Уильям Тревор - Утраченная твердь Страница 5

Мистер Лисон старательно вычищал тарелку коркой хлеба, собирая кусочки бекона и остатки темного пудинга. Милтон сказал:

— Она пришла с дороги.

Не особенно вникая, мистер Лисон ответил, что в сад время от времени забредают подозрительные личности. Не часто, но надо знать, что они из себя представляют. На замок все равно не закроешь.

— Не стоит волноваться из‑за такой ерунды, сынок.

Миссис Лисон покачала головой. Дело не в этом, объяснила она; Милтон говорит не о том. Краска сошла с ее лица. Милтон хочет сказать, что разговаривал в саду с папистской святой.

— Это был призрак, — сказала она.

Маленькие глазки мистера Лисона внимательно разглядывали сына. Стюарт, как его всегда учили, поставил маленькую тарелку поверх большой, а сверху водрузил вилку и нож. Он громко рыгнул, но к его удивлению, никто не сделал ему замечания.

— Я спрашивал у отца Мулхолла, кто такая святая Роза.

Миссис Лисон беззвучно открывала и закрывала рот. Ей вдруг показалось, что она сейчас закричит. Мистер Лисон спросил:

— Зачем все это, сынок?

— Я должен рассказать людям.

Стюарт попробовал заговорить, пытаясь булькающими звуками добиться, чтобы его тарелки, вилку и нож отнесли наконец в раковину. Этому его тоже учили, а он всегда старался быть послушным. Но сегодня никто не обращал на Стюарта внимания.

— Ты хочешь сказать, что ходил к католическому священику? — переспросил мистер Лисон.

— Ты не мог войти в его дом, Милтон.

Миссис Лисон смотрела на него неверящими глазами, но Милтон кивнул. Он сказал, что Герберт Катчен велел ему молчать, он старался изо всех сил, но не смог. Он объяснил, что в тот день, когда они шли маршем, он говорил с зятем, пока они стояли вдвоем у живой изгороди, а потом пошел домой к отцу Мулхоллу. Он сидел у него в гостиной, пока священик искал святую в книге.

— Кто‑нибудь знает, что ты ходил к священнику домой, Милтон? — мистер Лисон перевалился через стол и не мигая смотрел на него округлившимися глазами. — Кто‑нибудь тебя видел?

— Я не знаю.

Мистер Лисон жестом приказал Милтону встать и подойти ближе, поднялся из‑за стола и раскрытой ладонью ударил его по щеке. Потом еще раз. Стюарт возбужденно заскулил.

— Отнеси посуду в раковину, Стюарт, — сказала миссис Лисон.

Тарелки с лязгом опустились в мойку, из крана полилась вода, чтобы Стюарт мог помыть руки. Щека Милтона полыхала, из носа текла струйка крови.

К просьбе Герберта Катчена о том, чтобы услышанное им на поле не стало известно жене, отнеслись с должным уважением. Но когда эту тему затронули во второй раз, он понял, что дальше утаивать бессмысленно. Во время воскресного визита к родителям жены, когда мистер Лисон ушел посмотреть, как идет дойка, а Эдди с матерью стали выкладывать из больших горшков прошлогоднее сливовое варенье, чтобы Эдди могла забрать его с собой, они с Милтоном вышли во двор. В машине, за время короткой, всего в четыре мили, дороги он пересказал Эдди содержание разговора.

— Ты хочешь сказать, что он собрался проповедовать? — Брови ее поползли вверх, и она в неподдельном изумлении затрясла головой.

Он кивнул. Милтон упоминал в разговоре дядюшку Лисонов Уилли. Он сказал, что ему не понадобятся ни тексты, ни писание, ничего похожего.

— Нет, это не Милтон, — запротестовала Эдди, на этот раз тряся головой еще сильнее.

— Я знаю.

Он пересказал ей признание брата во время июльского праздника. Он объяснил, что не говорил ей об этом раньше, потому что был уверен — ему удалось пробудить в Милтоне здравый смысл, а в этом случае лишние упоминания ни к чему.

— О, Небо! — Воскликнула Эдди, и рот у нее так и остался изумленно открытым. Человек, за которого она вышла замуж, никогда раньше не имел склонности к шуткам, в особенности, к розыгрышам. Помыслы Герберта простирались в сторону совершенно противоположную царству юмора. Но даже зная это, Эдди не поверила, и сомнения очень быстро переросли в уверенность, что этого не может быть. — Ты ведь шутишь, правда?

Не сводя глаз с дорги, он покачал головой. Они не знали ни о визите к католическому священнику, ни о сцене на кухне, которая закончилась оплеухой. Родители Эдди, уверенные, что им удалось, пусть даже такой ценой, достучаться до разума Милтона, хранили молчание, разделяя точку зрения Герберта Катчена, что о подобных вещах лучше не вспоминать,

— Неужели Милтон сошел с ума? — прошептала Эдди.

