Сара Уотерс - Бархатные коготки Страница 50

В комнате стояла невыносимая жара. Я расстегнула пуговицу у горла, сняла фуражку, причесала пальцами волосы, а потом вытерла замасленную ладонь о шерстяную материю брюк. Дама не сводила с меня глаз. Наконец она произнесла:

— Вы, наверное, невысокого мнения о моих манерах.

— Почему?

— Привела вас сюда и даже не поинтересовалась, как вас зовут.

Я ответила без колебаний:

— Меня зовут мисс Нэнси Кинг, и, думаю, вы, по крайней мере, могли бы предложить мне сигарету.

Улыбнувшись, дама шагнула ко мне и вложила мне в губы свой окурок, наполовину выкуренный и влажный на конце. Я уловила ее дыхание с запахом табака, слегка отдающее вином, которое она пила.

— Кинг? Король? «Будь ты король восторгов, а я королева мук…» — И добавила другим тоном: — Вы очень красивы, мисс Кинг.

Я затянулась сигаретой, и в голове у меня зашумело, как после стакана шампанского. Я сказала: «Знаю». Тут ее пальцы (перчатки и надетые поверх них кольца она так и не сняла) легли на грудку моего мундира и осторожно, неспешно прошлись по ней, сопровождаемые вздохами. Мои соски под шерстью мундира напряглись и вытянулись, как маленькие сержантики; груди, привыкшие прятаться под корсетом и рубашкой, расправились и запросились наружу. Я чувствовала себя как мужчина, по велению волшебницы превращенный в женщину. Забытая сигарета тлела у меня на губах.

Руки дамы скользнули вниз и остановились во впадине, где запульсировала жаркая кровь. Там лежал свернутый шелковый галстук; когда она ею нащупала, я залилась краской. «Ну вот, опять застыдилась!» сказала она и принялась расстегивать мои пуговицы. Ее рука проникла мне в ширинку, нащупала уголок галстука и потянула. С легким шорохом, извиваясь, как угорь, шелк полез наружу.

Зрелище это было нелепое, словно фокусник на сцене извлекает из кулака, или уха, или женской сумочки платок, и, конечно, дама была слишком умна, чтобы этого не понять. Полностью освободив галстук, она приподняла темную бровь, скривила губы в иронической усмешке и шепнула: «Presto!»[7] Поднесла шелк к губам и посмотрела на меня поверх него.

— Столько обещано, а вышел пшик, — проговорила она. Засмеялась, отступила и указала подбородком на мои брюки, где, само собой, зияла расстегнутая ширинка. — Сними их. — Я заторопилась, путаясь в туфлях и чулках. Сигарета осыпала меня пеплом, и я швырнула ее в камин. — Все нижнее сними, но мундир оставь, — продолжала она. — Вот так хорошо.

У моих ног выросла куча сброшенной одежды. Мундир кончался у бедер, под ним белели в тусклом свете ноги, треугольник волос выглядел совсем черным. Дама не отрываясь наблюдала, но не сходила с места. Только когда я закончила, она подошла к ящику бюро. Когда она обернулась, в руках у нее был какой-то предмет. Это оказался ключ.

— В моей спальне, — она кивком указала на вторую дверь, — ты найдешь сундук, открой его ключом. — Ключ перекочевал в мою ладонь. Он обжег холодом разгоряченную кожу, и я застыла, тупо глядя на него. Дама хлопнула в ладоши. — Presto, — повторила она, на этот раз без улыбки, низким голосом.

Комната за дверью уступала гостиной размерами, но не богатством обстановки; в ней было так же темно и жарко. По одну сторону находилась ширма, за нею стульчак для ночного горшка; по другую — лаковый сервант, черный и глянцевый, как спинка жука. В ногах кровати стоял обещанный сундук; красивый, старинный, из сухого ароматного дерева (розового дерева, как я решила), на четырех звериных лапах, с медными уголками и резьбой, с рельефной крышкой, которая казалась еще рельефней в слабых отсветах камина. Встав на колени, я сунула ключ в замок и, повернув его, ощутила, как подалась внутренняя пружина.

Заметив в углу комнаты что-то движущееся, я обернулась. Там обнаружилось псише, размером в добрую дверь, и в нем отражалась я сама: бледная, с вытаращенными глазами, взбудораженная и любопытная, эдакая Пандора в алом мундире, нарядной фуражке, коротко стриженная и с абсолютно голым задом. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Вернувшись к сундуку, я подняла крышку. Внутри были свалены бутылки и шарфы, веревки и связки бумаг, книги в желтых переплетах. Но в ту минуту я не задержалась на них взглядом, вообще их едва заметила. Потому что поверх груды, на квадратном куске бархата, лежал самый странный, самый непристойный предмет, какой мне до сих пор приходилось видеть.

