Фэнни Флэгг - Добро пожаловать в мир, Малышка! Страница 52

Он остановился, порвал бумагу и произнес вслух:

— Господи, ну позвони ты ей, идиот!

И он набрал ее номер. Но ее телефон был выдернут из розетки.

Нью-Йорк

1977

Джерри верил в настоящую любовь. Его отец и мать безумно любили друг друга, поэтому он знал, что она существует, и знал, как она выглядит. Отец его был военным и занимал высокий пост в Пентагоне, а мать, оставив дом в Миддлбурге, штат Вирджиния, обычно проводила рабочую неделю с ним. Они не любили расставаться даже на несколько дней. Джерри с отцом обожали ее. Она была такая энергичная, такая живая, столько исходило от нее веселья, пока не родилась его сестра. После этого их жизнь изменилась. У его сестры был церебральный паралич, она нуждалась в постоянном уходе, и мама, душа всех вашингтонских вечеринок, почти перестала выезжать из дому. Джерри в двенадцать лет послали в военную школу.

С возрастом состояние сестры ухудшилось, и, как ни пыталась мать о ней заботиться, сделать она ничего не могла. В конце концов сестру пришлось отдать в специальную школу в другом штате, где она могла получать двадцатичетырехчасовой медицинский уход. Необходимость расстаться с дочерью угнетала мать. Всякий раз, вернувшись из школы, Джерри замечал, что мама все больше пьет, а отец нередко спускался к завтраку один, объясняя, что мама сегодня неважно себя чувствует. В те времена они с отцом не касались этой темы.

Год спустя мать вообще перестала выходить из комнаты.

Джерри лишь однажды видел отца плачущим, в тот день они поехали в клинику, куда поместили маму. Когда они вышли и сели в машину, отец, положив руки на руль, заплакал. Джерри понимал, что он плачет потому, что сначала ему пришлось отдать в больницу дочь, а теперь и жену, которая медленно, но неотвратимо уходила в другой мир, оставив его здесь в одиночестве.

Мама умерла от отравления алкоголем в первый год его учебы в колледже. Отец, год за годом беспомощно наблюдавший, как жена медленно уничтожает себя, погрузился в отчаяние и тоже закрылся от мира. И теперь уже Джерри чувствовал себя беспомощным, не зная, как ему помочь. Это и заставило его сменить специализацию — перейти с музыки на психологию. Через несколько лет отец женился повторно. И прекрасно, отныне он не один. Но это была не любовь. Он не забыл свою первую жену.

Джерри знал, сколько мужества требуется, чтобы любить по-настоящему, сколько боли это может принести. Но выбора у него не было. Джерри сразу узнал женщину, которую любил всегда, вспомнил, как давний сон. Его жизнь изменилась, будто заснул он в одном месте, а наутро обнаружил себя совершенно в другом, в мире смутно знакомом, но новом, полном удивительного, в мире ярком и свежем, как после дождя, когда выглянет солнце, в мире бесконечных возможностей. Он вроде забыл юношескую мечту найти ее, единственную. Но мечты имеют свойство прорастать, ломая самые толстые стены, и вот она, мечта, перед ним, и зовут ее Дена.

В тот момент, когда она вошла в его кабинет, он почувствовал, как прежняя жизнь, досконально распланированная, осталась где-то позади. Он знал, что пойдет за этой женщиной, куда бы она ни велела. И было в этом моменте нечто почти милосердное: ему не нужно было ни бороться, ни сопротивляться, ни сожалеть. Он знал, что пытаться остановить происходящее с ним — все равно что пытаться не ехать с ледяной горки. Он чувствовал, что падает, но не было ни страха, ни ужаса, только сладкое, жгучее предчувствие того, что он приземлится рядом с ней, в ее объятия.

Объект же всей этой сотрясающей землю энергии ни сном ни духом не ведал о ней. Дена Нордстром не верила в любовь, хоть настоящую, хоть поддельную. Его чуть не убило сообщение в газете, что Дена встречается с Джулианом Амзли, президентом ее телекомпании. Всякий раз, когда он видел в газете их фотографию, а происходило это довольно часто, у него сердце разрывалось. Но он ничего не мог сделать.

Атланта, штат Джорджия

1978

Через шесть месяцев после смерти Говарда Дена произносила речь в Миссурийском женском колледже, и Сьюки довезла ее на машине до Атланты. Они кружили по улицам, разглядывая дома, убивали время до самолета в Нью-Йорк.

— Жалко, я мало обращала внимания на то, что происходит вокруг, пока в школе училась, — сказала Сьюки. — Тогда, может, меня бы не удивляло, что творится сейчас. А в то время я только и делала, что заставляла всех меня полюбить.

— Тебя в самом деле все любили.

