Евгений Гагарин - Возвращение корнета. Поездка на святки Страница 52

Вот именно! Они сами — тогда, эти — теперь.

А здесь, на чужбине, он весь ушел в любование прошлым, в личную судьбу. Россия стала для него придатком к ней, к пейзажам Нестерова и Левитана. Живое тело России он обратил в ландшафт!.. В этом и заключается его основной грех, тягчайший грех его поколения.

Взвод скрылся, завернув в боковую улицу. При повороте Алёша оглянулся, махнул рукой… Подберезкин, всё еще стоявший на месте, ответил, улыбаясь. Потом он тихо пошел вперед без всякой цели. Во всём этом сцеплении — подумал он — в его возвращении в Россию, в прощании с отчим домом, в недавней службе днем в Великую Субботу и вот в этой встрече было что-то знаменательное, за всем стоял какой-то перст… Словно его провели, указывая: вот, смотри, всё это было — и прошло, а жизнь всё-так идет своим вечным строем…

Он вышел какой-то улочкой на окраину города к березовой рощице. Вдоль опушки всё цвело: черемуха, сирень, дикая яблоня, а роща была полна звуков и света: не умолкая, кричали соловьи, и дрозды, и малиновки, и воробьи, и кукушка, а солнце обливало всё жаркой влагой: от берез струился нежный запах. И корнет подумал: всё это происходило каждый год, цвело и ликовало на мгновение, чтобы потом умереть. Какой в этом был, в сущности, великий смысл: — иначе же не было бы просто жизни, не могло быть. Одно же зависело от другого.

«Мне время тлеть, а вам цвести» — опять подумал он. — Нет, нет, — еще рано! И в 40 лет жизнь еще не кончена, и в 60 — нет; она никогда не кончена, если не поставить себя вне ее. Над рощей возносилось несколько старых огромных дубов. Их изборожденные, перекрученные стволы были голы, сухи, а на вершинах пробивалась свежая зелень и зачинались плоды, — чтобы пасть на землю и дать завязь новой жизни.

Того же автора

«Великий обман» («Die Grosse Tauschung») 1936 г.; «В поисках России» («Auf der Slide nach Russland») 1938 г.; два сборника новелл по-немецки «Die Gewesenen» и «Der verwehte Weg»; сборник рассказов (по-русски) «Звезда в ночи»; ряд отдельных рассказов по-русски, часть которых печаталась в выходящем в Париже журнале «Возрождение»; брошюра «Путь на Голгофу» (вышедшую на семи языках); «Круги на воде» — роман (в рукописи) из жизни русской эмиграции.

Примечания

1

[1] «Моя милая Мама, — писал Паульхен, — мы на фронте в России и мы не знаем, какая судьба уготована нам Богом. Поэтому, может быть, следует написать тебе письмо, которое ты получишь, если меня уже не будет. Я молюсь Богу, чтобы он нас, Карла Вернера и меня, возвратил живыми назад, не ради нас самих, но прежде всего ради тебя, а Карла и ради детей, Елизаветы и Кинзее. Я не цепляюсь за жизнь, поэтому мне может быть легче думать о смерти. Бог в его великом милосердии сжалится и над моей душой. Если бы я хотел остаться в живых, то лишь, чтобы уберечь тебя от боли, чтобы тебя дальше благодарить за все, чем ты мне так украсила жизнь. И в этом письме я хочу сказать не только: прощай, но и выразить мою бесконечную благодарность. Было бы хорошо, если бы ты в первое воскресенье, когда получишь это письмо, заказала в церкви твой любимый хорал о буре на море, о том, что после штурма успокоятся волны и придет опять к нам Творец и Спаситель.

Если Богу будет угодно определить мне смерть, то прошу Его только об одном, чтобы Он, будет ли смерть короткая и безболезненная или долгая и мучительная, чтобы Он дал мне умереть честной смертью. Для меня эта война является крестовым походом — и это ведь не плохая смерть пасть в крестовом походе. Я казался бы себе самому жалким, если бы сидел сейчас дома в безопасности. — «Кто свою жизнь превыше всего любит, тот ее потеряет, тот же, кто свою жизнь отдает ради меня, тот вечно будет жить, хотя бы он тут же умер». Так ведь, кажется, написано. И еще одно: если я должен уйти, то это ведь не больше чем путь через темную столовую в детскую. Мы не окажемся далеко друг от друга. Между нами будет лишь одна темная комната, через которую ты всегда, раньше или позднее, ко мне приходила, когда я лежал в постели. А теперь — храни тебя Бог! И еще тысячу, тысячу раз благодарю за все чудные годы! Я ими без конца наслаждался. До свиданья! Тебя целует тысячу раз твой Паульхен».