Бен Элтон - Смерть за стеклом Страница 50

Остальные четверо привели схожие причины, но яснее всех выразилась Мун:

– До смерти устала от ее заскоков…

И еще чувствовалось, что все ее боялись. Но, конечно, добавляли, как она им нравилась и какая Сэлли отличная девчонка.

Вторым номинантом оказался Гарри – игрокам осточертели его плоские шутки.

– Я его люблю, – уверяла Дервла, – но пусть только этот псих попробует еще раз завопить под дверью туалета, когда я внутри…

– Золотой парнишка, – откровенничал с камерой Джаз. – Душка! Но зачем капать кетчупом на шею Мун, когда она кемарит? Бриллиантовый мужик! Просто прелесть. Но знаете, откровенно говоря, меня от него воротит.

Когда огласили результаты голосования, Сэлли не сказала ни единого слова. Сидела и не меньше получаса бессмысленно пялилась в пространство, а потом удалилась в хижину, которая раньше считалась Камерой соития.

А Гарри весело заверил соратников, что ему по барабану, оставаться с ними или выметаться вон.

– У меня и на воле жизнь что надо! Там мой сынок. Завалюсь в паб, оттянусь по полной. И еще успею пообжиматься на диване с Хлоей, пока кто-нибудь из вас не проткнул мне голову ножом.

Вечером Сэлли вернулась в гостиную и, ни к кому не обращаясь, сказала:

– Вы все подозреваете меня. А знаете что? Может, это и правда сделала я.

В режиссерском бункере Джеральдина пустилась в пляс.

– Ай да Сэлли! Ай да лесба! Спасибо за прощальный подарочек! Боб, подмонтируй к титрам в конец, а когда титры кончатся, пропусти еще раз – «Может, это и правда сделала я»! Чертовски здорово!

День сороковой. 8.15 вечера

Гриша отправилась поговорить с матерью Сэлли и обнаружила, что несчастная, изнервничавшаяся женщина давно ее ждала.

– Так и знала, что вы придете, а когда услышала, что сказала по телевизору дочь, поняла, что сегодня.

– Расскажите мне о ней, – попросила Триша.

– Вы, скорее всего, знаете, что мы с покойным мужем не настоящие родители Сэлли.

– Знаем. Она ваша приемная дочь.

– С тех пор как произошло убийство, я совсем не могу спать. – Женщина не отрывала от чашки глаз. – Все время представляю, что она думает. Боится, что люди решат, будто убила она, потому что… Но ведь психические заболевания не передаются. Во всяком случае, не должны… Я спрашивала врачей.

– Чем болела ее мать?

– Параноидальной шизофренией. Но я не очень понимаю, что это такое. Нынче подобные словечки можно услышать на каждом углу. Сэлли узнала на Пасху два года назад. Я считаю, что приемным детям нельзя рассказывать о прошлом. Раньше так никогда не было. Удочерение – это как будто все заново. Ребенок должен считать приемную семью своей настоящей семьей. А теперь к приемным родителям относятся как к опекунам. Они, мол, не настоящие, потому что рожали не они!

– Это Сэлли вам заявила? Что вы не настоящая мать?

– Я знаю, она меня любит и не хотела обидеть. Но в последнее время постоянно твердила, что хочет найти свою кровную мать – так она выражалась. Надрывала мне сердце. Ведь это я ее настоящая мать!

– Значит, Сэлли узнала, что ее мать страдала душевным расстройством?

– Я сама ей рассказала. Решила: пусть лучше услышит от меня, чем от какого-нибудь бездушного чиновника из Государственного архива.

– Таким образом, удочерение разрешили, поскольку мать признали психически неуравновешенной?

– Господи, неужели вы в самом деле не знаете? – искренне удивилась миссис Копл.

– Мы знаем очень мало, поэтому я к вам и пришла, – объяснила Триша.

– Боже, как мне не хочется рассказывать! Расскажу, и вы ее заподозрите. Но ведь это не передается по наследству. Я спрашивала у врачей, справлялась в Интернете…

– Миссис Копл, я предпочитаю разговаривать с вами здесь, в вашем доме. – Мягкая, завуалированная угроза подействовала моментально.

– Ее мать попала в тюрьму, – ответила женщина. – Убила человека… ножом. Поэтому Сэлли разрешили удочерить.

– А что с ее отцом? Почему он не взял к себе дочь?

– Потому что мать Сэлли убила именно его.

День сорок первый. 2.15 пополудни

Триша сделала все возможное, чтобы сохранить в тайне печальное прошлое Сэлли. Она прекрасно понимала: если все всплывет, журналисты немедленно распнут беднягу. И, зная, что полицейские участки славились утечкой информации, рассказала Колриджу о своих открытиях наедине.

