Михаил Елизаров - Библиотекарь Страница 57

Подворье превратилось в настоящую свалку мертвецов. Стонали раненые. Их было много, с порубленными конечностями, обезображенными лицами, кто ворочался на земле, кто, обезумевший, ползая на коленях, прикрывал затылок руками. Выжившие бойцы хлопотали над увечными, сортировали убитых по отрядам. За частокол выкатили чадящую «Ниву», растащили поваленные бревна.

Появились суровые женщины в камуфляже дорожно-строительных работниц – синих телогрейках, стеганых ватных штанах, солдатских кирзовых сапогах. На головах были косынки или цигейковые ушанки цвета замшелой бронзы. Как и Данкевич, каждая носила оранжевую безрукавку. Женщины были вооружены молотками на длинных рукоятях, ломами и штыковыми лопатами. Вскоре они заполонили двор. С уборкой не помогали, только наблюдали или, лучше сказать, надзирали.

В действиях штурмовиков сквозила нервозность. Они торопились, тихо переругивались между собой. Чувствовалось, все совершается с тревожной оглядкой на каменные лица работниц. Наконец, во двор заволокли компрессор, тяжелый и громоздкий, точно броневик. На нашем самодельном столе расставили коробки – усилитель и портативный проигрыватель.

Люди разбились по отрядам и выстроились у сельсовета, словно для военного смотра. Воцарилась какая-то немая торжественность. Баба в безрукавке опустила стрелу звукоснимателя на диск. Из репродукторов с примесью кипящего на сковороде масла заиграл «Марш энтузиастов»:

В буднях великих строек,В веселом грохоте, в огнях и звонах,Здравствуй, страна героев,Страна мечтателей, страна ученых!

Во двор через расчищенную брешь в частоколе вступала старуха. Она опиралась на палку, но было видно, что вспомогательная опора нужна ей только как атрибут возраста. Шла старуха легко, с величавым благородством прямоходящей рептилии, древнего человекоподобного завра. Маленькую голову обрамлял серебристый пух, тщательно уложенный в прическу. На морщинистом безгубом лице, покрытом пигментной чешуей, выделялись внимательно-неподвижные, выпуклые и тусклые, точно нарисованные на скорлупе, глаза. Острые нос и подбородок вместе создавали ощущение разверстого черепашьего клюва. Морщинистый, мягкий, как у игуаны, зоб уходил под кружевной белоснежный воротник блузы. Остальная одежда была черной – строгий твидовый пиджак, длинная юбка, туфли. Локтем она прижимала к боку старомодный кожаный ридикюль с крупной застежкой в виде шариков.

Старуха остановилась возле меня, сделала почти незаметный знак – даже не рукой, а костяными в синих прожилках веками, просто недовольно шевельнула ими, и музыка прекратилась.

– Алешка… – ласково произнесла старуха. – Не бойся… – неожиданно улыбнулась.

Ветхий трескучий голос смешал чувства в моей голове.

– Народу положили… – мелкими шажками она обошла сцепленные тела Данкевич и Иевлева.

– Олька… – прокомментировала старуха. – Тоже подохла… – змеиный взгляд парализовал мои глаза. – Нехорошо…

Говорила она коротко, умещая мысль в минимальное число отцеженных слов, как будто ей не хватало воздуха на длинные фразы. Исчезли или стали незначимыми блеющая гортанная дрожь, хрипотца. Колоссальная властность сквозила в каждом жесте, повороте маленькой головы. Благородная старица с чертами избранности на прекрасном гордом лике снизошла до меня. С радостью я понял, что она не злится, а журит – властительная праматерь своего нашкодившего внука. Я завороженно внимал ей.

– А, – махнула рукой. – Не жалко! Надоела Олька… Мнила о себе…

Затем старица оглядела Иевлева. Уважительно сказала:

– Кавалер…

Снова посмотрела на меня, снисходительно и удивленно.

– А ты слабый… Легко поддаешься… – сжалилась и одарила лучезарной улыбкой. – Познакомимся? Полина Васильевна… Фамилия – Горн. Слыхал?

Я кивнул.

– Ритка тебя хвалила… Дай-ка… – она воткнула палку в землю и протянула освободившуюся руку.

Я безропотно снял с себя футляр.

– Как открывается? Ключом? Или механизм? Сам открой… – разрешила Горн.

Я поспешно вытащил из кармана ключ, отпер футляр.

Горн обернулась к штурмовикам:

– Накладка… Ошиблась! Что взять? Старуха!… Тут Книга Памяти!

Прошелестел вздох разочарования. Предводитель засадного отряда выступил вперед.

– Как же так, Полина Васильевна? – каркающий сорванный тембр язвил слух, изнеженный бархатно-певучими речами Горн. – Вы же обещали Книгу Терпения! За что мы кровь проливали?!