— Да, но сколько сил приходилось на это тратить. В отличие от тебя. Ты как-то автоматически людям нравилась. Уж не знаю почему, но тебе и пальцем не нужно было шевелить. Не то что мне. Я носилась кругами, как курица, всем улыбалась, к одному делу примкну, за другое схвачусь. Отдохнуть смогла только после замужества.

— Сьюки, ты до сих пор носишься кругами и хватаешься то за одно, то за другое.

— Неправда! Знаешь, сколько я всего отклонила! И делаю я только то, что мне нравится. Слушай, не забывай, для Эрла очень полезно иметь жену, занимающуюся общественной работой. Кроме того, надо же мне к чему-нибудь руки приложить, не сидеть же глядя в стену. Погляди, какой домик! Какой самшит, а!

— Что?

— Да ты уже пропустила. А у меня в этом году самшит совсем ерундовый.

Дена даже не догадывалась, о чем речь.

— Сьюки, ты когда-нибудь остаешься одна? Совсем одна?

Сьюки задумалась.

— А зачем мне?

— Разве люди тебя не нервируют?

— Нет.

— Никогда?

— Нет… ну, кроме мамочки, разумеется. — Вдруг Сьюки кивнула куда-то в сторону: — Погляди-ка! Ну почему они взяли и покрасили дом в такой цвет, а? Ну вот скажи мне.

Дена посмотрела на сиреневый дом с темно-красными ставнями.

— Бог их знает. Но если серьезно, Сьюки, мне правда интересно знать. Почему?

— Почему? Новые богачи, дорогуша. В Атланте их полным-полно. Никакого вкуса у бедняжек.

— Нет, я имею в виду, почему ты любишь людей.

— Какой глупый вопрос. Потому что. А почему бы мне их не любить?

— Про себя вот я не уверена, люблю ли.

— Конечно, любишь. Ты всегда их любила.

— Да?

— Да. Очень.

— Может, я просто от них устала.

— Только не говори, что заделалась богемой, как Марго.

— Кто?

— Ой, да я же тебе рассказывала о Марго, это девочка из Сельмы, которая ходила в школу на севере.

— Не помню.

— Да помнишь. Домой она вернулась такая странная, такая вся из себя фу-ты ну-ты. Делала вид, что мы все ей наскучили, ходила в черном.

— Не помню я.

— Ну и ладно. В общем, она никуда не вступала, даже в Лигу юниоров. Хотела только одного — сидеть и читать. Наконец однажды я пошла к ней и говорю: «Марго, да что с тобой такое? Ты что, совсем от рода человеческого отвернулась?» Она закрыла книгу, глянула на меня и знаешь, что ответила? Она сказала: «Я не от рода человеческого отвернулась, я в человеке разочаровалась!» И с этими словами, дорогуша, она вошла в дом, а я осталась стоять на веранде как дура! Думаю, под человеком она имела в виду не только мужчин, но и женщин, потому что с тех пор она приветливее не стала. Купила какой-то дрянной домишко в лесу и разводит отвратительных мелких мопсов. Между нами говоря, весьма специфическая особа.

Дена улыбнулась.

— Знаешь, тогда я, наверное, тоже специфическая особа. Я не возражала бы жить в домике в лесу, одна-одинешенька.

— Прости, но вынуждена заметить, что ты и так одна-одинешенька. Тебе нужен человек, с которым можно поговорить, поделиться сокровенным.

— Не беспокойся. У меня есть психотерапевт, с которым я за большие деньги делюсь сокровенным.

Сьюки от испуга чуть не вылетела в кювет.

— Психотерапевт? Только не говори, что ты ходишь… Боже мой, видишь, я так и знала: что-то не так.

— Да все так, ты что. Многие ходят к психотерапевту. И это не совсем психиатрия, это гипнотерапия. Меня гипнотизируют.

— Господи, Дена! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Эрл говорит, большинство нью-йоркских психотерапевтов — коммунисты, не скрывающие своих убеждений. Мало ли что он там тебе наговорит, пока ты под гипнозом.

— Она.

— Ну, она. Может, она тебя в шпионку закодирует. Ты уж поаккуратней, сейчас повсюду полно шпионов и подрывных элементов.

— Сьюки, откуда ты набралась этой чуши?

— Газеты читаю.

— Ох, Сьюки.

— Они пытаются уничтожить христианство, и однажды им это удастся, тогда посмотришь. Мы влезем в долги, у нас заберут оружие, а потом, не успеешь глазом моргнуть, коммунист или социалист проберется в Белый дом, и все, нам крышка.

— Сьюки, надеюсь, ты в это не веришь.

— Дорогуша, они пытаются отменить молитвы в школе — прямо сейчас, пока мы с тобой говорим.

— По-моему, там у них какое-то отделение церкви от государства.