Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 59

У Офелии ушло немало времени на то, чтобы одеться и доехать до Сейф-Харбора. Все ее движения были замедленными, словно она двигалась под водой. Время уже близилось к полудню, когда Мэтт услышал наконец, что они подъехали. На первый взгляд ситуация показалась ему еще серьезнее, чем он думал. Впрочем, может, он и ошибся. Пип выглядела подавленной, а по синюшно-бледному лицу Офелии стало ясно, что она чем-то потрясена до глубины души. У Мэтта сложилось впечатление, что она сегодня даже не причесывалась. Сейчас она выглядела точно так же, как в первые дни после гибели мужа. Пип уже случалось видеть ее в таком состоянии, и оно вселяло в нее ужас. Завидев Мэтта, она бегом бросилась к нему и повисла у него на шее, цепляясь за него, словно утопающий за соломинку.

— Ну-ну, ничего… все в порядке, Пип… все хорошо.

Она все еще судорожно прижималась к нему. Потом, смущенно отодвинувшись, вместе с Муссом побежала в дом.

Только тогда Мэтт повернулся к Офелии. И увидел ее глаза. Она ничего не сказала. Просто стояла и молча смотрела на него. Покачав головой, Мэтт обнял ее за плечи и повел в дом. В ожидании их приезда он предусмотрительно убрал портрет Пип. Ничего не понимая, та растерянно шарила глазами по сторонам, недоумевая, куда он делся. Улучив момент, Мэтт заговорщически подмигнул ей, давая понять, что все в порядке.

Дожидаясь их, Мэтт приготовил целую гору сандвичей. Они уселись за стол, но Офелия по-прежнему молчала, упорно не поднимая глаз от тарелки. Наконец что-то подсказало Мэтту, что ей уже самой хочется излить перед ним душу. Незаметно подтолкнув Пип, он предложил ей взять Мусса и вывести его погулять. Девочка тут же поняла намек, схватила теплый джемпер, и через мгновение они умчались. Проводив их взглядом, Мэтт ничего не сказал — просто налил Офелии чашку чая.

— Спасибо, — прошептала она. — Простите, что доставила вам столько волнений. Очень стыдно перед Пип — она не заслужила. Знаете, у меня такое чувство, что я потеряла Теда… только теперь навсегда.

Чего-то в этом роде Мэтт и ожидал. Только не понимал, почему это случилось именно вчера.

— Это из-за праздников? — осторожно спросил он.

Офелия покачала головой. Она не знала, что ответить, но Мэтт — единственный человек в мире, которому ей почему-то не стыдно излить душу. Так ничего и не сказав, Офелия молча вытащила из сумки обнаруженное накануне письмо Андреа и без слов протянула его Мэтту. Не разворачивая письма, Мэтт бросил нерешительный взгляд на Офелию. Ему явно не хотелось его читать. Но по ее лицу он понял, что именно этого она и хочет. Офелия молча села напротив него и спрятала лицо в ладонях. Тяжело вздохнув, Мэтт углубился в письмо. Глаза его быстро скользили по строчкам.

Дочитав письмо, он поднял на нее глаза, но ничего не сказал. Теперь он хорошо понимал, почему у нее на лице написана такая боль. Все так же молча он взял ее руки в свои и крепко сжал их. Они долго еще сидели, погрузившись в свои мысли. Так же как и Офелия, Мэтт без труда догадался, кто автор злополучного письма. Не составило ему труда понять, что отцом малыша Уилли был Тед. Это было несложно. Куда мучительнее было смириться с этой мыслью и продолжать жить дальше. Прозрение оказалось жестоким еще и потому, что она узнала обо всем только после смерти мужа. И уж совсем невыносимым было узнать, что Андреа в борьбе за Теда собиралась беззастенчиво использовать несчастного, больного мальчика. Если он вообще стоил того, чтобы за него бороться, угрюмо подумал Мэтт.

Прошло немало времени, прежде чем Мэтт решился заговорить:

— Вы же не знаете точно, какое именно решение он собирался принять. В письме ясно и недвусмысленно говорится, что он и сам еще не знал, как поступит. — Впрочем, Мэтт догадывался, что вряд ли это ее утешит. Как ни крути, но ее муж изменял ей, к тому же с ее лучшей подругой, да еще наделил ее ребенком!

— Это она так говорит, — пробормотала Офелия, чувствуя, как ее тело словно наливается свинцом. Язык с трудом ворочался во рту, будто парализованный.

— Так вы разговаривали с ней?! — опешил Мэтт.

— Да… я сразу же помчалась к ней, как только прочитала письмо. Сказала, чтобы больше не попадалась мне на глаза. Видеть ее не могу! Она для меня умерла — так же как Тед и Чед. Я думала, что я замужем, а оказывается, это был сплошной обман. Просто я не хотела ничего замечать — так же как Тед не желал видеть, что наш сын неизлечимо болен. Выходит, я была так же слепа, как и он. Мы оба были слепы, только каждый по-своему.

