Семен Лопато - Ракетная рапсодия Страница 50

— Мне писать больно.

Обеспокоенный, он мгновенно придвинулся к ней.

— Я тебе натер?

Развалившись в кресле, притворно, по-детски обиженно надув губы, она с достоинством отстранилась.

— Ты меня изнасиловал. Уже второй раз. Маньяк. Насильник.

Растерянно, он подался к ней.

— Не понимаю. Все ж было — минут пятнадцать всего…

Смеющимися глазами, она прищуренно-светло смотрела на него:

— Пятнадцать? А час с лишним не хочешь?

Взглянув на часы, он увидел, что действительно прошло больше часа.

— Пятнадцать минут…

Словно чем-то довольная, увлеченно сияя глазами, она комически надменно ткнула в него пальцем.

— Ты мне должен.

Почувствовав ее игру, в радостном ожидании он повернулся к ней:

— Должен? А что?

— Все.

Блестя глазами, увлеченно загибая пальцы, она подняла глаза к потолку:

— Ты мне должен закаты, ты мне должен рассветы, ты мне должен все песни, что вместе не спеты…

Безоглядно он помотал головой.

— Проси чего хочешь.

— А ты все можешь дать?

— Все.

Предупреждающе, она задорно блеснула на него глазами:

— Мне много чего нужно.

— Я все сделаю, говори.

— А ты будешь записывать?

— Я запомню.

— А ты точно запомнишь?

— Я все запомню. Ты только говори.

— Хорошо.

Блаженно раскинувшись в кресле, положив ноги на столик, она весело-обстоятельно вскинула глаза к потолку.

— Мне хочется: крабовых палочек, красивой музыки, чипсов, новые туфли удобные, азалии цветок в горшочке, заколку новую, сережки аметистовые, мир во всем мире, колготки новые, чтоб не рвались, квартиру, машину, дачу — нет, дачу не надо, затрахалась уже грядки пропалывать, мартини, новое платье, детей кучу, еще одно новое платье, стиральную машину и чтоб отжимала тоже, золотую цепочку, погода чтоб всегда хорошая была, костюм с юбкой и с брюками, чтоб моего размера, посуды классной много, обои новые наклеить, на море съездить, и купальник нормальный, чтоб сиськи влезали, клубники со сливками, соленых огурчиков, демократии, чтоб космонавтов почаще запускали, как раньше, плеер чтоб починили, не работает, аквариум с рыбками, кофеварку, жирафа плюшевого, чтоб бакс пятьдесят копеек стоил, чтоб салюты по вечерам устраивали, микроволновку, поросенка фарфорового, джинсы белые, фирменные, чтоб в очке не рвались, в Австралию слетать, посмотреть на кенгуру, белья классного, кружевного, мягкую мебель, чесночку головку, еще одни туфли…

Поцелуем он прервал ее.

— Ты чего мне рот затыкаешь? Еще один аквариум, шляпку из соломки с цветочками, зажигалку такую, чтоб не терялась, еще одного поросенка…

Присев рядом с ней на корточки и обхватив ее ноги, он заглянул ей в глаза.

— А сейчас чего хочешь?

На секунду задумавшись, она капризно взглянула на него.

— Есть хочу.

— Арбуз тебе порезать?

— Порежь.

Взяв нож, он быстро нарезал на куски арбуз; накатившийся с улицы ветер шевельнул форточку. Повинуясь неожиданному импульсу, он, подойдя к мерцавшему золотыми огоньками черному квадрату, распахнул окно; из заоконного черного простора в комнату вкатился пласт холодящего воздуха и отдаленные удары дискотечной музыки. Неожиданно отложив тарелку с арбузом и вскочив, она, быстро подойдя к нему, оттащила его от подоконника и с треском закрыла окно. Повернувшись, она непонимающе-обиженно, широко раскрытыми глазами взглянула на него.

— Ты что, с ума сошел? Ты куда с голым мальчиком под холодный ветер лезешь? Застудить себе все хочешь?

Секунду он смотрел на нее. Потрясенный до глубины души, лишь несколько мгновений спустя обретя дар речи, он с комком, подступившим к горлу, бессильно уронив руки вдоль тела, смотрел на нее.

— Я… Ты… Наташа, я все для тебя сделаю… Все на свете. Все, что хочешь.

Кажется, не очень поняв сто, еще раз оглянувшись на окно, она, возвращаясь, еще с прежним сердитым выражением сделала шаг к нему.

— Совсем о…ел.