— Он определенно не в себе. Совсем не в себе.

— Он никогда не интересовался никакими проповедями.

— Знаешь, что он сказал мне во дворе?

Но Эдди думала только о незнакомке, которая, по словам Милтона, говорила с ним. Ее воображение словно застряло там, где на склоне отцовского сада появилась между деревьев католическая женщина.

— Даджен МакДэви, — продолжал Герберт Катчен. — Милтон его помнит.

Эдди вновь в замешательстве сдвинула брови. МакДэви звали человека, которого нашли когда‑то убитым на обочине около Лафгола. Эдди помнила, как отец зашел на кухню и сказал, что кто‑то застрелил беднягу Даджена. Ей было тогда семь лет, Гарфилду четыре, Хэйзел на год больше; Милтон и Стюарт еще не родились. «Кому он мог помешать?» — вспомнила она слова отца. «Он же мухи не обидит!». Отец и Даджен МакДэви учились вместе в школе, много раз ходили маршем. Потом Даджен МакДэви переехал в другую провинцию, получив там должность землемера. Эдди не помнила, чтобы когда‑то его видела, хотя из разговоров между отцом и матерью, которые долго еще продолжались после гибели МакДэви, следовало, что он не раз бывал у них дома. «Снесли бедному Даджену полчерепа,» — свинцово гремел отцовский голос. «Несчастному Даджену все мозги размазали по асфальту.» Отец ходил на похороны, которые прошли очень торжественно, потому что Даджен МакДэви служил когда‑то в ПЗО[1]и был таким образом под особой защитой правосудия. Через несколько недель по подозрению в убийстве в Лафголе арестовали двух юнцов, хоть они и доказывали яростно, что не имеют к случившемуся никакого отношения.

— Даджен Макдэви для Милтона просто имя, — заметила Эдди, и муж ответил, что он понимает. Подъезжая к дому, низкому кирпичному строению с железними ставнями, он сказал что, когда Милтон вышел с ним во двор для этих разговоров, он все время боялся — вдруг мистер Лисон придет их сейчас искать. Милтон же как ни в чем ни бывало расхаживал вокруг машины, еще больше затрудняя положение.

— Это женщина рассказала ему о Даджене МакДэви? — спросила Эдди. — Или кто‑то другой?

— Я не знаю. Сказать по правде, Эдди, когда Милтон завел это все, было очень трудно понять, на каком я свете. Например, он сказал, будто эта женщина мертва.

Дома Эдди схватилась за телефон. «Я перезвоню», — сказала мать, но сделала это только через двадцать минут, когда Милтон был вне пределов слышимости. Во время разговора состоялся обмен информацией: признание, сделанное в день июльского праздника, то, что было потом сказано на кухне и час назад во дворе.

— Даджен МакДэви, — вполголоса сообщила миссис Лисон мужу, повесив трубку. — Он только что говорил Герберту о Даджене МакДэви.

В субботу Милтон отправился на велосипеде в первый из городков, которые он избрал для своих проповедей. На автостоянке его слушали, посасывая конфеты, две маленькие девочки. Он объяснил, кто такая Святая Роза из Витербоу. Ему казалось, что он сам не говорит, а тоже слушает, словно его голос принадлежит кому‑то постороннему — Святой Розе, так он растолковал девочкам. Он слушал, как объясняет, почему его старшая сестра Хэйзел не хочет приезжать в провинцию. Он слушал, как описывает вымерший поселок, флейты и барабаны, заполняющие его музыкой, костюм, который был на отце в день июльского праздника. Святая Роза скорбит о Даджене МакДэви, протестанте из Лафгола, которого убили много лет назад. Святая Роза прощает британских солдат и их прячущихся за масками врагов — даже тех, на ком лежит вина за сожженые машины и трупы, не сходящие с экранов телевизоров. Отец Мулхолл был в гневе, говорил Милтон, это читалось в его глазах, он был в гневе из‑за того, что протестантский мальчик пришел к нему в дом. Святая Роза из Витербоу поцеловала его святым поцелуем, сказал он, видимо, отец Мулхолл считает, что это очень важно.

В следующую субботу Милтон поехал на велосипеде в другой городок, немного дальше от дома, а еще через субботу в третий. Он не готовился к проповедям, просто хотел рассказать людям то, что узнал сам. Он должен это сделась, объяснял он и замечал потом, что если люди начинали его слушать, они уже не уходили. Задерживались фермеры, приехавшие в магазины; прогуливающиеся вокруг старики останавливались и слушали, прислонившись к витринам магазинов и стенам общественных туалетов. Один или два человека обязательно начинали ругаться.