— Вы ведь любили его, а это многое извиняет. И потом, несмотря на все… думаю, он тоже любил вас — по-своему.

— Ну, теперь я уже никогда этого не узнаю. — Это было тяжелее всего. Проклятое письмо уничтожило самое дорогое, что у нее оставалось от мужа, — веру в то, что он ее любил.

— Вы должны верить в то, что он любил вас, Офелия. В конце концов, ни один мужчина не выдержит двадцать лет с женщиной, если он ее не любит. Может быть, он вам изменял, однако он продолжал вас любить. Несмотря ни на что.

— Возможно, потом он оставил бы меня и ушел к ней.

Хотя, зная Теда, Офелия отнюдь не была уверена в этом. И вовсе не потому, что верила в его любовь, — просто Тед по складу своего характера не был способен на всепоглощающее чувство. По-настоящему он любил только себя. Ему бы ничего не стоило бросить Андреа с ребенком, сделав вид, что его это совершенно не касается. Ее бы такое поведение мужа нисколько не удивило. Но опять-таки это вовсе не означало, что свою жену он любил больше. Вполне возможно, что он не любил ни ее, ни Андреа — такой уж он был человек.

— Много лет назад у него уже была интрижка, — сдавленным голосом призналась Офелия.

Тогда она простила его. Впрочем, она всегда его прощала. До этого дня. Теперь Теда нет. С ним уже нельзя ни поссориться, ни помириться, и он никогда не сможет ей ничего объяснить. Ей придется смириться с этим и как-то жить дальше. Офелии казалось, что их жизнь с Тедом похожа на ткань, в которую каждый из них вплетает нитку за ниткой. И вот достаточно смятого клочка бумаги, чтобы то, что казалось таким прочным, вдруг в мгновение ока разлетелось в клочья. И она бессильна что-либо изменить.

— В первый раз он изменил мне в тот самый год, когда заболел Чед. Тогда мне казалось, он просто возненавидел меня… считал, что я виновата в болезни сына. Словно хотел отомстить мне за все. А может, он просто хотел хоть на время забыть обо всем… Не знаю. Это случилось, когда мы с Пип уехали во Францию. Не думаю, что это было такое уж сильное увлечение. Но когда я узнала… словом, это чуть было не прикончило меня. Как-то все сразу — и болезнь Чеда, и известие, что у мужа другая женщина. Правда, он сразу же перестал с ней встречаться. И я простила его. Впрочем, я всегда его прощала. Мне, в общем-то, нужно было только одно — чтобы он любил меня… чтобы мы всегда были вместе.

А он, похоже, всегда любил только себя. Но Офелия должна была сама понять его и научиться жить с таким человеком дальше. Мэтт считал, что не вправе еще больше растравлять ее раны, тем более что ей и так уже досталось. Украдкой взглянув на нее, он тяжело вздохнул. В глазах Офелии плескалась такая боль, что у него все перевернулось внутри. И Мэтт промолчал — он скорее откусил бы себе язык, чем решился бы причинить ей еще одну боль.

— Думаю, лучше всего постараться не думать об этом, — рассудительно сказал Мэтт. — Что толку терзать себя? Теда больше нет, и вы ничего уже не можете изменить.

— Эти двое… они уничтожили все, что у меня осталось. Даже из могилы он отомстил мне… сломал мне жизнь.

Мэтт никак не мог взять в толк, почему Тед не позаботился сразу уничтожить письмо. Да еще оставил его в таком месте, где оно наверняка попалось бы на глаза жене. Несусветная глупость? А может… может, он втайне хотел, чтобы она отыскала его? Возможно, рассчитывал, что оскорбленная Офелия сама решит оставить его? Как бы там ни было, ему больно даже думать о том, какую рану оно оставило в сердце женщины.

— Как вы объясните все это Пип?

— Никак. Ей незачем вообще ни о чем знать. Это касается только нас с Тедом — в особенности сейчас. Потом постараюсь как-то объяснить, почему Андреа перестала у нас бывать. Придется придумать какую-то причину… а может, просто скажу, что объясню ей все потом, когда она подрастет. Она и так уже догадывается, что произошло нечто ужасное, только еще не знает, что это связано с Андреа. Я не сказала Пип, что ездила к ней.

— Правильно.

Ладонь Офелии по-прежнему покоилась в его руке. Больше всего Мэтту хотелось бы обнять ее за плечи, но он не решился. Что-то подсказывало ему, что Офелии будет неприятно. Она походила на хрупкую пташку с переломанными крыльями, припавшую к земле в ожидании, когда милосердная смерть положит конец ее страданиям.

— Прошлой ночью я находилась на грани безумия. Мне казалось, я схожу с ума… а может, так оно и было. Простите, Мэтт. Поверьте, мне очень неприятно взваливать на вас свои проблемы.