Луис Сепульведа - Из сборника «Невстречи» Страница 5

Все понаехали, генерал. Понаехали тысячи и тысячи увечных. Их стало так много, что наша осажденная республика превратилась в огромное скопище уродов, суливших нам удачу. Царство ужаса и увечий. Место, где человек, у которого руки-ноги целы, воспринимался как изменник, как тягчайшее преступление против родины. Это было такое место на земле, где никто не мог подладиться к ритмам оркестра, и музыканты с горя вешались на струнах своих скрипок.

И судьба смиловалась над нами, мой генерал. Когда мы уже в полном отчаянии взирали на все немыслимые ошибки, что совершила Ямилет, дочь Талаганте дель Сур, ясновидящая девушка, которая сделала так, чтобы к слепцу никогда не вернулось зрение, но зато наделила его невероятной скоростью в беге, и бедняга помер от удара, наскочив на камень, который он не видел и не мог видеть, и еще Ямилет сделала так, чтобы хромой никогда не смог ходить ровной походкой, но зато видел все, что творится за горизонтом, и он, несчастный, оказался под вашим поездом, генерал, потому что в те минуты зачарованно следил за воздушным гимнастом, который шел по тонкому канату с повязкой на глазах над Ниагарским водопадом, — и вот в это самое лихое время явились вы, мой генерал, снова в сопровождении мистеров из Company, и сказали, обращаясь к нам, что пора взяться за работу, хватит бездельничать и ждать у моря погоды, что пора сажать бананы и выдать немедленно всех провокаторов, которые снуют повсюду со своими баснями о том, что мы слишком долго воевали.

И вот так, генерал, все события страшной кровавой бойни быстро стерлись в нашей памяти благодаря усердию и хитроумию официальных историков, а также нотариусов в длинных сюртуках, которые ловко уничтожили все записи в церковно-приходских книгах: да опомнись, женщина, какого хрена ты мне плетешь о своем покойнике, ведь он никогда не рождался! А стало быть, с чего бы ему помирать, возьми в толк, женщина, все это наговоры и сплетни предателей родины, чтоб их разорвало, чего только не придумают, сволочи. А сам, мой генерал, было наплевать на казармы, забитые трупами в ожидании адского поезда. Вам было наплевать на проклятья вдов, которые похоронили своих мужчин с парой ног, украденных у других трупов (эти ноги, возможно, и пригодились бы их мужьям, чтобы сплясать на карнавале, но они стучали по полу, наводя ужас в безлунные ночи), или с синим глазом моряка, который очень бы даже подошел к их лицу, но не переставал моргать, вспоминая своего хозяина.

Время скатывалось в прошлое, мой генерал. И мы вас видели несколько раз в вагоне поезда, который летел мимо банановых плантаций. А позднее нам сказали, что вы находитесь на севере и вооружаете живущих в горах партизанок, что гражданские, эти бандиты из бандитов, взяли и вытолкали вас из правительственного дворца. Потом они явились к нам с вашим знаменитым портретом, где на вас президентская лента через плечо, а на следующей неделе полицейские поснимали все ваши портреты с государственных учреждений да еще сокрушались, что бумага такая плотная — никак задницу не подтереть. И вот — нате вам, вчера вы заявились сюда собственной персоной, без всяких знаков и отличий вашей сиятельной власти былых времен, явились, провонявший мочой и ослиным потом.

В этот час, генерал, ваш поезд уже проезжает через болота. Уже заметно, что народ просыпается после сиесты. Я-то не сплю, генерал. Я уже стар, как и вы, и берегу сон для беспробудной ночи смерти. Вот почему мне поручили быть с вами и занимать вас разговорами. Мне еще велели смотреть в оба, и даже очень. И вот я перед вами, все говорю и говорю, а вы делаете вид, что не слушаете меня и лишь смотрите на кусок жестяной полоски с названием улицы. А я могу и дальше говорить. Мое дело — занимать вас разговором, пока не прибудет поезд; но вы, мой генерал, ведите себя тихо, ведь у меня на случай ружье на изготовку, и если вы вдруг взбрыкнете, я, мой генерал, при всем моем почтении к вам, спущу курок.

Осталось-то всего ничего. Сами увидите, через несколько минут поезд остановится, и когда из вагонов выйдут чиновники с государственными бумагами, они нам скажут, остаетесь ли вы у нас по-прежнему национальным героем или совсем наоборот: объявят, что вы — последняя сволочь.

История немой любви

Мне не нужна тишина,

ведь уже не о ком думать.

