Сергей Каледин - Записки гробокопателя Страница 52

— Сука старая!.. — всхлипнул Костя, со злобой взглянув на свой кулак, в котором был зажат ремень. Опять Старый умнее всех, ремня нет — вины меньше.

Женька хлопнул его по плечу:

— Чего ты?

— Ничего! — огрызнулся Костя, стряхивая его руку.

— Не бзди, мужики! — взвился под небеса истошный визг Куника.

И вдруг черная молчавшая казарма ожила. Вспыхнул свет. Кроме центральных дверей, распахнулись боковые. И из трех прорех казармы живыми потоками наружу ломанулись блатные.

— Глуши козлов!

— Сучье позорное!..

— Петушня помойная!..

— Мочи пидоров!..

Костя увидел, как Куник, метнувшись навстречу толпе, сливающейся из трех потоков, увернулся от вспорхнувшего над его головой лома, и пряжкой, под свист ремня, уложил одного и, обернувшись, ловко достал первого, с ломом, уже врывавшегося в чужую толпу. Оба подмялись, звякнул о бетон покатившийся лом.

— Минус два! — провопил Куник. — Мочи блатных!

Драка расползлась по всему плацу.

Костя сразу подался в тень трибуны, в темноту. Но и там было страшно: вдруг увидят, что прячется.

На мягких ногах вбежал он в тусующуюся толпу одетых и своих. Он крутил вокруг себя ремнем, надеясь, что никто к нему не сунется. Его и не трогали. И он снова отбежал в тень — передохнуть. Нуцо уделал одетого — лопатой плашмя.

— Луди вторую роту! — кричал Женька, молотя арматуриной по одетым.

Костя готов уже был в очередной раз ворваться в драку, уже ногу приготовил для толчка, но от удара в спину у него перехватило дух.

— А-а!.. Ма-а-ма!..

Пока он несколько мгновений ждал смерти, стриженый блатной, отоваривший его пряжкой, побежал дальше. Костя понял, что не умрет. За блатным рыпнулся Нуцо, оторванный от своей драки Костиным воплем, и успел приголубить блатного лопатой. Из прорвавшейся на спине гимнастерки потекла чернота. Блатной сунул руку за спину, глянул на нее и помчался к своей казарме.

— Назад! — прокричал кто-то.

Неожиданно, как по команде, вторая рота стала отступать к своей казарме. Четвертая навалилась на отступающих.

— Козлы! — орал Куник. Ремень он потерял и дрался просто так.

— Еще! — взвыл рядом с Костей Миша Попов, тыча рукой в сторону.

Костя повернул голову, и у него онемели ноги: от техкласса отвалилась толпа одетых и молча неслась на них.

И отступившая было вторая рота мощно подалась вперед. Блатные схитрили.

Полуодетые, придавленные сбоку свежими силами, заметались по плацу и, сбивая друг друга с ног, бросились домой, к казарме.

— Куда?! — заорал Куник. — Сто-ой! Стой, падлы!..

Костя бежал с зажмуренными глазами. Когда он открыл их, увидел, что в метре от него впереди несутся трое одетых с палками. Он обхватил голову руками и, споткнувшись, кубарем покатился по шершавому плацу. Одетый рыпнулся к нему с палкой над головой.

— Не бе-ей!.. — Голос Кости сорвался на писк.

— Удав гнутый! — Одетый с размаху ударил его сапогом. Хотел по голове, но Костя увернулся — попал по ребрам. И побежал дальше.

Костя потерял дыхание и на четвереньках уполз с плаца в темноту. И, заткнувшись за голый куст акации, скрючился. Потом с трудом вытолкнул накопившийся воздух и понял, что опять жив.

Вдалеке из толпы одетых с криками вырывались полуодетые и неслись к казарме.

Блатные лупили оставшихся.

Вдруг Костя услышал возле своей головы цокот подков, не стройбатовский цокот… Задевая за куст, на плац выносились губари, на бегу сдергивая с плеч автоматы.

Раздались короткие очереди.

Костя впервые в жизни слышал настоящие выстрелы.

Драка замерла.

— Губа-а!..

Все бросились врассыпную. Одетые бежали рядом с раздетыми. Куник с Мишей Поповым ломанулись во вторую. А одетые мчались к ним — в четвертую.

Костя отжался от земли, встал в несколько приемов, не сразу, и, наращивая ход, заковылял в роту.

На плацу, помыкивая, корячились подбитые.

Трещали выстрелы.

Костя споткнулся, налетев на сугроб, и, падая, увидел, как здоровенный длинный губарь с откляченной задницей гнал перед собой раздетого с лопатой и палил вверх из автомата.

И вдруг раздетый споткнулся, выронил лопату, свет прожектора мазнул его по лицу, блеснули зубы: Нуцо!

Губарь с разбегу налетел на него и стволом автомата ударил в спину.

Нуцо обернулся и застыл, уставившись на губаря.

— Ты-ы? — прошипел он. — Ты-ы?..

И пошел на губаря. Тот молча пятился, по-дурацки загораживаясь автоматом.

