Уильям Бойд - Браззавиль-Бич Страница 56

— Вы оба работаете в Гроссо Арборе? — спросил Амилькар. — С обезьянками?

— Да. С шимпанзе, — ответила я.

— С Юджином Маллабаром?

— Да.

— Великий человек. Великий человек для этой страны.

Амилькар погрозил нам пальцем. «Так вы оба доктора?»

— Да.

— Доктора наук, — уточнил Ян сварливо, педантичным тоном.

— Так что мы три доктора, — Амилькар хихикнул. Ситуация его явно развлекала. — Здесь, в этом лесу мы три доктора. — Он встал. — Я не буду вас связывать. Если хотите бежать — бегите.

МИНОНЕТТ

В Массачусетсе, В 1895 году, человек по имени Уилльям Дж. Морган изобрел игру под названием «минонетт». Все, что для нее требовалось, — это веревка, натянутая поперек гимнастического зала, сарая, казармы или амбара, и надутая камера от баскетбольного мяча. Две команды по разные стороны веревки перепасовывали друг другу мяч. Очки засчитывались или не засчитывались в случае, когда мяч ударялся о землю. Мяч нельзя было ловить, захватывать и ударять кулаком. Любой — старый и малый, сильный и слабый — мог играть в минонетт почти где угодно, в помещении или на свежем воздухе. Никакого особого инвентаря, мастерства или сообразительности не требовалось. Игра почти не предполагала денежных затрат.

На мой взгляд, минонетт — это, пожалуй, самая демократичная из всех существующих игр. В пользу этого мнения говорят ее правила, самые продуманные и чуждые эгоизма из существующих в истории спорта.

Я узнала об этом вот как. Во время игры мяч летел высоко над сеткой. Один из членов команды, которой следовало его отбить, закричал «Беру!» и рванулся к мячу с задней части поля. Его товарищ по команде прыгнул на него и повалил. Тем временем третий игрок из той же команды, занимавший более удобную позицию, перехватил мяч и отпасовал его обратно, на поле соперников, где мяч просто упал на землю, потому что их внимание было совершенно поглощено потасовкой, начавшейся по другую сторону сетки.

Команде, в которой случилась потасовка, засчитали очко, но это вызвало бурный спор. Амилькар разрешил его, обратившись к своему затрепанному учебнику для тренеров и сборнику правил с разъяснениями для обучения. Ответ был быстро найден. В минонетте не назначается штрафного удара, если игрок активно удерживает товарища по команде или мешает ему, когда тот готов совершить ошибку, как-то: врезаться в сетку или вторгнуться на поле соперников. Утверждалось, что именно это могло случиться, если бы товарищ по команде не помешал первому игроку осуществить свою безрассудную, сгоряча предпринятую попытку. Продолжайте игру, сказал Амилькар.

В 1896 году, через год после того, как была придумана игра, от названия «минонетт» отказались в пользу более прозаического «волейбол». Но это благородное и полезное правило сохранилось.

— Нет, вот что я сделал. Вы же знаете, в волейболе игроки перемещаются по площадке и на протяжении одной игры каждый успевает сыграть во всех позициях.

— Да, — сказала я.

— И обычно в команду входят люди разного роста: невысокие и подвижные, которые берут мячи в задней части поля, и высокие, которые стоят на блоке, режут и гасят. Но я набирал в свою команду только самых высоких мальчиков.

— И какое это имело значение?

— Мы повсюду выигрывали. «Атомный бабах» был непобедим. Понимаете, если ты мальчик, неважно, высокий ты или нет. О'кей, если ты взрослый человек, это существенно. Низкорослый мужчина принимает мяч снизу быстрее высокого. Но у мальчиков этой разницы нет. — Он говорил с большим жаром. — Если бы мне попался очень хороший игрок, но низенький, я бы его в команду не взял. С «Атомным бабахом» на любом этапе игры команда противника не могла сменить тактику. После каждой смены подачи мы делали переход, и каждый раз на передней линии оказывались высокие игроки. Все время наш блок стоял стеной. Каждый мяч гасили. — Он жестами показал, как это было. — Бум, бум, бум, «Атомный бабах».

