Глеб Соколов - Шанс номер два Страница 5

Открыл дверь своим ключом и постарался придать лицу злое, хищное выражение. Знал, нападение – лучший способ защиты.

Злоба и без того клокотала в нем. Какого черта жена вечно недовольна?! Иногда он возвращается слишком поздно, порой не ночует дома вовсе, но разве свобода не дана ему от рождения?! Вправе ли отнимать ее ЗАГС, жена, теща и ее знакомые, для которых Алексей – любимая, пикантная тема для разговоров?! Он легко представляет их раскрасневшиеся лица:

"Не удивлюсь, если бедняжка Верочка наложит на себя руки… Нет, просто ей следует найти себе хорошего друга… Слишком чиста для подобного выхода… Каков! Слыхали, к ним на квартиру заявилась целая процессия – родственники попавшейся ему на удочку несовершеннолетней девочки. Могло плохо кончиться…"

Ханжи, настраивают Верку против него! Половиной семейных ссор обязан им.

Алексей скинул ботинки и прошел в комнату.

Первое, показавшееся вдвойне необычным, – она сидела, забравшись с ногами на диван и не обращала на него внимания: ни укоризны в глазах, ни намека на слезы, ни подчеркнуто холодного "здравствуй". Вообще ничего. Словно и не вошел в комнату. Второе – несколько толстых книг по медицине: популярная энциклопедия на английском языке, купленная Вериным дедушкой в Америке, учебник для медвузов "Педиатрия" – наследство Алексея от бабушки, подшивка журналов "Здоровье" за год и еще незнакомый Алексею фолиант с медицинской эмблемой на обложке.

Вера была бледна и выглядела измученной. Алексей подметил: она в джинсах и в пушистом свитере, словно только пришла откуда-то и не успела переодеться в домашний халат. Однако, на журнальном столике – пустая чайная чашка и блюдце с недоеденным бутербродом. Засохшие чаинки на донышке подсказывали Алексею: жена вернулась давно. Взглянув на часы – было семь минут первого.

Итак, пришла давно, но спать не ложится, чем-то взволнована, читает медицинские книги. На секунду мелькнуло: он чем-то заразил ее! Но вслед рассудок отмел предположение. Алексей тщательно берегся, – в одной из папок на полке (якобы с журналистскими материалами) – солидный, быстро расходуемый и заботливо восполняемый запас резиновых изделий.

Алексей подошел к серванту, достал пачку индийского чая, отправился на кухню. Разгадывать поведение жены не собирался. Если ждет плохая новость – воспримет ее спокойно. Ибо что может быть хуже неба, старающегося низкими тучами прижаться к земле, и жизни, подернутой дымкой мозглого тумана. И ты ведешь бесконечную погоню за чем-то ускользающим. Гонишься и вдруг, шагая по собственному двору, понимаешь – перестал испытывать удовольствие, наоборот – чувствуешь себя озябшим и одиноким человеком, в который раз возвращающимся домой слишком поздно. Утратившим способность не только радоваться, но и страдать по-настоящему.

Впрочем, возможно, эти мысли навеяны чрезмерной порцией коньяку, выпитого в баре, и чересчур нервным днем…

– Думала, будет ребенок, ты угомонишься. Нет, не способен даже на это? – сказала Вера.

Дождь на улице прекратился, и сквозь неплотно сдвинутые шторы спальни проникал тусклый свет выглянувшей между тучами луны.

– На что?.. – не понял Алексей.

Полчаса назад она отдалась легко и непринужденно, и было подумал: медицинские книги – не связанное с их семьей любопытство. Но Верочка неожиданно заговорила…

– На то, чтобы сделать мне… – произнесла она и осеклась, даже в темноте, лежа чуть ли не с головой под одеялом, чувствовала неловкость, говоря об интимном: – Сделать мне ребенка! – ей удалось пересилить себя.

– Ясно… В книгах этим же интересовалась? – голос Алексея зазвучал спокойно, даже равнодушно. Но от недоброго предчувствия его сердце тягостно сжалось и вновь, второй раз за день, заныли зубы.

– Да! – ответила она. – И не только в книгах.

– Вот как?! Где же еще?

– В медицинском кооперативе. У очень хорошего, пожилого профессора. Кстати, и обследование прошла…

– И что же для себя выяснила? – он говорил так, словно вопрос касался и мог взволновать лишь Верочку, Будто не его судьба поворачивалась неожиданной, горькой гранью.

– Совершенно здорова. Могу иметь кучу детей! Но до сих пор нет и одного. Почему?..

Ночь он провел плохую, бессонную. Притом, что выяснения отношений не было, – риторический вопрос Верочки стал последним в разговоре.