– Судя по всему, не было никакой ссоры или другого повода. Отец Сэлли, по отзывам, скромный человек, можно сказать, даже слабый. А мать – патологически неуравновешенна и однажды ночью совершенно свихнулась.

– Но каким образом она оказалась в тюрьме? – поинтересовался Колридж. – Ведь женщина явно больна.

– Кто знает, – пожала плечами Триша. – Судья-маразматик или некомпетентность защиты. Одним словом, обвинению удалось упечь ее как здоровую. Может, потому, что женщина была черной. Не забывайте, дело происходило двадцать лет назад. Короче, ее признали виновной в убийстве и влепили пожизненное.

– Приговор обжаловали?

– Конечно, и даже выиграли дело. Но до этого она успела ударить двух товарок заточкой из столовской ложки. После чего отправилась в сумасшедший дом для душевнобольных преступников, где и находится по сей день. Сэлли родилась незадолго до смерти отца. Видимо, состояние матери усугубила послеродовая депрессия. Вскоре женщину засадили и забыли о ней. В тюрьме она дошла до кондиции, так что когда пару лет назад дочь отправилась ее навестить, то испытала настоящий шок.

– Ясно. А у самой Сэлли есть проблемы с головой?

– Да. И немалые. Постоянная депрессия с периода полового созревания. Все время сидит на лекарствах и однажды попала в больницу. Приемная мать полагает, это связано с тем, что она розовая. По-моему, вряд ли. – Триша чуть не ляпнула, что ее саму такие проблемы никогда не колыхали. Наоборот, она испытала большое облегчение, когда в четырнадцать лет наконец сообразила, что имеет нетрадиционную ориентацию; это объясняло унизительное смущение, которое Триша испытывала, общаясь с девчонками и мальчишками. Но она вовремя спохватилась, и фраза повисла в воздухе.

– Какие бы ни были причины, Сэлли явно подвержена депрессии, а с тех пор, как она узнала про мать, у нее появился страх, как бы не пойти по ее дорожке.

– Какова вероятность этого с медицинской точки зрения?

– Больше, скажем, чем у меня или у вас. Но опасность становится реальной, если болели оба родителя. Некоторые врачи утверждают, что в этом случае угроза возрастает до сорока процентов.

– О чем только думали эти чокнутые телевизионщики, когда брали в свой шутовской балаган хроника с депрессивным синдромом и плохой наследственностью?

– Они утверждают, что ничего не знали, и я им верю. Сэлли не сказала, а чтобы выяснить, пришлось бы глубоко копать – врачебная тайна и все такое прочее. Сэлли считается как бы не опасной. Я сама узнала только потому, что мне сообщила ее мать.

Колридж откинулся на спинку стула и пригубил воду из маленького картонного стакана. Некоторое время назад Хупер возглавил движение за установку в полицейском участке питьевого фонтанчика, а инспектор яростно сопротивлялся, полагая, что вся штука в том, что теперь каждый хочет походить на американцев. Но когда фонтанчик появился, ему понравилось, обдумывая проблему, потягивать прохладную воду, что к тому же сокращало количество выпитого чая.

– Скажите, Патрисия, – проговорил он, – что вы сами об этом думаете? Информация о Сэлли имеет значение для нашего расследования?

– Она, безусловно, объясняет, почему Сэлли становится ранимой, если речь заходит о душевных расстройствах. Но я бы сказала, сэр, что эта информация скорее выводит ее из круга подозреваемых, чем наоборот. Теперь нам ясно, почему Сэлли говорила подобным образом, когда поссорилась с Мун.

– Я склонен с вами согласиться, констебль, хотя один и тот же способ убийства ее отца и Келли – очень неприятное совпадение. И еще: что бы мы с вами ни думали, если пронюхают журналисты, они не преминут в нее вцепиться.

День сорок первый. 7.00 утра

Миссис Копл разбудил телефонный звонок, и в тот же миг принялся трезвонить дверной колокольчик.

К семи тридцати на газоне перед домом собралось не менее сорока репортеров, и ее жизнь разлетелась вдребезги.

«Это Сэлли! Просто расспросите ее маму!» – гласил самый щадящий из газетных заголовков.

– Журналюги всегда все раскопают, – печально заметил Колридж, когда Триша рассказала, что произошло. – Пресса работает намного лучше, чем мы. Публикуется не все, но все известно. Потому что информация оплачивается. А если есть люди, готовые платить за информацию, обязательно найдется человек, который ее сольет.

День сорок второй. 7.30 вечера

– «Арестанты», говорит Хлоя, вы меня слышите? Они ее слышали.

– Пятый из тех, кому суждено покинуть дом, это… – традиционная пауза. – Сэлли!