Владимир Маканин - Асан Страница 58

Руслан повторно развернул машину в сторону села. Ага… Машины, похоже, с газетчиками… Ага!.. Сердце екнуло, журналисты! Журналюги! Эти всегда все знают!

Как посерьезнело дело, Руслан уже мог понять сам… Подъезжая к сельцу… К воротам большого дома с двумя флагами на крыше – с российским и зеленым. К этим припаркованным иномаркам с непроглядными затененными окнами. Куда уж дальше!.. Они, крутые, знали дело… Они умели. Однако, чтобы взвинтить цену совсем уж заоблачно, чтобы запредельно, у них, у крутых, все-таки должен был отыскаться некий новый и особо эффектный фокус. И этот фокус отыскался.

Это был очень старый фокус.

В доме, в самой большой его комнате, было темно, если не считать белого на стене экрана и пучка искристого света, который выбрасывал тихо журчащий кинопроектор. Струил свет на экран… В кадре была женщина, журналистка. Нет, не нагая. Но в ночной рубашке. Рубашка сильно надорвана у левого плеча. И если женщина делала движение головой (по-видимому, ее провоцировали окликом), если она оглядывалась, в разрыве рубашки открывалась большая грудь. Без единого звука… Все предельно просто.

Ролик был безыскусен. И в этом была его правда. Задумщики могли, разумеется, снять насилие… сам акт… Но остановились, не все договаривая… Так заманчивей!.. Женщину не насиловали у нас на глазах. Но в ее вялом поведении, в ее странных сонных жестах, в ее немигающих глазах была неостывшая жуть уже совершенного насилия. Именно. Женщину, несомненно, насиловали. Может быть, вчера… Может быть, только что… Может быть, каждый день.

За кинопроектором стоял Усман, ловкий грозненский малый. Самоучка, он классно демонстрировал… У него были свои особые жесты, очень пластичные. Кисть руки гнулась и играла… Не вмешиваясь голосом, Усман жестом выразительно подсказывал опоздавшим и только-только в комнату входящим – отойди, друг… а ты стань у стены!.. Не засти экран. Не закрывай нашу роскошную леди.

Теснившиеся вдоль стен человек двадцать-тридцать стояли, онемев, ни звука. Только-только пришедшие вытягивали шею. Старались увидеть больше, чем есть… Люди вдруг шевелились… Тогда Усман издавал гортанный звук. Мол, встаньте же вдоль стен. Что за козлы!.. Мол, разойдитесь и не кучьтесь! Эй. Дорогой!.. Ты еще и кашляешь! Ты зачем простыл?.. На фига зрителю твоя дергающаяся башка!

Руслан уже со второй минуты сожалел, что сюда приехал. Заэкранной женщине никак не помочь. К чему это видеть?.. Руслан много чего знал про Усмана… Ролик прокручивали снова и снова… Глаза женщины мутные. Руслан то и дело отворачивался, не мог встречаться с ее взглядом. С этой парой вялых выплаканных глаз.

Руслан увидел Чураева – известный журналюга был возбужден, вот кто в полутьме пожирал экран. Сверкал белками глаз. Вдруг бросался к стоявшим вдоль стен коллегам:

– Как думаешь? Как скоро ее теперь выкупят?

Чураев – пишущий плохо, нагло… Зато близкий к официозу. Чичи всегда звали его к сенсациям в числе первых. Чтобы информация для властей была точняк. Из первых рук… Кто-то же, кому власть доверяет, должен был сам видеть, что съемки вживую. Что никаких подделок. Никакого монтажа и никаких досъемок с приглашенной дешевой девкой.

Часть журналистов уже вышла во двор. На свежий воздух… Насмотрелись!.. Цивильно одетые и с фотокамерами на груди… Им только что было сказано, что, если журналистку НЕ ВЫКУПЯТ, газетчикам выдадут, подарят несколько копий нынешней пленки. Для скандала. А вот пусть разнесут по всему свету бессилие власти. Пусть растрезвонят. Пленку в каждые руки!..

Журналистов залихорадило.

Обсуждали… Возвращение правозащитницы к жизни… Цена!.. Пусть поторопятся и с ценой… Конечно, публично изнасилованную журналистку (женщину!) уже обязаны будут выкупить… Либо власть. Либо богатенькие. Либо же власть под видом богатеньких… Не бросят же ее… Не оставят же ее здесь… В ночной рубашке, надорванной у плеча.

Если же товар таков, что купят обязательно, цену, разумеется, поднимут запредельно. Так и вышло. Расчет был точен!.. А власть как власть. Власть вскипала, но прохладным гневом. Для власти уже привычная сладко-горькая ситуация. А что?.. Получили, господа либералы, урок… вот вам ваши чичи… вот с кем вы играете игры и с кем хороводите.

Так что у враждующих сторон вполне сошлись их непростые интересы. Все они что-то свое получили. Что-то поимели… Все… Кроме, конечно, ее матери в небольшом поселке под Кривым Рогом. Учительницы средней школы. Готовящейся как раз выйти на пенсию.

