Сергей Саканский - Три источника (сборник) Страница 5

Все было иначе: бабушка умерла в больнице, в новогоднюю ночь; никого не было рядом – мы встречали Новый Год, зная, что она умрет в этом году, не зная, что она уже умерла. Я пил шампанское, мне было уже восемнадцать.

Генка придумал, что они выкопают яму в лесу, глубокую яму, а потом заманят Леху в лес, столкнут в яму и сверху забьют лопатами, закопают, застелют дерном и – никто не найдет.

Заманить Леху Генка решил так. Он скажет, что копал яму под штаб и нашел какой-то железный ящичек. Он снова завалил его землей, не решаясь вскрыть без Лехи.

Вот и всё. Леха, по-моему, никого не возьмет с собой – ведь это же клад. Мы пойдем вдвоем, а Витька уже будет ждать у ямы.

– А если заметят они, что он с нами отправился в лес? – спрашивал Витька, с тоской представляя, как ему придется быть в лесу одному.

– Мы будем тщательно следить. А если заметят, мы притворимся, что заблудились, – твердо отвечал Генка, уже видя, словно в кино, весь процесс казни.

– А если кто увидит яму, а потом, когда мы засыплем, скажет?

– Правильно. Поэтому надо замаскировать яму.

– А может, травою закроем мы яму, и кол там поставим заточенный, чтобы, свалился он сам и проткнулся, как мамонт?

– Дурак, – сказал Генка, не обратив внимания, что Витька от волнения говорит стихами, – Кто же знает, каким местом он упадет на кол? Может быть, он не умрет сразу, и будет орать, извиваться, и тогда все прибегут.

– А так он не будет орать?

– Дурак! Он же сразу оглушится.

– Ну вот… Он оглушится, мы забросаем землей его, пусть он умрет от земли, а не сами мы будем его убивать и лопатить.

Витька был против забивания Лехи лопатами – ему казалось, что Леха схватится за лопату и утащит его к себе в яму.

Витька был хилым, с тонкими, как у поганки, ножками: казалось, что они мягкие и могут в любую минуту, не выдержав тяжести туловища, вопреки логике суставов согнутся обратно.

Витьку ожидала невеселая жизнь, именно из-за маленького роста и дистрофической худобы. Он был так же лишен каких-либо талантов, как и слаб физически. Почему-то еще в детстве вбил себе в голову, что будет поэтом, начал писать стихи, подражая Агнии Барто, и собственные стихи ему нравились, но, когда он прочитал их ребятам во дворе, те подняли его на смех, а затем избили и по очереди плюнули ему в лицо… Да именно за стихи, – теперь он понял, хотя повод тогда был какой-то другой.

Витька кое-как закончил восемь классов, потом кулинарное училище, сходил в армию, оставив в Забайкалье четыре передних зуба, по первому же позыву женился на некрасивой, закомплексованной лимитчице, пытался сделать карьеру милиционера, но не нашел сил, выучился на обувного мастера и осел в районном ателье навсегда.

Витька был во власти Генки, и всё, что они делали, готовясь к преступлению, было делом одного Генки, который был умнее и изобретательнее своего младшего друга.

Проблемой было незаметно раздобыть лопаты – это Генка считал очень важным, хотя потом, возвращаясь к тому времени, думал, что многие предосторожности они делали зря. В самом деле – лопаты? Ведь так часто дети копают какой-нибудь штаб – яма не могла вызвать подозрений. Или, к примеру – алиби. Генка придумал взять заранее билеты в кино и показаться там, например, выкинуть какую-нибудь шутку в фойе. Он давно придумал, что это будет за шутка; они сядут в углу и будут грызть семечки, а когда тетка пойдет выгонять их, они начнут канючить и отдадут ей семечки вместе с банкой, именно с этой красивой железной банкой из-под леденцов, которая может пригодиться, значит, тетка ее не выбросит. Билеты они, конечно, сохранят, в темноте незаметно выползут из зала… Впоследствии Генка и это считал лишним – кто знает, в какое именно время убит Леха, да и вообще, кто знает, что он убит – пропал и всё.

Лопаты они взяли в Малиновке, деревне за окраиной города, где были огороды с дырявыми заборами. Еще они прихватили одну тяпку – слишком она напоминала алебарду, эта тяпка.

Я хорошо помню лето 1972 года, когда солнце высушило всю воду в почве и начались лесные пожары. Знакомый лес, полный ягод и сверкающих насекомых, стал для нас далеким и страшным. На опушках повесили предостерегающие таблички, по тропам ходили патрули дружинников, а из-за стволов выползал бледный дым, наполняя городской воздух, и даже само солнце выглядело каким-то жухлым, слепым, а ночью не было видно звезд. Лес горел.

