Николай Бахрошин - Фиолетовый гном Страница 51

И кто знает, до какого откровенного негодяйства докатился бы Серый брат при таком удачном дебюте? Потому что так надо, все так делают, у каждого пальцы к себе пригнуты, таковы правила игры, в конце концов… Вечной игры в жизненный успех, в которую он незаметно для себя ввязался…

Тогда это звучало для него даже не оправданием, простой констатацией фактов. Так мир устроен! Никто не утверждает, что устроен он справедливо? В сущности, расхожий логический вывод, на котором многие успокаиваются.

2

Из двух зол случилось третье. Как это часто бывает.

Это случилось, когда Хозяин закончил дневные труды и собирался отбыть на обед в какой-нибудь ресторанчик. Хозяин и шофер Ванечка были уже во дворе, Серега замешкался, догонял их, Шварцман попросил его отобрать кое-какие документы и сделать пару звонков.

Нарушение инструкции, конечно, личный телохранитель не должен покидать шефа. Саша Федотов за это вклеил бы. Последнее время они часто нарушали инструкции. Расслабились. Большие люди, самые большие, гарантировали Ивану Ивановичу полную безопасность. Гроза миновала. Шварцман даже недавно хвастался, как он ловко и быстро разрулил ситуацию. Уметь надо. А для того, чтобы уметь, надо быть Шварцманом в этой жизни, никак не меньше!

Машину Ивана Ивановича взорвали во дворе его собственного офиса. Задержка спасла Серегу. Он уже подходил к машине, когда мир вокруг раскололся со страшным грохотом. Распался на куски, с треском и звоном в ушах. Стена пламени выросла перед ним и рванулась ему навстречу огненным языком. Это было последнее, что он увидел и почувствовал…

Хозяин и Ванечка погибли сразу.

Серегу доставили в реанимацию…

3

Журчала вода. Первое, что он ощутил, когда очнулся, – где-то рядом журчит вода. Река. А может, ручей?

Вода журчала рядом, совсем рядом, вокруг него.

Нет, все-таки река. Течение. И он плывет по этой спокойной реке, мягко покачиваясь на волнах. Уплывает.

Или это все-таки капельница?

Мысли были ясными и прозрачными. На удивление, ясными и прозрачными. Какими-то спокойными, оторванными от тела, распластанного среди устрашающих медицинских приборов…

Вот человек рождается, почему-то думал Серега, он долго рождается. Девять месяцев. Потом он растет. Долго растет. Так же мучительно и долго как рождается. Или еще дольше?

Потом перестает расти. Начинает стареть. Перестает расти тело, перестает расти душа. Или душа раньше перестает расти? У кого как. По-разному…

Почему человек перестает расти? И когда он, Серега, перестал расти?

Однажды словоблуд Жека выдвинул ему такую теорию, что человек, любой человек растет душой, как и телом, только до какого-то определенного возраста. Душа, мол, вообще, растет по-другому. Кто-то останавливается, например, на пятнадцати годах, кто-то на двадцати, кто-то на сорока. Но останавливаются. Вот и ходят потом по земле пятнадцати-двадцатилетние пенсионеры, злятся на жизнь, что она еще не начиналась, а уже кончается. Обманули их, видите ли.

– А если душа не перестает расти? – спросил, помнится, тогда Серега.

– Тогда человек становится академиком. Или подвижником. Или даже святым, – ответил Жека.

Почему он вспомнил этот разговор? Вспомнил и все. Может, действительно прав Жека? Душа перестает расти, тело начинает стареть, и больше они между собой не соприкасаются. Так и существуют отдельно, в разных временных измерениях. Все просто, как табуретка.

А потом начинает умирать само тело. Тоже медленно. Смерть, вообще, штука не быстрая. Вот Славик, например, начал умирать, когда Саша Федотов объявил готовность номер раз. Балагурил, рассказывал анекдоты про командировочных мужей и умирал. Или еще раньше начал. Наверное, раньше. Когда пьяный водитель КАМАЗа допил последний стакан и полез за руль. Кто теперь это знает? И кто теперь вспоминает Славика? Жил человек и нет его.

Как обычно. Как всегда. Люди всегда живут так, словно не собираются умирать, и умирают, как будто никогда не жили… Где-то прочитал…

А он, Серега, когда перестал расти? Наверное, тоже рано. До армии. Или – после. Да и вырос ли он вообще? Нет, он не чувствовал, что он рос. Просто жил. Вырос и не повзрослел, как обещал себе в детстве. Поэтому всегда надеялся. И всегда был уверен, что самое лучшее еще впереди. Оно и есть впереди. Было впереди, а теперь уже ничего нет…

Он умирает?