Как писали позже газеты, за журналистку выложили ровно два миллиона зеленых… А не разгони те и эти суки цену, Руслан и я, мы бы выручили талантливую бабенку за десять, ну, двадцать тысяч. И без унижений… Во всяком случае, без публичных. Руслан клялся, что ее замученные глаза были невыносимы.

Она открывала глаза и оглядывалась, вероятно, только когда ее окликали. Сзади кто-то… Участливым голосом… Она оглядывалась на звук, на хотя бы малый выплеск в голосе доброты. Но доброты не было и крохи. Оклик был лишь способом заставить ее повернуть лицо на кинокамеру. Чтобы ее унижение зафиксировалось на миллионнодорогой пленке. Как фото на долгую память… Это, как сделать улыбку… Чи-ии-из!

Пусть оглянется… Ее опять и опять снимали… меняя ракурс… И она опять и опять думала, что кто-то ее все-таки позвал, пожалел. И через боль унижения она оглядывалась на голос с копеечной надеждой – как знать!

Акт? – нет. Побои? – нет. На экране все аккуратно. Не перебрать, не переборщить. (Гнев Москвы может вдруг выйти из берегов.) Ну да, да… Глаза печальны… Но ведь война!.. И все же мелькнуло. Ролик повторяли, но с некоторыми вариациями. Ролик был слеплен из разных кусков… Казалось бы, одно и то же, ан нет!..

На какую-то секунду склейка кадров дала сбой. Как бы… Недосмотр монтажа. Мелькнула она – нагая… На столе… Несколько пышное белое тело. Слишком белое для промелька. И два мужика. Голозадые, тощезадые, с приспущенными штанами, идущие к ней… Обычные мужики. Им мало чего перепадало в жизни задаром. И тут же обрыв кадра… Опять она привычно сидит на постели. Опять в ночной рубашке. Опять ее глаза.

Несчастная женщина вдруг взглянула прямо в камеру. Глаза в глаза Руслану. Такие молящие… Так явно просящий милосердия взгляд и столь явная нагота едва не подвели Руслана. Женская мелькнувшая нагота… Его голову охватил туман. В паху заныло. Вот-вот и подвела бы мужская слабость.

Сглотнув ком и стыдясь, Руслан быстро вышел вон. Поскорее к выходу… Стыдно, но одновременно его переполняло желание. Чертов экран!.. По пути, во тьме Руслан натыкался на продолжающих смотреть… Как они? ведь тоже мужчины?

Поразительно!.. В глазах пялящихся на экран – что чеченцы, что московские журналюги – в их глазах не было, не читалось никакого желания, пусть даже низменного. Руслан расталкивал глазеющих мужиков… Ни даже гаденького сладострастия, подсматривающего за позором женщины… Даже житейской похоти не было в их взгляде. Ничего. Пустота… Что за люди!.. Хотя…

Хотя в безразличной пустоте их глаз все-таки плавали какие-то алчные точки… или кружочки?.. Ведь кто-то уже брякнул про цену с шестью нолями. Знакомые кружочки!.. Руслан вдруг догадался: в их глазах плавают нолики. Шесть ноликов. Деньги.

Некий чич уже журналистку приватизировал и уже перепродавал Москве. Но и Азер, и Руслан, и я, мы все еще верили в наш успех. Надо признать, наши мысли о спасении журналистки были не по ситуации легки, легчайши!.. В голове хмельная невесомость. Если бы не обувь (и не ноги), мы бы парили с птицами наравне. С горными птицами!

В далеком горном селении наш посредник Азер Магома все еще помогал Доку распутывать родственные отношения горцев. Еще немного, и Азер станет цханы!

Обхохочешься… Если со стороны посмотреть. И ведь не мы одни. Мы с Русланом (и десяток таких, как мы) все еще бежали к цели… Мы все еще спешили!.. И мы, мелкие, всегда будем именно так спешить. Будем толкаться, всерьез конкурировать и всерьез орать друг на друга. Бежать и бежать!.. Сшибаться лбами и умирать за перевалом. Как придурки. Как кретины. В сущности, забавно… Если со стороны.

Но если взглянуть с третьей (со счастливой) стороны – зачем, собственно, мне и Руслану крутые деньги?.. Незачем… Я не алчен. И Руслан не алчен.

Я вернусь с войны к жене и взрослеющей дочери как-никак с прибытком. Семья… Хороший дом у неназываемой большой нашей реки… Дом с землей… С садом… Со спуском к воде… И еще там тихая заводь для мощной моторной лодки.

– Мы средний класс, – будет со спокойным удовольствием говорить соседям моя жена.

Хворостинин, как и обещал, мне позвонил:

– Я в строю. Привет.

Ну, наконец-то. Привет, привет, Саша Хворь! Долгожданый наш проводник!.. Наш герой!.. Представляю, как ожили разговоры в штабных кабинетах. И у хозяйственников… Чичи (а они пасут телефоны важных госпитальников) тоже, небось, в эту минуту, слыша Хворя, затаили дых. Напряглись вплоть до самого Ведено.