Это было что-то вроде кожаной сбруи: похоже на пояс, но не совсем пояс; он состоял из широкого ремня с пряжками, дополненного, однако, двумя узкими ремешками, тоже с пряжками. Я было испугалась, приняв все это за лошадиную узду, но тут заметила деталь, которую поддерживали эти ремни и пряжки. Это был кожаный цилиндр немного длиннее ладони, в обхват пальцев. Один конец был закругленный, слегка расширенный, другой плотно сидел на плоском основании, которое, в свою очередь, было соединено медными обручами с поясом и более узкими ремешками.

Короче говоря, это был дилдо. Прежде я ничего подобного не видела, не знала даже, что такие существуют и имеют название. Оставалось предположить, что это оригинальное изделие, придуманное самой хозяйкой.

Вероятно, так же рассудила Ева, когда впервые увидела яблоко.

Но это не помешало ей догадаться о его назначении…

Пока я раздумывала, дама заговорила:

— Надень его. — Она, должно быть, слышала, как открылся сундук. — Надень его и выходи ко мне.

Я немного завозилась с ремнями и пряжками. Медь врезалась в мои белые бедра, но кожа была удивительно мягкая и теплая. Я снова посмотрелась в зеркало. Основание фаллоса выделялось темным клином на треугольнике волос, нижний его конец волнующе толкался в мою плоть. На основании вызывающе торчал сам фаллос, но не под прямым углом, так что я, опустив глаза, замечала прежде всего его пухлую головку с едва заметным швом (стежки крохотные, нить глянцевая), на которой играли красные отсветы камина.

Когда я шагнула, головка качнулась.

— Сюда, — позвала дама, увидев меня в дверях.

Я заторопилась, дилдо закачался сильнее. Я остановила его рукой, дама обхватила мою ладонь и принялась водить ею по цилиндру. Толчки основания вызвали еще более пикантное чувство, ноги у меня задрожали, при виде этого у дамы участилось дыхание. Отпустив мои пальцы, она приподняла себе на затылке волосы и жестом предложила мне раздеть ее.

Я нащупала крючки платья, потом шнурки корсета; под ним играла оттенками алого рубашка в тоненьких складочках. Наклонившись, дама скинула юбку, но не тронула панталоны, чулки и ботинки, а также неизменные перчатки. Очень дерзко (я ведь до сих пор к ней не притрагивалась) я сунула руку в прорезь ее панталон, а другой нащупала и прижала сосок.

И тут она потянулась к моим губам. Наши поцелуи были неловкими, как всегда бывает, когда любовники целуются впервые, и отдавали табаком; но как раз поэтому — опять же как все первые поцелуи — они вызывали особенный трепет. Чем смелее действовали мои пальцы, тем крепче становились ее поцелуи и тем жарче припекало у меня между ног, под кожаной снастью. Но вот дама отстранилась и схватила меня за запястья.

— Погоди, — сказала она. — Нет, не сейчас!

Не выпуская моих рук, она повела меня к одному из кресел и усадила; дилдо все так же торчал у меня под животом, грубый и твердый, как кегля. Я разгадала ее намерения. Обняв меня за голову и широко расставив ноги над моими коленями, она осторожно присела и продолжала садиться и привставать, все быстрее и быстрее. Сначала я держала ее бедра, направляя их, потом снова проникла в разрез ее панталон, другой же рукой крепко обхватила ягодицы. Ртом я приникала попеременно к ее соскам, натыкаясь то на соленую плоть, то на влажную хлопковую ткань рубашки.

Вскоре вздохи дамы перешли в стоны, потом в крики; к ним присоединился и мой голос, потому что служивший ей дилдо доставлял удовольствие и мне — ее движения сопровождались все более крепким и частым нажимом на самую чувствительную часть моего тела. На краткий миг ко мне вернулась способность мыслить и я увидела себя со стороны: в чужом доме, оседланная незнакомкой, с пристегнутым чудовищным инструментом, задыхаюсь от наслаждения и исхожу сладострастным потом. Но тут же меня покинули все мысли, я могла только содрогаться; наслаждение — ее и мое — достигло самого пика и сошло на нет.

Дама поднялась, присела мне на бедро, легонько покачалась, время от времени вздрагивая, и наконец затихла. На лицо мне упали теплой волной ее выбившиеся из прически волосы.

Потом она рассмеялась и вновь задвигалась.

— Ах ты мой чудный шлюшонок! — вздохнула она.

Пресыщенные и опустошенные, мы сцепились друг с другом, неуклюже обнимая ногами элегантное кресло с высокой спинкой; время шло, и я задумалась о том, как продолжится эта ночь. Она хотела, чтобы я ее оттрахала, и она это получила — думала я. А теперь она отошлет меня домой. Если посчастливится, я огребу за труды фунт. В конце концов, именно за совереном я и явилась в этот будуар. Но сейчас мне сделалось невыразимо грустно при мысли о расставании с хозяйкой — о том, чтобы вернуть пристегнутую ко мне игрушку и утихомирить игру страстей, вызванную ею и ее владелицей.