Если бы Алексея три дня назад спросили, что будет чувствовать, когда подобное произойдет – Верино посещение врачей, недвусмысленный намек на его неполноценность, – вероятно бы ответил: "Удар переносим. Ведь мужское самолюбие для меня главное. Просто с ума сойди от отчаяния: – я – неполноценный мужчина?!..

Ничего подобного, – не испытал каких-либо сильных эмоций. Не потому, что надеялся: Верины подозрения беспочвенны. Наоборот, сразу поверил, – жена близка к истине. Однако следующей мыслью стало: разве это открытие отразится на завтрашнем визите к Загодеевой или возможности послезавтра пойти к какой-нибудь другой женщине?.. Не отразится… Верочка от него уйдет? Пусть. Давно в глубине души поражается, застав ее очередным поздним вечером в квартире, – ждет, что жена как-нибудь сбежит 'к матери. Тогда ее не вернут ни его железный характер, ни штамп в паспорте, ни умение привязывать к себе женщин.

В переживаниях этой ночи не было испуга или отчаяния. Просто взглянул на себя другими глазами. Ведь прежде представлял жизнь так: любимая работа, семья и, – вино, украшающее скучный стол, одна сильная страсть: женщины. Я – раб, гребущий на галере страсти, думал он.

Оказалось, душа раба уже переселилась в галеру. Раздвоилась, и половина, ставшая определяющей, пожирала носом воду, безразличная к мукам прикованного к веслу человека.

Серая, брежневского периода, башня, сразу произвела на Алексея неприятное впечатление: с просторными балконами, на многих этажах забитыми никчемной рухлядью, с серыми подтеками, которые образовали на стенах не прекращавшиеся вторую неделю дожди, – походила на гигантскую колымагу старьевщика, сделавшего здесь короткую остановку. К тому же, – Алексей обратил внимание, – перед единственным подъездом стоял канареечно-желтый милицейский «Уазик» – его ребристые протекторы залеплены свежей грязью.

"Бр-р!" – ночью неожиданно похолодало, и теперь Алексей зябко поправил воротник плаща. Казалось, вот-вот посыплется мокрый, тающий при соприкосновении с землей, снег.

Он толкнул дверь подъезда. На второй, внутренней двери разломанной, исцарапанный неприличными словами, кодовый замок. В середине кнопочного пульта – здоровенная вмятина: сплющенные кнопки наводили на мысль, – саданули увесистым предметом. Скрипнув, внутренняя дверь распахнулась.

В подъезде пахло сигарным дымом, паром из подвала и пролитым вином. Алексей вызвал лифт. Загодеева жила высоко.

Обычно в последние минуты перед встречей его охватывала нервная, возбужденная дрожь, – каждая клеточка существа готовилась к атаке. Ловкий, хитрый, продумывающий очередной жест, слово, – в подобные мгновения Алексей собирался как никогда. Будто ловец перед решающим броском сети. Сегодня же этого не было, ночь накануне не прошла даром. И теперь действовал больше на уверенной, выработанной опытом привычке, а не на вдохновении.

Не потому ли Алексей не сделал правильного хода, когда лифт остановился на этаже. Ведь в проеме раскрывшихся дверей показался милиционер. Алексею следовало вторично утопить– кнопку, словно исправляя случайную ошибку техники. Уехать вверх или вниз, постараться покинуть дом. Но никак не выходить на этаж.

Привычка подвела: глядя на милиционера, вышел из лифта, будто перед ним стоял не страж порядка, а любовница, навещаемая не впервые. За спиной сомкнулись автоматические двери. Милиционер смотрел на него заинтересовано и не отрываясь, – даже пепел с сигареты забыл стряхнуть. Тот осыпался на форменный китель. Дверь квартиры, украшенная стилизованной табличкой – сорок семь -была открыта.

"Влип! – осознал, впрочем, без страха, Алексей и следом голова заработала лихорадочно. – Только не надо бестолково лепетать: ошибся домом… Пришел по объявлению… Выложить правду – корреспондент. Пусть кто-либо докажет, что именно теперь мне не потребовалась срочная информация от Загодеевой!"

Он без колебаний прошел в квартиру. Краем глаза заметил – милиционер двинулся за ним.

В залитой светом комнате, – прямо напротив входа, – на стульях расположились понуро опустивший голову молодой мужчина, обутый в домашние тапочки, Татьяна, – левый глаз подбит, лицо заплаканное, – за столом – другой милиционер, сосредоточенно составлявший протокол. На середине комнаты стоял дешевенький матерчатый чемодан в красную клетку. Бока его оттопыривались.

Алексей на мгновение задержался, но милиционер, прежде куривший на лестничной площадке, грудью втолкнул его в комнату.