Энтони Берджесс - Человек из Назарета Страница 51

— Я не другой Симон, — сказал другой Симон. — Я — Симон.

— Человек действительно свободен, — продолжал Иисус, — ибо таким его сотворил Бог. Он волен идти той дорогой, которой пожелает.

— У меня всегда были сомнения, и вы все об этом знаете, — заговорил Фома. — Я всегда говорю открыто. Да, сомнения насчет всего этого предприятия — стоит ли вообще овчинка выделки. Ну, без злобы скажу, это была мне наука. Но, как я это понимаю и как я не раз уже говорил, человек имеет право видеть… ну, в общем, видеть что-то вроде плодов своего труда еще при жизни, так можете это назвать. У меня никогда не было желания сидеть у дерева и ждать, когда оно вырастет. У меня и без того есть чем заняться.

— Хорошо сказано, Фома, — заметил Иисус. — Обещаю тебе — что-то вроде плодов своего труда ты увидишь. Теперь люди, занятые политикой, будут ненавидеть меня так же, как люди синагоги. Видишь ли, «любовь» — опасное слово. Поначалу и в течение долгого времени оно вызывает ненависть. Эта ненависть непременно даст плоды. Очень интересно будет посмотреть, останешься ли ты со мной. Но оставаться ты не обязан.

— Я вот думаю, у тебя ведь тысячи последователей, тысячи, — сказал Симон, не Зелот. — И я не перестаю ломать голову — неужели все это впустую?

Фаддей, который обычно больше молчал, теперь заговорил в совсем нехарактерном для него духе:

— Мы могли бы войти в Иерусалим… все эти тысячи, как он сказал, могли бы войти… и заставить их признать царство праведности силой.

— Заставить их признать праведность силой, — повторил Иисус. — Я должен запомнить эту мысль, Фаддей. Может быть, теперь ты сыграешь нам какую-нибудь мелодию на своей флейте?

Флейта лежала у Фаддея на коленях, но он спрятал ее глубже в складки своей одежды и посмотрел на Филиппа. Тот вглядывался в тлеющие угли. Пламя костра становилось все слабее, однако хворост никто не подкладывал. Варфоломей слегка морщился от боли, потирая живот. Матфей тяжело вздохнул, затем начал покачивать рукой, в которой держал кошель, словно взвешивая его.

— Здесь немного осталось — несколько серебряных монет, — сказал он. — Возвращаю это вам.

— Я остаюсь, — сказал Иуда Искариот. — Я буду казначеем тех, кто останется со мной. То есть с ним.

— Матфей, — произнес Иисус. — Блудный сын.

Матфей выглядел донельзя несчастным. Симон Зелот посмотрел на них и закричал:

— О живой Бог Израиля! Таких людей, как вы, я в свою компанию не взял бы! Как могут построить какое-то царство люди, так легко поддающиеся унынию?! Как может не развалиться организация, если люди ее готовы в любую минуту покинуть своего вождя?!

— Мы не покидаем его, — сказал другой Симон. — Мы просто…

— Именно так, вы собираетесь покинуть его! Тебя ведь зовут Симон? Мне стыдно, что я ношу одно имя с тобой. Вот что я вам скажу. Я и прежде видел вождей, и немало видел. Все они выкрикивали пустые, трескучие фразы, извергали потоки обещаний. Но никогда еще я не встречал вождя, чьим делом была бы честность, не встречал до сего дня. Те кричат: «Изберите меня своим вождем, и тотчас вырастет древо справедливости!» А он говорит о зернышке и медленном, постепенном взращивании дерева. Кто мы такие, чтобы говорить о взращивании справедливости в мире, когда в самих нас нет ни капли справедливости? Его слова разумны, в них — Божья истина. Если вы не идете за ним, то я — иду!

— Мое второе имя Петр, — сказал другой Симом. — Милости просим, называйся Симоном. А я буду Петром. Мой бедный отец иногда называл меня так. — И он заплакал, как ребенок.

— Хорошо, — сказал Иисус. — Полагаю, наш разговор закончен.

— Я беру кошель назад, — сказал Матфей. — Не знаю, что на меня такое нашло.

— Нет, — возразил Иуда Искариот. — Казначеем буду я. — Потом добавил: — То есть если вы мне позволите.

— Ладно, — сказал Матфей. — Наверное, и впрямь было бы лучше, если бы ты… Мне ведь не нравится обращаться с деньгами. Хорошо, казначеем будешь ты.

— Я виноват, виноват! Простите меня! — громко простонал Симон, ставший теперь Симоном Петром.

Симон Зелот произнес:

— Да будет тебе, ну, виноват, ничего страшного. Послушайте, если у вас найдется кусок холодной рыбы и ломоть хлеба, я бы от этого не отказался. С утра крошки во рту не было.

— Значит, так, — начал Фома, — когда я тут говорил, понимаете, про другие дела, я хотел сказать, что мне не терпится самому начать действовать, чтобы проповедовать эту самую любовь и прочее. Нас, по моим подсчетам, теперь двенадцать, и настало время подумать… а вы меня поправьте, если мои предположения ошибочны, что иногда случается. Так о чем это я? Ах да, пора подумать о том, чтобы каждый из нас пошел своей дорогой — по одному, по двое, — распространяя весть. Я-то хочу сказать, учитель, что мы слишком долго простояли за твоей спиной, как цветочные горшки, позволяя тебе — уж прости мне это слово — ораторствовать. Пора нам самим делать какую-то работу, а не стоять, наблюдая, так сказать, как взращивается дерево. Вот что я имел в виду.