Странное было состояние. Даже хорошее. Мысли текли как река, не задерживаясь и не останавливаясь, и, как река, вмещали в себя все вокруг. Тоже не задерживаясь и не останавливаясь. Неожиданно для себя Серега увидел время. Время – это тоже река. Оно течет сверху вниз, чуть наискось, незримый поток, который нельзя увидеть, но можно почувствовать. Он чувствовал его. Этот поток-время тек теперь мимо него. Он оставался в стороне…

Сереге кололи наркотики. Наверное, кололи. По крайней мере, боли не было. Совсем не было. Это было плохо, он понимал, что это плохо. Пока человек живет, должна быть и боль. А если ее нет, значит, он уже не живет. Или почти уже не живет. Что в сущности одно и тоже. Все просто…

Кто-то был рядом. Он чувствовал, как время от времени кто-то появляется рядом. Хотя лиц он не видел. Не различал. Несколько раз ему казалось, что он слышит рядом голос Таньки. Или Светланки? Или, вообще, все это только казалось?

Жалко их, всех…

А себя почему-то абсолютно не жалко…

Серега задремывал, потом просыпался, внезапно, как от толчка, и опять медленно и плавно погружался в вязкую дремоту.

Все-таки странное было состояние. Серега летал. Не в переносном смысле, а в самом прямом. Нет, конечно, он оставался на больничной койке, прикованным к реанимационной аппаратуре, понимал это, и все равно какая-то часть его летала над городом. Скользила в бескрайней синеве неба легко, привольно и незаметно. Как мечталось в далеком детстве.

Со своей высоты он отчетливо видел разномастные крыши домов, извилистое переплетение улиц, запруженные машинами проспекты. Видел маленькие фигурки людей, как всегда спешащих, обгоняя друг друга. Пыль, жара, суета, автомобильные выхлопы. Вечная гонка между метро, работой и магазинами. В сущности, он не любил этот город, в котором прожил всю жизнь. Давит он, этот город, всех давит…

С высоты было хорошо смотреть. Спокойно. Теперь, с высоты, на многое можно было смотреть спокойно…

Страха не было. Серега давно знал, что он не боится умиреть. Не побоится, когда придет время. И не потому, что он такой храбрый, а потому что жить, в сущности, надоело. Только он никак не хотел себе в этом признаться.

Нет, все нормально. Все правильно. Он не боится. Значит, хорошо. Оценка четыре. А почему четыре? Оценка – пять!

Только обидно. Вроде бы жил, а вроде бы и нет. Все готовился. Все собирался. Нет, не готовился… Готовился, а пожить не успел, эту фразу он тоже где-то вычитал. Она запомнилась.

Он, Серега, ни к чему не готовился. Просто жил. Как мог. А как он мог? Не очень-то он и мог… Если честно…

Потому что тот, кто умеет жить, становится счастливым. В этом и заключается искусство жизни, понимал он теперь, – стать счастливым. Каждый придумывает себе счастье в меру своего таланта. У него просто не хватило таланта выдумать для себя счастье, вот что…

Серега улетал все дальше и дальше. Он больше ничего не видел. Серый, уютный туман. Все видимое уже осталось внизу.

Останься, останься, останься…

Он не сразу понял, что это его зовут. Откуда-то снизу. Сквозь туман. И голос как будто женский, жалобный и тоскующий…

Вот только чей? Кто зовет? И зачем? Зачем его звать, когда он уже улетел, ему уже хорошо…

Нет, зовут, не дадут улететь спокойно, даже улететь не дадут…

Надо сказать, надо предупредить, чтоб его не звали обратно…

Он рванулся на голос, рванулся изо всех сил…

И тогда наступила боль. Обрушилась сразу, водопадом, навалилась на каждую клеточку тела. Ярко-красная, пылающая, как огонь, и почему-то твердая, как бетонная стена. Он никогда не подозревал, что боль – это твердо…

4

Осень получилась странной. В конце сентября начались бесконечные дожди, небо сплошь обложили свинцовые тучи, и казалось, так будет до самой зимы.

А в середине октября вдруг опять распогодилось. Солнце неярко блестело в голубом небе, редкие белые облачка не предвещали осадков, и желто-бурая, красивая от солнечного блеска листва вкусно шуршала под ногами. Ветерок увлеченно играл с шелестящими листьями, как скряга с золотыми монетками. Второе бабье лето наступило в городе, восхищались собственными прогнозами синоптики.

Каждое утро, после завтрака, Серега выходил в больничный парк, погреться на солнышке. Ходил он еще тяжело, при помощи двух палочек. Но ходил. Смотрел. И дышал. А это, оказывается, много – просто ходить, смотреть и дышать…

Больница, где он лежал, находилась в городской черте, но как будто уже и за городом. Большой парк вокруг нее напоминал своей живописностью маленький лес. Гулкие городские шумы почти не долетали сюда. Серега обычно устраивался на скамейке. В кармане огромного и теплого, как пальто, халата лежала какая-нибудь фантастика, но он не часто ее открывал. Просто сидел, дышал и смотрел на голубое небо и на опавшие деревья. Это тоже было приятно – просто смотреть.