— Ты! — выкрикнул Нуцо. — Ты!

— Не подходи! — Губарь перехватил автомат. — Убью!

Сзади над губарем взметнулась лопата. Костя видел ее блестящий штык. Губарь выронил автомат и схватился за голову. Вскрик был совсем слабый, заглушенный остатками драки и редкими выстрелами.

Нуцо шагнул в темноту, куда упал губарь, и медленно выпятился обратно.

— Беги! — громко прошипел он, выдергивая у солдата из рук лопату. — Беги, Фиша!

…Деревянные подпорки-столбики у крыльца четвертой роты были выломаны. Женька Богданов метелил одетых, но те, не обращая внимания на удары, тупо перлись в чужую роту.

Костя долго втискивался в узкий дверной проем, заклиненный ошалелой толпой. Кто-то оттолкнул его, он снова втиснулся, его ударили по лицу, он не ощутил боли. Добравшись наконец до своей койки, Костя упал на нее и с головой накрылся одеялом.

Сколько времени прошло, он не знал. Кто-то сдернул с него одеяло. Костя открыл глаза. Быков.

За разбитыми окнами тормознул «Запорожец» Лысодора. Лысодор, в шапке пирожком, в коричневом драповом пальто, быстро вошел в казарму.

— Здравствуй, Петр Мироныч! — протянул ему руку Быков. — Кто дежурным сегодня?

— Буря… Младший лейтенант Шамшиев.

В роту влетел старшина Мороз. Дернул руку к козырьку.

— Твои, Остапыч, — с удовлетворением сказал Быков. — Молодцы ребятки… Ты им сухари суши, Остапыч. Рота молча стояла посреди казармы.

— Зачем сухари? — тупо спросил Миша Попов, пробуя зубы на шаткость.

— Кто спрашивает? — обернулся к нему Быков. — Ты, плановой? Ты зубки-то не трогай, опусти ручки… Вот так. Сухари зачем?.. Гры-ызть… Сидеть и грызть. Вот так вот, ребятки-козлятки. А вы как думали? Не хочете по-человечески служить, — голос Быкова набрал полную силу, — башкой к параше!.. Всю роту! На строгач! Роба в полоску!

— Вторая начала! — выкрикнул кто-то из строя.

— Кто сказал — шаг вперед!

Никто не вышел.

— Чего творят, падлы! — покачал толовой Мороз. — Два года и тех не могут… А я, мы все вот… — Мороз поочередно ткнул пальцем в Быкова, в Лысодора и в себя. — И до войны, и войну всю, и после…

— Ты им, Остапыч, больше не объясняй, — переходя на обычный свой красивый спокойный голос, сказал Быков. — Объяснять своим можно. А это… Р-рота-а! Слушай мою команду! Становись! Равняйсь! Смирно! Старшина! Поверку полным списком. Из роты никому. Где Дощинин?

— Поехали за ним.

— А кто «подъем» крикнул?

Строй молчал, но все как один невольно посмотрели на Бабая. Бабай вобрал башку в плечи и замер, вздрагивая, как от холода.

Брестель с журналом в руках начал поверку.

— Кто дневалил? — спросил Быков.

— Это не я… — заплакал Бабай.

— Что такое? — брезгливо поморщился Быков. — Старшина!

Мороз подался вперед.

— Да он сейчас… Пройдет у него… Керимов! — рявкнул он на Бабая. — Чего раньше времени?! Тебя никто ничего, а ты в сопли?!

— Кричал… — залопотал Бабай. — Я не знал… Мне кричали — я кричал.

— На КПП, — бросил Быков. — Потом будем разбираться. Начинайте поверку.

В роту вбежал Валерка Бурмистров со своими. Бабай стоял последним в строю. Слезы текли по его небритым щекам.

Мороз хлопнул по спине Валерку.

— Это… Сведи его, что ль. Чего он здесь? Тулуп дай. А то замерзнет. Тулуп, говорю, дай!

Валерка вытянулся:

— Есть!

— Понабрали армию… — бормотал Мороз. — Уводи, кому сказал!

Валерка потянул Бабая за рукав.

— Пошли…

Мороз заглянул в Ленинскую комнату, покачал головой.

— А здесь-то стекла кому мешали?.. Графин где?

— Разбили при наступлении, — усмехнулся Куник.

— Ты, верзила, молчал бы! С тебя первый спрос! — Мороз погрозил ему татуированным кулаком.

Брестель закончил поверку и с журналом подошел к Морозу. Мороз надел очки, взял журнал в руки.

— Все по списку? — спросил Быков Мороза.

— Никак нет, двое в больнице, один в бегах, трое насчет туалета, чистят. Их сюда без бани нельзя — в калу все…

— Карамычев здесь, — заложил Костю Брестель.

— Отбой, — скомандовал Быков и вышел из казармы. — Минута. Всем по койкам!

Строй распался, загудел.

— Слышь, Карамычев, твои не воевали, ясно? — сказал Мороз, подойдя к Костиной койке. — Ты-то сам накой хрен в казарме?