я снова почувствовал, как вернулось моё прежнее «я», а то, что мы выяснили накануне о нас самих там, в хижине на дереве, перестало иметь какое-либо значение.

И это оказалось роковой ошибкой — не первой, и не последней. Нельзя было оставлять без внимания это ощущение неправильности сказанного! Этот режущий глаз алый сигнал тревоги, был наверняка послан нам свыше в качестве предупреждения. Только оба мы оказались слишком глупы, чтобы внять ему.

Огонь и боль

Народ начал крутиться около доски объявлений уже с утра. Легкоатлеты были не единственной командой, выбиравшей вчера капитана; поэтому каждый с нетерпением ждал, когда его тренер вывесит результаты голосования.

Меня среди этих нетерпеливых не было. Само собой, мне хотелось стать капитаном, но я старался об этом не думать. Чем больше думаешь, тем больше волнуешься, и к тому моменту, как появится объявление, весь истерзаешься. Лучше поразмыслить о чём-нибудь другом: например, о новых учителях, о старых друзьях, о том, что съесть на ланч — словом, о чём угодно, только не о команде бегунов и Остине Пэйсе с его миллиондолларовыми «аэропедами», которые никогда не пачкаются и выглядят так, будто явились прямиком с планеты Криптон или ещё откуда-то в этом же роде.

Я пришёл к доске и немного послонялся вокруг в ожидании звонка на классный час[5] — высматривал знакомых, которых не видел вчера. Да, за одно лето можно кардинально измениться. Чарли Гарсиас прибавил в росте дюймов шесть, у Эбби Сингер появились симпатичные выпуклости (если вы понимаете о чём я), а минимум половина моих приятелей избавились от брекетов. Я поболтал с Ральфи Шерманом[6]; тот рассказал, что за лето успел снять фильм в Голливуде. Ну, Ральфи всегда выдаёт такое, что обхохочешься — ни разу в жизни не сказал ни слова правды.

Вскоре я позабыл про команду и выборы, пришёл в хорошее настроение — такое хорошее, что даже поздоровался с Тайсоном Макгоу. Тот что-то буркнул в ответ, а через пять минут ввязался в драку с одним пацаном, не помню, как его зовут.