— Ты лжец, Фома! — зарычал Иаков-меньший. — Пытаешься увильнуть — вот как это называется! Я тебя насквозь вижу! И все видят!

— Это кого ты называешь лжецом? Будь я такой же здоровый — двоих бы таких, как ты, съел на завтрак!

— Я прошу всего лишь кусок холодной рыбы, — произнес Симон Зелот, — если вам, конечно, не жалко.

— Лжец он или нет, но Фома сказал именно то, что я сам хотел предложить вам, — произнес Иисус. — Пришло время вам ходить по Галилее и за ее пределами и разносить благую весть. — Он улыбнулся, глядя, как Симон поглощает рыбу. — Пойдете группами по четыре, потом разделитесь на двойки, а затем каждая двойка станет двумя единичками. Привыкайте быть в одиночестве, но не торопитесь. Отправляйтесь завтра же — почему бы и нет? — И Иисус объяснил им, что они должны делать и чего им делать не следует: — Особо не распространяйтесь о чудесах, исцелениях, о возвращении зрения слепым, ибо чудеса, как и все события человеческой истории, подвергаются сомнению людьми, которые их сами не наблюдали. Но истина высказанная остается истиной на все времена.

Опустив глаза, Симон Петр невнятно пробормотал:

— Я думаю, нам нужно знать, что у тебя на уме, учитель. Ты так торопишь нас уйти — верно, думаешь, что некоторые из нас уже не вернутся. Но мы вернемся.

— Если и когда будете возвращаться, — ответил Иисус, — вы узнаете, где меня найти. Я сам должен нести свое учение и сам должен сдерживать нетерпеливых. — Помедлив, он продолжил: — Если любовь — это та сила, которая сможет вас поддержать, а потом снова приведет вас ко мне, знайте, что такая любовь у вас есть. Завтра нам рано вставать, поэтому не буду говорить много. Учите просто, ибо слушать вас будут простые люди. Рассказывайте притчи, которые слышали от меня. И самое главное — пусть они учатся любви на примерах.

Большинству учеников тревоги и страхи мешали заснуть, и они лежали, слушая уханье сов. Только Симон, бывший Симон Зелот, тут же уснул как убитый, и храп его напоминал звуки пилы.

Нет нужды подробно описывать, как ученики Иисуса проповедовали, но все же приведу несколько примеров, насколько успешно они это делали. Например, Петр, как нам лучше теперь его называть, говорил в городе Мататехе следующее:

— Я так понимаю: это дело касается не только евреев и римлян. Или там сирийцев, самарян либо же синезадых варваров, которые в Британии, где бы она ни находилась. Это дело касается всех людей. Вы не наведете порядок в этой стране или еще какой другой до тех нор, пока не наведете порядок внутри себя — вот здесь, здесь, именно здесь, доходит? Для начала вы должны перестать ненавидеть. Нет никакого толку в том, чтобы ненавидеть римлян, или свою тещу, или свекровь, или каких-то дальних родственников своей жены. Вы должны научиться терпению. Вы должны научиться любви.

Один крикливый человек из небольшой кучки людей, которые слушали Петра у рыбного рынка, возмутился:

— Любить ублюдка, который бьет тебя по морде или, ухмыляясь, отбирает у тебя деньги, заработанные тяжким трудом?! Очень хорошо, нечего сказать! А как же насчет справедливости, любезный? Нет больше в мире справедливости! Не ее ли ты ищешь?

— Слушайте, — сказал Петр. — Я расскажу вам одну историю. Жил человек, который засеял все поле пшеницей. Как-то раз приходит один из его врагов — он стал врагом, поскольку задолжал этому человеку деньги и не хотел возвращать, — так вот, приходит он на поле и засевает его сорными травами — щавелем, плевелами и всякими другими прочими. Ну, через некоторое время слуга человека, того, у которого поле, приходит к нему и говорит: «Что нам делать? Все поле испорчено сорняками, и хорошо бы нам что-либо предпринять». А хозяин отвечает: «Не беспокойся. Подожди до жатвы, и тогда ты сможешь отличить пшеницу от остального. Ты сможешь собрать пшеницу и сложить ее в амбар, а остальное сжечь». Вот и все. Все дело в умении ждать. Вы поняли смысл этой истории? Когда-нибудь наступит особенный день справедливости. Возможно, вам придется долго дожидаться его, но это обязательно произойдет, и никого не минует ни его награда, ни его наказание. Судный день — вот как будет он называться. Кто такой человек, чтобы думать, будто он — носитель справедливости? Почему мы должны доверять этим негодяям, которые называют себя судьями? Почему мы должны доверять самим себе? Оставим же справедливость Богу, ибо только Он знает о ней все. Ни единой лживой свинье он не позволит уйти от наказания, а справедливых ждет награда. Продолжайте любить, справедливость же оставьте Богу.