Виктор Пронин - Иван и Изольда Страница 5

— Что, дорогой? — спросила Мазулина. — Слегка расслабился? Неужели это все, — она повела глазами по бутылкам, — неужели в одиночку?

Федор не отвечал.

— Слушай, — сказал он через некоторое время. — Этот тип... У вас работает... Как его...

— Пафнутьев?

— Нет, какой, к черту, Пафнутьев... Ну, который все в курилке поет про девок молодых...

— Адуев?

— Во-во... Как он?

— Ничего. Работает. Поет. Сегодня, правда, не пел... Даже не знаю, в чем дело. Каким-то побитым выглядел.

— Побитым? — поднял голову Федор. — В каком смысле?

— В прямом... кто-то ему оба глаза подсинил.

— Надо же... — проворчал Федор, с ужасом оглядывая бутылки. — Надо же... А вообще, как ты к нему относишься?

— А как к нему можно относиться? — Мазулина передернула плечом. — Адуев он и есть Адуев.

— Да? Ну ладно... Какой-то я не такой сегодня. — Федор подозрительно посмотрел на жену и, кряхтя, направился в ванную.

Несколько дней он пребывал в глубокой задумчивости, от разговоров уклонялся, пиво с друзьями не пил, рано ложился спать. Отвернувшись к стене, долго сопел, и непонятно было, то ли раскаянием было наполнено его сопение, то ли обидой, но скорее всего ни то ни другое — Федор приходил в себя. К исходу недели он расписал стекло кухонной двери различными овощами, отдавая, как обычно, предпочтение свекле, морковке и репе — рисовать он их научился в детстве и внешний вид хорошо помнил. Еще через неделю, вернувшись с работы, Мазулина с изумлением увидела, что Федор с ясным взглядом и вдохновенным лицом расписывает на кухне кафелинки. На одной он поместил изображение все той же репы, на другой — морковки, в третьем квадрате, сами понимаете, свеклу. Рядом валялись книги по овощеводству. Похоже, Федор искал изображение других фруктов и овощей, внешний вид которых стерся в его памяти за последние годы.

Произошли изменения и у Адуева. Однажды он заявился на работу в черном костюме, белой рубашке и темном галстуке, что, по его представлению, должно было, видимо, означать нарядность, торжественность, праздничность. Во дурак-то, господи!

Пафнутьев, глянув на Адуева поверх очков, спросил с простодушием в голосе:

— Ты что, Ваня, с похорон?

— Чего это с похорон? — привычно переспросил Адуев, поскольку замедленность мышления всегда вынуждала его переспрашивать. Но Пафнутьев от пояснений уклонился, увлекшись инструкцией по использованию шлаков в народном хозяйстве. Адуев бросал на Мазулину стыдливые взгляды, краснел при разговоре, не в силах забыть сцены, которые столь красочно были описаны в общей тетради. На Восьмое марта он даже не постоял перед расходами и купил Изольде комнатные тапочки, решив, что в этом подарке есть и теплота, и забота, и даже намек на некоторую интимность. Купить цветы Адуев не решился. По его понятиям это было бы слишком уж вызывающе, на грани безнравственности. А кроме того, вам известно, сколько стоят цветы на Восьмое марта?