Солнце село примерно час назад. Мы ехали почти трое суток, у нас уже выработался распорядок дня. Нас будили до рассвета, мальчики разжигали костер и готовили завтрак — неизменные каши разной густоты, из разных круп, со всевозможными добавками и специями. С первыми лучами солнца мы снова отправлялись в путь и ехали без остановки часа три-четыре. В самую жару мы стояли на приколе, «лендровер» либо прятали под густое дерево, либо маскировали хворостом и ветками. В эти часы отдыха несколько мальчиков отправлялось за провиантом. Амилькар с огромным удовольствием отпускал их в соседние деревни. «ЮНАМО здесь любят», — повторял он. В результате наш рацион обогащался то курицей, то козленком, то сладким картофелем и подорожником. Мы ели два раза в день, на восходе и на закате, и порции нам всем выдавали скудные.

Продолжительные дневные стоянки казались бесконечными, время ползло. Чем дальше мы продвигались на север, к гигантской дельте реки, тем влажнее становился воздух. Мы часами сидели или лежали в тени, потные и раздраженные, безуспешно отмахиваясь от мух, роившихся над нашими просоленными телами, и изредка поднимались для того, чтобы попить воды или размяться. За пределами окружавшей нас тени по запекшейся земле дубасили солнечные лучи, в небе одна кипящая гряда кучевых облаков, громоздясь, наползала на другую только затем, чтобы, подобно миражу, исчезнуть в конце дня.

В эти часы до и после полудня мы видели в небе множество самолетов, как транспортных, так и истребителей. Именно из-за них мы и прятались. Их база находилась слишком далеко, объяснял Амилькар, пилоты отказывались летать в темноте, поэтому максимум активности развивали в середине дня. Я сказала Амилькару, что у пилотов большой опыт. Разумеется, согласился Амилькар, но они не могут полагаться на свои приборы. И если им не видно, то они не летают. Потому мы и выезжаем, когда светает или когда начинает темнеть.

Теперь Амилькар сажал Яна и меня рядом с собой, в кабину водителя. Большую часть времени он сам вел «лендровер», иногда втискивая к нам четвертым кого-нибудь из мальчиков, кто почему-либо знал местность. Вокруг по-прежнему расстилалось мелколесье, где попадались островки деревьев повыше и странные каменистые холмики и тянулись ненадежные пыльные тропы и разбитые проселки, по которым мы ехали. На этих убогих дорогах не было никаких указателей, и за три дня, проведенных в пути, мы не видели и не слышали ни одной машины. Когда мы подъезжали к развилке или перекрестку, Амилькар останавливал «лендровер», выходил из него, советовался с мальчиками, делал выбор и ехал дальше. Теперь он не пользовался ни картой, ни компасом. Я спросила его, как он узнает, куда ехать, он ответил, что этот район под контролем ЮНАМО, видимо, считая, что дал исчерпывающее объяснение.

За три дня нашей поездки настроение у Яна не улучшилось. Он оставался молчаливым и подавленным, часто мне казалось, что он вот-вот расплачется. Сначала я пыталась как-то его подбодрить, но разговоры о лагере, о том, чем, наверное, сейчас занимаются наши коллеги, об официальных поисковых партиях и прочее, по-видимому, погружали его в еще большую депрессию. Вдобавок он стремительно терял в весе. Мы все худели, но у него в организме никакая пища не задерживалась больше часа. Я думала, что он так и не вышел из шокового состояния, и надеялась, что он придет в себя прежде, чем полностью утратит здоровье.

Но в чем у него не было повода сомневаться — это в том, что Амилькар и «Атомный бабах» для него физической угрозы не представляют. Амилькар был мил и общителен, мальчики вежливы и печальны. Амилькар конфиденциально объяснил мне, что, по его мнению, они так и не оправились после смерти товарищей по команде.

У меня настроение было более переменчивое и странное. Иногда оно становилось бодрым и авантюрным, словно мне выпала удача участвовать в необычайном приключении, тем более увлекательном теперь, когда я знала, что Амилькар нас отпустит. Иногда же мною овладевали покорность судьбе и стоическое равнодушие. Тогда эта нескончаемая поездка по высохшему мелколесью казалась мне странным сном, головокружительной фантазией о том, как мы попали в плен, как нас благородно и великодушно похитили, причем я чувствовала себя не то жертвой, не то соучастницей.

На третий вечер Амилькар остановил «лендровер» чуть раньше обычного. Его спрятали под чахлой акацией, замаскировали ветками. Мальчики развели костерок, поставили на огонь кукурузную кашу с какими-то рыбьими головами.

Потом вбили в землю два шеста, натянули между ними веревку. Взяли мачете и очертили границу площадки. Разбились на две команды по четыре человека. До того, как выйти на поле, мальчики с Амилькаром в качестве корифея дружно проскандировали то же, что всегда перед началом игры:

— Атомный?