– Еще недовольные? – только спросила Горн. – Шаг вперед… Смелее… Смелее, – подбодрила она.

– Полина Васильевна! Я прошу вас! – предводитель тряхнул головой, стиснул виски. – Оставьте эти штукарские трюки. На меня Книга Власти все равно не подействует! Товарищи, – он обратился к своим людям, – и вы проснитесь! Не дайте себя облапошить! Мы требуем нашу Книгу Терпения!

Большая часть воинов засадного отряда точно опомнилась от гипноза. Поколебавшись, десяток человек последовали за командиром. Четверо не поддались на уговоры и остались в строю вместе с одиннадцатью бойцами первого штурмового отряда. Там же стояли и семеро бойцов второго отряда и десять пращников.

Бунтовщик, ободренный поддержкой, уверенно добавил:

– Полина Васильевна, мы выполнили ваш приказ. Теперь ждем, что и вы сдержите обещание…

– Вот… заговорил… – неожиданно проскрежетала Горн. – Он требует… Каков…

Очарование голоса куда-то улетучилось. Преобразился и облик. Я смотрел на Горн, но видел не гордый поворот головы, а родимое с синими бородавками пятно, просвечивающее сквозь редкую шевелюру на тощем темени. Это родимое пятно выглядело довольно-таки гадко. Я сморгнул наваждение. На короткий миг мне предстала плюгавая старушонка с розовыми проплешинами на трясущейся высушенной башке.

Горн, видимо, поняла, что ее обаяние померкло.

– Подожди, Алешка… Я разберусь… Проблема… С эгоистом… – тембр снова набирал очарование и силу. Уродливое пятно было не то чтобы незаметно, а скорее визуально не значимо. – Жаль… – громко сказала Горн, обращаясь к отрядам, – Книги Справедливости нет… Однорукий позабыл написать… Кое-кому… не мешало бы… Прочесть… – она ткнула ридикюлем в кучку заговорщиков. – Все захапать хотите? Себе они требуют! – Горн необыкновенно воодушевилась. – А они? – ридикюль указал на понурившиеся ряды. – Не сражались? Друзей не потеряли?

Мне, как, наверное, и понурому уставшему большинству, смысл был не особо важен. Покоряли уверенный голос, мимика, нервный посыл, жестикуляция. Горн уговаривала, объясняла, повелевала. Я испытывал радостный трепет, потому что видел, какой чудодейственный эффект производят на собрание речи Горн. Засадной отряд действительно не сыграл решающей роли в битве. Они вмешались последними и сохранились лучше остальных. Но дает ли это особые привилегии на завоеванный всем войском трофей?!

И словно не погибла полчаса назад широнинская читальня, не приняли мученическую смерть дорогие моему сердцу люди! Я опять позабыл, что меня бессовестно морочат Книгой Власти. Момент же умственного усилия, в который еще возможно было остановить наваждение, был упущен.

Горн искушала, подтачивала волю сомневающихся читателей.

– Обделить товарищей хотите? – грозно стыдила она смутьянов. – Ограбить?!

Отравленные ядовитым красноречием, гневно перешептывались бойцы трех первых отрядов. Никто уже не помнил о нарушенном слове и Книге Терпения. Еще бы! Горстка мерзавцев собиралась отнять выстраданную награду.

– Не слушайте! – жалко гундосил предводитель засадников. – Она хочет нас стравить!

Тщетно, ему не поверили. Бабья гвардия закрыла Горн плотным кольцом. Из-за спин Горн прокричала:

– Это предатели, воры и провокаторы! Бей провокаторов!

Началась бойня. Отступники отчаянно сопротивлялись, но силы были неравными. Небольшой участок перед сельсоветом на несколько минут снова превратился в арену смерти.

Горн с улыбкой созерцала расправу.

– Правильно… Будут знать… Надо же… «Штукарские трюки…», – все-таки невосприимчивость к книжным чарам задела Горн за живое.

– Готово, Полина Васильевна! – радостно сообщил звероголовый боец, потрясая гарпуном над свежими трупами. – Нет больше провокаторов!

– Поздравляю с победой! – крикнула Горн и хитро подмигнула мне. – Ура!

Отряды не ощутили насмешки и простодушно подхватили клич. Они действительно были счастливы и смотрели на Горн преданными глазами.

Бабы в ватниках расступились, выпуская Горн вперед. Она оглядела потрепанное воинство, сжавшееся за сутки до двадцати пяти человек.

– Товарищи, – сказала Горн, – кровь и Книга сплотили вас… Что может быть крепче? Ничего! Оставайтесь одной читальней… Мой совет… Кто у вас главный? Ладно, сами разберетесь. А теперь… Держу слово… Нате! – она швырнула Книгу Памяти, точно кость с обеденного стола. Книга порхнула в воздухе, трепеща страницами, упала. На нее кинулись сразу несколько человек.