Владимир Маканин - Асан Страница 52

Я похвалил – молодцы!.. На душе отпустило. Так легко радуешься весточке, если усталый и если на ночь глядя.

Но на этой же неделе я потерял дорогу. Неплохую горную дорогу, уже проплаченную.

После двух удач с доставкой бензина мы с Русланом уже рассчитывали на некоего Зузу. Я дал Зузе вперед хорошие деньги. Казалось, он надежен. Лезгин Зуза. Или полулезгин… Шустрый. Схватывающий с полуслова… Я думал, что, получив (через Руслана) деньги, этот шустрый Зуза носится теперь по открывшейся для нас горной дороге туда-сюда, обеспечивая ее.

Следя ее (и подмазывая кого надо)… Однако и в первый, и во второй день Зуза все еще находился у некоей девицы в одной из недоразрушенных грозненских пятиэтажек.

В дверь к нему постучали условным стуком, и как только полуголый Зуза высунул голову, он по голове и получил. Он не мог бы сказать, чем его ударили. Он потерял сознание. Когда, валявшийся на полу, он очнулся, над ним, скрестив руки, стоял Быраев-мелкий.

– Тебя же взяли в плен! – слабым голосом воскликнул Зуза.

– Ага.

– Ты же в Сибири…

– Ага.

Быраев-мелкий, как говорили, и правда, только-только вырвался тогда из тюремного изолятора, что в сибирском городе Кургане. Наконец удалось. Ему помогли вырваться.

Его прямо из тюрьмы запросили в Чечню для проведения следственного эксперимента в горах, где Быраев кого-то когда-то убил… Это было довольно глупо придумано. Федеральные чиновники, однако, оказались еще глупее, согласились!.. Зек Быраев прибыл в родную Чечню. Весь быраевский тейп, встречая его, ликовал. Почти что народное гуляние!

Местная власть сообщила Быраеву, что он с первой же минуты нахождения в Чечне свободен. И что машина “жигули”, в которой его привезли с вокзала, теперь его собственная. В знак извинения. В знак компенсации за моральный ущерб… Быраев-мелкий ехал в машине уже без ментовской охраны, и машина (его машина!) была вся в цветах. Его узнавали издалека. Цветы бросали ему жители родного села. Правда, опять же не без подсказки местных властей.

Сейчас Быраев-мелкий, стоя над поверженным Зузой, наконец заговорил о деле:

– Ты открыл русским мою дорогу. Ты был подлым, а стал подлым вдвойне. Потому что продал дорогу не просто так, а под моим именем…

И еще целые две минуты (это долго!) колебался Быраев-мелкий, стоя над раздавленным и униженным врагом, – он колебался, какой конкретный правильный ход сделать дальше. Заняться Зузой и его деньгами? или его девицей?.. Девица, голая, лежала за натянутой на шнуре простынкой, как за занавеской. Ей не велели одеваться. Она должна была ждать. Потому что у Быраева было плохо с потенцией после курганской зимы в тюрьме. Девица должна была долго лежать наготове.

Бедняга Зуза не таился – сразу же рассказал, где полученные от майора Жилина деньги. Он также рассказал, где у него заначка прошлых дел. Что касается отдать, он отдал все. Быраев забрал также и мобильный телефон Зузы, не из жадности, а чтобы иметь под рукой (под пальцем) нужные для здешней жизни номера. Номера телефона тоже должны были быть наготове. У Быраева, совсем молодого, начинались нелады с памятью. Были трудности с запоминанием имен после крепкой сорокаградусной курганской зимы.

Зузе дали одеться, велели сесть в машину. Сказали, что отвезут ко мне на склад… в Ханкалу… Чтобы он там самолично все объяснил майору Жилину. Чтобы рассказал, чья дорога. Чтобы рассказал про свою ложь… Пусть выкручивается, как сможет. Конечно, не сам Быраев-мелкий поехал с Зузой в Ханкалу. Быраев был в розыске. Быраева федералы слишком знали.

Люди быраевского тейпа действительно отвезли Зузу в Ханкалу, но по дороге его пристрелили. Его действительно привезли к моему складу. И у ворот склада – среди ночи – бросили, чтобы Александр Сергеич, чтобы Сашик тоже понял, с какой падалью он случайно связался.

– … И к тому же вокруг нас вдруг стали стрелять.

– Кто?

– Стали стрелять.Где-то в ущелье… И тогда я тоже вдруг нажал курок… Сначала я просто держал чеченца на мушке.

– Кто стал стрелять?

– Где-то поблизости… П-п-пулемет.

Я спрашиваю, Алик отвечает. И вполне можно обойтись без комендатуры. Убийство майора Гусарцева вырисовывается несомненно случайным… Чем больше подробностей. И чем они точнее.

И притом контуженный пацан, что ни говори, убил Горного Ахмета. Завалил матерого полевого командира… Устроившего в ущелье кровавую бойню… Притом что в ту последнюю минуту матерый волчара, уже ощущавший полную победу, сиял лицом – светился своей воинской удачей и был непредсказуем. Слава пьянит!