Генка и Витька вошли в лес молча, лопаты и тяпка сразу приблизили их к цели, и впервые с момента решения оба испытали страх и еще большую невозможность признаться друг другу в страхе, то есть – отступить.

Знакомые поляны не узнавались в дыму, и верилось, что лес действительно скрывает глубокие каверны, полные горящего торфа, и в любой момент из-под земли может вырваться смертельный огонь.

Они выбрали место, закрытое со всех сторон елочками; корни этих елочек резиновым клубком склеились в почве, сразу под корой дерна, который снялся довольно быстро. Было приятно сворачивать этот упругий дерн, отделявшийся от почвы легко и весело. Генка впервые с удивлением обнаружил, что дерн просто лежит на поверхности земли, и это было важным открытием, одним из бесчисленных, которые делаешь в детстве…

Они не вырыли еще и пятой части ямы, как устали, сели на край, свесив ноги, поплевывали на сухую глину, лоснящуюся на срезах. Генка плевался лучше Витьки: у него превосходно выходил этот острый плевок сквозь зубы.

– А ведь надо очень глубокую яму, – заметил Витька, часто дыша.

– Будем копать глубокую, если надо, – отрезал Генка, часто дыша.

– Они вчера кошку с бензином сожгли. Скоро людей будут…

– Да. Вообще он убьет много людей. Он не должен жить, – повторил Генка слова клятвы.

К вечеру яма была готова.

– Как раз по шейку! – весело сказал Генка. – Голова будет над землей, и легче будет по ней долбить.

При слове «долбить», Витька вздрогнул.

– Ты чего? – испуганно спросил Генка.

– Слышно что-то, – прошептал Витька.

Оба всмотрелись в дым и вдруг ясно услышали голоса и шаги. Они понимали, что это лесные дружинники, но страх их был другого рода, чем страх наказания – меньше всего в тот момент я боялся дружинников.

Они спрыгнули в яму и присели. Очень неприятно выглядела яма изнутри: песок, прослойки глины, как мясо на срезе куска сала, гладкие ямки от выпавших камешков… Глядя в неровный прямоугольник, вместивший небо и макушки елок, Витька представил, что наверху стоит кто-то большой и широко размахивается лопатой, метя ему прямо в голову…

Вечером все сидели во дворе, Леха и ребята его, среди них – Генка и Витька.

Леха был весел, шутил, добродушно мучил узбека Мишу, то отпуская его, то снова привлекая к себе на колени, выламывая ему мизинец.

Генка заметил, что как-то по-новому смотрит на Леху, который двигается, веселится и живет, и странным было, что в километре отсюда уже готова яма.

Только сейчас Генка понял, что все это не игра, и делать это надо будет уже скоро, в самом ощутимом времени – завтра или послезавтра, потому что уже готова яма. Он посмотрел на Витьку. Тот тоже не мог оторваться от Лехиных глаз.

Витьке казалось, что Леха сегодня потому такой добрый, что знает обо всем, знает о яме и ждет, ждет момента, чтобы ударить, а момент этот, сигнал, известен только ему одному. И еще он вдруг подумал, что Генка сам в сговоре с Лехой, что они оба обманывают его – проверяют – и Витьку охватил ужас. Он так отчаянно желал, чтобы его поскорее загнали домой!

Никогда прежде мне так не хотелось домой, как в тот вечер, впервые в жизни я ощутил магическую силу слова «спать». Сон – мое единственное спасение. Где бы я ни был, как ни тошно было настоящее – сон всегда принадлежит мне, одному мне, как и вечерняя выпивка наедине с зеркалом, как и спасительная мысль о самоубийстве, об этом черном ходе или, лучше – черном выходе из театра реальности… О, как безумно пошло это звучит! Но разве я не великий маг, если в самый решительный миг, когда уже окружили и смеются, говорю: «До свиданья, господа!» и, укусив себя за воротник, глотаю ампулу и – выхожу.

– Знаешь, – задумчиво сказал Генка, когда они стояли в подъезде, выторговав у родителей еще несколько минут из безвозвратно уходящего вечера, – ведь если удастся, то можно пойти и дальше… Можно собрать хороших ребят и сделать такую организацию, что бы творить добро…

Генка замолчал, потому что ему показались странными эти слова – «творить добро». Витька же слушал с подобострастным вниманием…

– Творить добро, – продолжал Генка более уверенно, – обезвреживать всех, кого не трогает милиция. Ведь милиция – что? Они не знают, что такое Леха, хоть у него и были приводы…

– А может, это… – вставил Витька, – пойти и рассказать всё в милицию?