Шагнув к ней, он обхватил ее. Меняя гнев на милость, она, подняв на него глаза, с удовольствием приняла его поцелуй. Несколько секунд они стояли обнявшись. Неожиданно отъединив губы, она, с любопытством подняв глаза, весело кивнула на что-то за его плечом; непонимающе, он полуобернулся. Сквозь вскрики и шум телевизора негромко, но отчетливо доносился звонок телефона. Мгновение постояв, не сразу осознавая, что это такое и что может означать, он, отпустив ее, двинулся к нему; подойдя к телевизору, она приглушила звук. Подойдя к тумбочке у изголовья кровати, где стоял телефон, уже поняв, что это за звонок и что он может означать, Сергей с каким-то замедленным усилием восстанавливал в памяти все то, о чем успел уже забыть за последние два дня. Вспоминая все это без неудовольствия, даже с радостью, но одновременно с каким-то удивлением, как что-то происшедшее на другой планете, он присел на кровать у телефона; внутренне встряхнувшись, как-то легко и играючи восстановив в себе состояние озабоченной деловитости, в котором надо было вести подобные разговоры, он снял трубку.

— Алло?

— Сергей?

— Да, Петр Николаевич, добрый вечер.

— Ну слава богу. Что ж ты, Сергей меня, пожилого человека, пугаешь, битый час уже трубку не берешь?

— Извините, Петр Николаевич, в магазин выходил за продуктами.

— В магазин… Да вроде рано тебе еще в магазин, дело сделаешь, так и в магазин будешь бегать, может, и мне, своему старшему товарищу, бутылку поставишь, а сейчас-то чего? Как там у тебя дела, как вообще обстановка?

— Как всегда, Петр Николаевич, обстановка реальная, давление — атмосферное.

— А настроение?

— Настроение боевое.

— Это хорошо. Ну так что, Сергей, — на тебя теперь смотрит вся Европа.

— Уже вся? Хорошо ж вы работаете там в Москве.

— Ну что ж ты все к словам старшего товарища-то придираешься. Ну не вся Европа, ну так уж наше руководство точно. А оно стоит и Европы, и Америки.

— И Австралии.

— И Австралии, и Новой Зеландии, и чего хочешь. Короче, докладываю тебе. Спекся ваш пирог, можешь приступать к выполнению командировочного предписания.

— Подписали договор?

— Договор еще во вторник подписали, сегодня деньги перечислили. Я тут последние ботинки стоптал, пока по финуправлению бегал, узнавал всякие там номера платежек. Финуправление-то наше, оно ж на всех кладет, ему и генерал наш не указ, только с самого верха указания может послушаться, а так договор не договор, хрен его знает, когда деньги переведут. Ну, короче, сегодня утром перевели, я уж Андрею звонил, номер поручения сказал, потом и ксерокс платежки сам ему отвозил, так что можешь позвонить ему, если хочешь, он тебе подтвердит, мы свое дело сделали.

— Понял, Петр Николаевич.

— Ну хорошо. Настроение, значит, боевое?

— Боевое.

— Как ты там, не скучаешь?

— Нет, нормально. Решаю вопросы с местными товарищами.

— Это хорошо. Ну, сейчас главный вопрос решать надо. Так что давай, занимайся теперь основным вопросом, разбирайся там в темпе, что первично, что вторично.

— Что первично, Петр Николаевич, я никогда не забываю.

— Вот это правильно. Прям приятно тебя послушать иногда. Ну так что давай, действуй. Я тебе прокукарекал, теперь твое дело рассвет организовывать. Все понятно?

— Все.

— Ну тогда успехов. Так что теперь — до встречи.

— До встречи, Петр Николаевич.

Положив трубку, он поспешно оглянулся. Вновь усевшись в кресле, забросив ногу на ногу и весело покачивая длинной ногой, она с радостным любопытством смотрела на него, словно ожидая, чем он сможет снова развлечь или развеселить ее. Поспешно перейдя комнату и снова присев у ее ног на корточки, он накрыл сцепленными руками ее колени; все так же весело-ожидающе она смотрела на него сверху вниз. Чувствуя гладкую наполненность ее ног под своими руками, он посмотрел на нее; пытаясь мыслями и чувствами вписаться в поворот, произошедший только что, ее глаза вопросительно-весело смотрели на него, ее ноги были близко; шевельнувшись, он ощутил предплечьем среди теплоты и нежности ее голени легкое касание нескольких несбритых волосков. То, что сказал Сергачев, почему-то не нарушало той радости, через которую он летел сейчас, а, наоборот, вписывалось в нее, составляя вместе какой-то единый, летящий поток жизни. Машинально все еще думая о тех вещах, которые он должен будет сделать завтра, чувствами отвергая, почти пугаясь той ситуации, когда, на время расставшись с ней, он будет вынужден ждать и разыскивать ее снова, он с легкостью очевидного решения поднял голову.

— Тебе завтра на работу к скольким?

Почувствовав что-то новое, она с огоньками интереса встретила его взгляд.

— К девяти. А что?

— Отпроситься сможешь?

— Отпроситься? Зачем?

— У меня тут дело за городом, часа два на электричке, кое-что привезти надо. Поехали вместе?