С Мабель меня познакомила новая мода; я, правда, не большой ее приверженец, но иногда все-таки хочется одеваться прилично и носить брюки более широкие или более узкие, как она того требует. Но дело не в моде, а в Мабель, о которой я хочу рассказать, хотя ее образ удаляется от меня все дальше и дальше, превращаясь в расплывчатое и грустное воспоминание.

Она была младшей из трех сестер, немых от рождения, которые владели маленьким ателье в одном из небогатых районов Сантьяго. Оно же служило им и жильем. Тяжелая темная штора отделяла гостиную от мастерской, куда заходили клиенты, и, когда я впервые переступил их порог, мне показалось, что я очутился в каком-то ином мире, населенном карликовыми пальмами и папоротниками, в уютной атмосфере покоя и умиротворенности.

Мабель и ее сестры зарабатывали на жизнь шитьем, в основном перешивая галстуки и шляпы. За несколько минут своими чудесными руками они превращали пестрый широченный галстук в изящную красивую вещь, которая подошла бы и к вечернему итальянскому костюму. Кроме того, они показывали совершенно бесплатно клиенту, чаще всего толстому и потному, как красиво (а не треугольным, уже немодным, узлом) завязать галстук, чтобы он был похож на галстук наследника английского престола. Иногда к ним заходил человек в широкополой шляпе, а через несколько минут он получал тирольскую шляпку, которую охотно надел бы сам австрийский канцлер.

Понимать сестер, особенно Мабель, было очень легко: они умели говорить губами, слышали же довольно хорошо, а если клиент четко произносил слова, могли читать их по его артикуляции.

Мне понравился их сразу, и я начал носить им мои галстуки. У двух старших сестер были очень энергичные жесты, характерные для немых. Мабель, наоборот, была спокойной, неторопливой, и все, что она произносила губами, читалось в выразительном блеске ее глаз. Чем-то она притягивала меня к себе. Нет, о любви речь не шла, по крайней мере вначале. Мне просто приятно было сознавать, что Мабель принадлежит к тому молчаливому миру, где для меня тоже есть место.

Она казалась мне волшебной феей, которая появлялась из-за тяжелой темной занавески, когда я заходил в помещение для клиентов, и я сразу чувствовал, что жизнь имеет какой-то смысл. Не знаю, как это объяснить — я ощущал себя там в безопасности.

Когда все мои галстуки были уже перешиты, я начал покупать их в магазинах старых вещей. На этих невероятных экземплярах, которые вышли из моды раньше, чем я родился, красовались деревенские пейзажи с коровами, памятники национальным героям, звезды спорта, портреты певцов. На меня смотрели, как на сумасшедшего, и старались всучить весь товар, что годами валялся в витринах.

Мабель очень быстро разгадала мои трюки. Ни у одного мужчины не могло быть такого количества галстуков, да еще таких экстравагантных. Однажды вечером глазами, губами и жестами она сказала мне, что не нужно разоряться, покупая старые галстуки, а если мне приятно приходить к ним, то она будет этому очень рада.

Жизнь моя совсем переменилась. Я перестал играть в биллиард, перестал пить пиво с приятелями. Каждый вечер после работы, делая большой крюк, чтобы не встретить своих дружков, я направлялся к дому немых сестер. Мы пили чай с печеньем и разговаривали обо всем на свете, после чая включали радио и молча слушали музыку и песни знаменитой тогда певицы Мабель Фернандес. Потом выпивали немного вина и включали популярную передачу «Третье ухо», которая рассказывала много всякой интересной всячины.

У сестер стоял большой радиоприемник, к которому Пепе, местный электрик, подключил три пары наушников с очень короткими проводами, так что женщины вынуждены были склонять головы к самому радиоприемнику. Было забавно смотреть, как они стискивали руки, когда преступнику удавалось настичь свою жертву, и облегченно вздыхали, когда главный герой спасал девушку.

Истории гангстеров в Чикаго, сухой закон на западе Соединенных Штатов, разнообразнейшие версии «Ромео и Джульетты», подвиги Геракла, а с наступлением Рождества обязательные рассказы о жизни и смерти Иисуса — все это слушали сестры.

Очень скоро я стал их постоянным вечерним посетителем, и после короткой дискуссии, затеянной мною, они согласились на то, чтобы я приносил хотя бы вино к ужину, а в воскресенье — торт.

Так прошло несколько месяцев. Однажды, прослушав очередной рассказ из «Историй зловещего доктора Мортиса», Мабель проводила меня до дверей. Там мы немного постояли, глядя, как проезжают редкие машины. Я курил, а она тянула лимонад. Неожиданно, уже попрощавшись, она сказала, что хотела бы поговорить со мной наедине, и предложила встретиться завтра в полдень возле магазина «Немецкое белье», куда она ходила покупать материалы для шитья. Так мы и договорились.