Джонатан Коу - Какое надувательство! Страница 50

Он начал пить, чтобы справиться с одиночеством. Не тем одиночеством, которое испытывал порой, если приходилось в одиночку управлять фермой и целые дни проводить в гордом королевском уединении среди торфяников, в обществе овец и коров. Скорее то было одиночество спартанских гостиничных номеров Центрального Лондона: поздний вечер, впереди — бессонная ночь, и никакого занятия для ума, кроме Библии Гидеона и последнего номера «Вестника птицеводства». Вскоре после женитьбы Джордж провел множество таких ночей: Дороти настояла, что в его же интересах войти в совет Национального союза фермеров. Он проработал там немногим больше года, по ходу дела обнаружив, что не обладает талантом к лоббированию или комитетской работе, с другими членами Союза не имеет ничего общего, а они, в свою очередь, не разделяют его любви к работе на ферме. У него сложилось впечатление, что и в Совет они вступили только затем, чтобы от этого избавиться. Когда же он подал в отставку, Дороти ясно дала понять, что не доверит ему вести дела на ферме в ее отсутствие. Не побеспокоившись даже посоветоваться с мужем, она дала объявление о поиске управляющего, и Джордж понял, что его, в сущности, списали в расход.

А Дороти тем временем взяла бразды правления в свои руки. Сполна воспользовавшись парламентскими связями своего двоюродного брата Генри (с обеих сторон палаты общин), она вскоре стала закатывать обеды и банкеты для самых влиятельных фигур Казначейства и Министерства сельского хозяйства. В шикарных ресторанах и на роскошных вечеринках она убеждала государственных чиновников и членов парламента в необходимости еще более щедрых субсидий фермерам, желающим перейти на новые интенсивные методы хозяйствования; именно ее усилиями (и усилиями ей подобных) правительство начало наращивать дотации и увеличивать налоговые льготы на все стадии сельскохозяйственного производства — от заливки фундамента и возведения зданий до приобретения и наладки оборудования. Фермеры помельче, противившиеся подобным инициативам, вскоре оказались неспособны выдерживать цены, которые потребителю предлагали их высокодотируемые конкуренты.

Как только пошли слухи, что правительственные средства в больших количествах направляются на поддержку интенсивного сельского хозяйства, на сцену вышли и финансовые институты. И тут у Дороти имелась солидная фора: Томас Уиншоу к тому времени уже становился одним из самых влиятельных членов банковского истэблишмента. Едва пронюхав, куда кренится политика правительства, он начал вкладывать большие капиталы в сельскохозяйственные угодья и охотно предлагал Дороти немалые кредиты — под землю — на ее программы расширения (общая сумма долга вынуждала ее из года в год выжимать из почвы и поголовья все большую урожайность). С самого начала целью Дороти являлась прибыль — ради ее гарантий она и контролировала процесс производства от первой до последней стадии. Она принялась скупать мелкие фермы по всей стране и связывать их контрактными условиями. Наложив лапу на производство яиц, птицы, бекона и овощей на северо-востоке Англии, Дороти расширила сферу своего влияния. Она основала несколько специальных подразделений: «Кладкие Яйца» (девиз: «На всякий роток найдется желток!»), «Коп-Чушка» («Коптим мясо вместо неба!»), овощная продукция «Зеленые Вершки» («У нас вершки — у вас корешки!») и «Петушки-Потрошки» («Сколько им ни кукарекать, все еда для человека!»). Эмблема же самого «Бранвина» венчала то, что в смысле прибыли считалось алмазом корпоративной короны: отдел замороженных обедов и пудингов быстрого приготовления. Его лозунг был прост: «Бранвинская Фантастика!» Каждую компанию обслуживали сотни фермеров; если они хотели выжить, им вменялось в обязанность использовать все известные человечеству антибиотики, способствующие росту, и повышающие урожайность пестициды. Фермерам также полагалось заказывать весь корм только у компании «Кормодиет» (подразделения холдинга «Бранвин») и насыщать его химическими добавками другой компании — «Химодиет» (подразделения холдинга «Бранвин»). Таким образом, все внутренние издержки сокращались до минимума.

Империя Дороти строилась долго. Но к тому времени, как Джордж отправился в Озерный край, она достигла самого пика своего расцвета. Статистика показывала, что «Кладкие Яйца» обеспечивают нацию 22 миллионами яиц в неделю, а годовой оборот «Петушков-Потрошков» превосходит 55 миллионов. Петушков, разумеется. Не фунтов.