Они все непредсказуемы при удаче. Вояки! Что чеченцы, что наши… Ахмет, заодно купивший впрок сапоги своим бойцам, ликовал вдвойне. Он, улыбаясь, стал похлопывать по своему пистолету на бедре. Красиво… Когда Коля Гусарцев к нему приближался… Замашки мафиози. Ахмет мог выхватить пистолет в любую секунду… именно в секунду, а не в минуту! Знаем мы это предварительное похлопыванье! Где жест – и где улыбка!

Такая была там пауза… И такое, а не иное похлопыванье по пистолету. И взвинченный, подвисший на нерве Алик вдруг начал стрелять, когда вдруг заработал пулемет того ослепшего солдата… Очнувшийся Мудило Мухин, вот кто вспорол тишину. Вот кто вспугнул Алика, сидящего в машине с уже заранее наведенным на чича дулом автомата.

Вроде бы, все ясно. Но с какой-то подробности (с пачки денег… именно!) мучительно заикающаяся речь Алика петляет, его солдатское покаяние начинает заворачивать куда-то вкривь.

Алик настаивает, он не чича испугался. И не других чичей (тех, кто в горловине ущелья добивали раненых)… Он испугался, когда майор Гусарцев вылез из машины и заговорил с ожидавшим его чеченцем. Запросто они… Они смеялись… И Алик испугался криво смеющегося лица чеченца. Его смеха… И его денег. Чеченец передавал майору Гусарцеву деньги. Чеченец не смеялся – он щерился. И у Алика в голове еще сильнее заплясали солнечные осколки. Желтые, колкие острые брызги…

– Не надо, не надо про осколки! – перебиваю я. Уже наслышаны.

И спрашиваю:

– Это были большие деньги?

– Пачка!.. Да, да!

На левом его глазу выползает огромная слеза. Одна, но какая!.. Ему жаль убитого майора. Искренне жаль… Рассказывая и сожалея, Алик покусывал губы.

А второй, который Олег, тотчас его слова подтверждает:

– Да, да. Так и было… Целая пачка.

Я пожимаю плечами:

– Ну и что?

– Деньги… П-п-пачкой…

Алик повторяет и повторяет. При этом глаза Алика блестят… Зрачки острые… Он сидит на своем топчане и дрожит все сильнее. Его бьет дрожь. Я все вижу.

Я вижу и то, как жестко, как контрастно Алику сидит Олег. Этот сидит с прямой спиной… Словно бы и в сидячем положении подвластный какому-то своему особому долгу.

Я, собственно, зашел к пацанам в пакгауз посмотреть, как они обустроились. Просто так зашел.

Я говорю:

– Ну, деньги… Ну, пачка… Ну и что?.. Майору Гусарцеву задолжал деньги чечен в Грозном. Чечен, который ЗА нас… Ты слышишь, Алик, – ЗА нас… А возвращал долг его родич, который ПРОТИВ нас…

Я уже с некоторым раздражением поясняю Алику:

– Майору Гусарцеву просто-напросто передали деньги… Долг вернули. У чеченцев это проще… Ты за тех – а я за этих! Но деньги это деньги. И денежный долг надо отдавать.

Алик, вздохнув, опять рассказывает. Заикаясь. П-п-пытается мне что-то объяснить снова и снова. Что?

Горный Ахмет сидел на обрывчике, свесив ноги. Пачкой сторублевок похлопывал себе по колену. А майор Гусарцев как раз выпрыгнул из машины и уже неспешно подходил к чеченцу.

Именно! Деньги в руках чича… А они оба ничуть не нервничали. (Они не понимали Алика!) И чич, сидевший на выступе земли… И майор Гусарцев, так долго, так нарочито медленно идущий к чичу.

Алик раздражался все больше. Пачка!.. Грязная, сволочная пачка, он видел ее издали… Она резала ему глаза!.. Солнечные зайчики наваждения уже опять заиграли. Желтые! Навязчивые б-б-блики!

Алик уперся глазами в пачку денег в руках чеченца. Алик не мог оторвать от них глаз. Он испугался толстенькой пачки… Он ненавидел ее.

Затем неподалеку где-то (из-за ствола павшей сосны, с гнилого пня) заработал крупнокалиберный пулемет… Мощно… Сильно… Пулемет вспорол тишину. Тишина была с редкими выстрелами. А пулемет грохотал… Он призывал… И Алик откликнулся на призыв. Звуки! Какие прекрасные звуки!.. Солдат от солдата словно получил знак нажать на спуск.

Из Алика, из рядового Евского, словно бы выползает еще одна причина случившегося убийства. Некая темная причина…. В параллель случайности… Рядовой Евский пытается назвать словом, пытается угадать (вместе с помогающим ему майором Жилиным) эту смутную причину своей стрельбы.

Ведь он, рядовой Евский, с н-н-ненавистью (Алик усиливает это слово голосом), с н-н-ненавистью и со страхом смотрел на ту пачку денег.