Однажды днем — мне было тогда лет двадцать — мы с Верити поссорились в доме моих родителей, и, едва ссора утихла, я вышел погулять и успокоиться. Верити, как обычно, развлекалась за счет моих писательских амбиций, а меня терзала праведная жалость к себе, и я с топотом ринулся по переулку к рощице, которую еще ребенком любил исследовать по воскресеньям. Вне всякого сомнения, за этим стояло полуосознанное намерение. Мне хотелось вновь посетить то место, где я проводил счастливые мгновения (ну и, разумеется, ставил первые литературные опыты), поскольку я полагал, что так мне удастся вновь почувствовать себя существом уникальным и сознательным, эдаким хранилищем воспоминаний, представляющих эстетическую ценность. Поэтому я направился к тому, что раньше было фермой мистера Нутталла, которую я не навещал больше десяти лет.

Едва я подошел к изгороди из колючей проволоки и незнакомым постройкам, мне показалось, что память подвела меня, направив совершенно не туда. Похоже, я смотрел на какую-то фабрику, так как видел только ряд длинных утилитарных деревянных сараев; в конце каждого — гигантская металлическая цистерна на опорах, и все они тягостно громоздились под низким облачным небом. Недоумевая, я подлез под колючую проволоку. Окон в сараях не было, но, вскарабкавшись по стенке одной из цистерн, я смог заглянуть в щель между досок

Несколько секунд глаза не различали ничего, кроме тьмы. Меня ошеломил дух пыльной сырости, в воздухе висела тяжелая аммиачная вонь. Постепенно из мрака проступили какие-то силуэты. Не могу объяснить представшее передо мной зрелище, ибо смысла его не понимал тогда, не понимаю и по сей день. Точно сцена из фильма, рожденного фантастическим воображением режиссера-сюрреалиста. Я смотрел на куриное море. Длинный, широкий и темный тоннель — и весь пол покрыт курами. Бог знает, сколько птиц находилось в этом сарае — тысячи, десятки тысяч. И никакого движения: они были набиты в сарай слишком плотно, не могли ни двигаться, ни даже поворачиваться, и ощущал я только невероятную тишину. Разбил ее — не знаю, сколько минут спустя — звук открывшейся двери. В дальнем конце тоннеля прорезался маленький прямоугольник света. В проеме нарисовались две фигуры, и тишина вдруг взорвалась суетой и хлопаньем крыльев.

— Ну вот, — произнес мужской голос.

— Ох ты ж черт, — вымолвил другой. Их голоса перекатывались гулким эхом.

— Давайте прольем на нашу проблему немного света, — сказал первый мужчина и щелкнул фонариком.

— Вы их сюда битком набиваете, а?

— Стараемся, как можем.

Я понял, что этот человек и есть владелец — не мистер Нутталл, но я вспомнил, как мама обмолвилась, что ферма не так давно перешла в другие руки.

— Не знаю, по-моему, тут тепло.

— Нет, нужно гораздо теплее.

— Когда, значит, по вашим прикидкам, сломалось?

— Где-то вчера ночью.

— Освещение тоже вырубило?

— Нет-нет, здесь и должно быть темно. Этим курам шесть недель от роду, понимаете? Если им дать свет, они начнут драться.

— Думаю, стоит проверить цепь. Очень часто бывает виновато заземление.

— Хорошо, но я же новую только в прошлом году поставил. Совершенно новую систему, понимаете, потому что старая уже ни к черту не годилась. Однажды ночью — полная катастрофа: всю вентиляцию отрубило. Утром прихожу, а на полу — девять тысяч дохлых кур. Девять, черт бы их побрал, тысяч! Мы вчетвером все утро разгребали. Лопатами наружу выбрасывали.

— Ладно, где у вас щиток?

— На той стороне сарая, у большого бункера.

Наступила пауза. Затем второй мужчина произнес:

— И как, интересно, мне туда попасть?

— Ногами, конечно. А вы как думаете?

— Я же не смогу пройти. Здесь места нет. Тут же все в курах.

— Они не кусаются.

— А я? Я же могу их покалечить.

— Да нет, с этим все в порядке. Постарайтесь, конечно, не слишком наступать на них, но там все равно какое-то количество дохлых, так что волноваться не стоит.

— Черт, да вы, должно быть, шутите, приятель.

Второй мужчина повернулся и вышел из сарая.