Сергей Алексеев - Мутанты Страница 6

Любка же Когут за несколько лет на воле после побега из Саудовской Аравии на контрабанде сигарет так поднялась, что коттедж себе выстроила в престижном месте села, высоким забором обнесла и завела двух кавказских овчарок. Не мести своих заморских господ опасалась, а чтобы местных мужиков отвадить. Проституток в Братково только на учете стояло десятка полтора. А этим мужикам, видишь ли, Любку подавай, которую они считали самой заманчивой и дорогой, возможно, как раз по причине ее прошлого, когда она, будучи невольницей, оказывала услуги всяким шейхам и нефтяным королям. Однако вернувшись в родное село, она завязала со своим ремеслом, успешно занялась бизнесом и теперь отбивалась от потенциальных клиентов с помощью цепных псов.

Дабы не тревожить собак, Дременко заранее позвонил Любке и пришел к назначенному часу. Она впустила его через черный ход, видно, решила, что голова явился за тем же, за чем и другие мужики, и, верно, вздумала для него сделать исключение. А иначе бы не нарядилась в восточный наряд для танца живота, который с порога же привел Тараса Опанасовича в ярость. Он-то шел лишь строго предупредить, чтоб не болтала и чтоб свои слова назад отыграла, распустив молву, например, что мутант не на него похож, а на таможенника Волкова. Ну и «Мальборо» хотел прикупить по дешевке. Тут же узрел, как она перед ним своими прелестями трясет, ну и взбесился.

– Та я же ж тебе посаджу! – закричал без всякого вступительного слова. – За контрабанду и простытуцию! З конфискациею особыстого майна! – И пообещал вовсе в тюрьме сгноить.

Напугать Любку было трудно – бывалая женка. Только огрызнулась, мол, попробуй, и еще пригрозила овчарок спустить. Дременко в сердцах дверью хлопнул, убежал, однако потом опамятовался, что недостойно себя вел, не как голова администрации. И все потому, что привлекательная она была, зараза, приятная во всех отношениях, а ему по положению не то что разговоры с ней вести, а и смотреть-то не полагалось. В общем, тяжелый осадок остался. Любка, однако же, напугалась, бросила контрабанду, поручила своим товаркам собак кормить и на следующий же день убежала за границу – к своей тетке на российской половине Братково. И сразу вроде бы слухи пошли на убыль…

Да только ненадолго, ибо вскоре случилось событие, которое потрясло оба государства сразу.

По линии братковской границы китайцы железобетонный забор возводили – все для того, чтобы остановить дикую, неуправляемую контрабанду. На это строительство существовало давнее межгосударственное соглашение, то есть политическая воля была и материалу вроде бы вдосталь – аккуратные и бережливые немцы, когда демонтировали берлинскую стену, то ломать ее не стали и прислали в Россию, в качестве гуманитарной помощи. Хватало также и техники, и электроэнергии, и финансов, но если в Берлине ее установили за одну ночь, то здесь строили уже много лет, и все потому, что ни москали, ни хохлы не хотели терять своего бизнеса, сами откровенно саботировали работы и никому не давали. Возводили стену всем миром, как гидроэлектростанции в добрые старые времена, и перебывали в Братково представители всех бывших союзных республик. Начинали стройку неторопливые и равнодушные ко всему прибалты, приглашенные украинской стороной, однако скоро уехали – из-за распрей на национальной почве: их начали лупить как хохлы, так и москали. Киевская власть потеряла интерес к этому важному объекту, но московская сторона, напротив, стала вкладывать еще больше сил и финансов, поэтому привозила узбеков, таджиков, армян, молдаван и даже турок. Но более года-двух никто выжить в этих краях не смог физически, несмотря на высокие заработки: или отловят и поколотят демократично и современно бейсбольными битами, или строительные вагончики с гастарбайтерами подпалят, как во времена классовой борьбы, а чаще совсем уж по-партизански – ночью обстреляют из шмайсеров, причем одновременно с двух сторон. Однажды вовсе устроили теракт, подложив под почти готовую стену семь килограммов в тротиловом эквиваленте, – двенадцать пролетов вдребезги разнесло.

Само село еще кое-как разгородили по демаркационной линии, на гребень спираль положили из колючей проволоки, фонарей навешали, таможенный пункт открыли по евростандарту, с КПП, увенчанным сталинской монументальной башней с флагами, и заказали в Германии башенные часы, чтобы время было видно отовсюду. А пока их не привезли, Волков и Вовченко устроили там наблюдательные площадки, каждый в свою сторону, чтоб приглядывать, в каком направлении движутся товаропотоки. Это была не просто самая высокая точка в селе, откуда открывался вид сразу на два государства и создавалось ощущение, будто паришь над землей и над крышами домов; государственные флаги, полотнища которых плескались над самой головой, наполняли чувством принадлежности к высокой власти – будто на трибуне стоишь, на вершине пирамиды, а под тобой нечто вроде бесконечного парада, которым ты управляешь одним лишь мановением руки.

В общем, так оно примерно и было, поскольку таможенники в Братково пользовались непререкаемым уважением и большой властью. Особенно в самом начале, когда только границу оборудовали. Волков с Вовченко вообще были как жрецы, а таможенная башня храмом: бабки на нее крестились, а вместе с ними и главы администраций уважительно снимали шапки, ибо деньги в бюджет потекли рекой. Укрощенные же было контрабандисты плевались на башню и грозились сровнять с землей, но потом попривыкли и угомонились, отыскав иные пути переброски товара. И если КПП были чистилищем, поскольку всякий проходящий и проезжающий, как пред вратами рая, должен был ответить за грехи свои, то смотровые площадки и вовсе считались святая святых, куда был заказан вход простым смертным.

А сама железобетонная стена, разделяющая село, превратилась в некрополь. Использовать ее в качестве усыпальницы первому пришло в голову предприимчивому Пухнаренкову, который стал успешно продавать состоятельным контрабандистам почетные места для захоронения под стеной и впоследствии открыл бюро ритуальных услуг. С опозданием, но и Дременко решил не отставать и со своей стороны границы нарезал участков под могилы и тоже открыл аналогичное бюро. Поскольку же деревни заглыхали, то народ устремился на жительство в районные центры, и сорванные с родных мест старики в Братково более года не выдерживали, умирали от тоски, так что похоронный бизнес процветал чуть ли не наравне с контрабандой. Однако скоро под стеной в пределах села места почти не осталось, и тогда Пухнаренков придумал хоронить народ не в обычных могилах, а в скважинах и стоя. Дременко и в этот раз не отстал, тоже приобрел буровую установку, плотность захоронений сразу же повысилась вчетверо, а цены остались прежние. К тому же глава российской администрации еще дальше пошел: за особую плату либо выдающиеся заслуги можно было предать покойного земле на контрольно-следовой полосе, тянущейся вдоль всей границы. Это, считай, как под кремлевской стеной лежать, а вернее, стоять. В родительские и прочие дни, когда поминают усопших, стена превращалась в стену плача, а в другие еще и служила местом расклейки объявлений и рекламных плакатов. Короче, бывший берлинский символ холодной войны сразу же стал не столько преградой на пути контрабандистов, а скорее, культовым, священным местом.

А как вышли строители за пределы Братково, тут и началась партизанщина. Самыми упорными оказались турки, которые отдельными участками выстроили стену верст на пятнадцать в каждую сторону. Однако соединить все в единый заслон и им не удалось. Колючкой прораны заштопали и даже ток пропустили, но все контрабандисты уже имели свои «окна» на границе, запас резиновых галош и перчаток, так что поток незаконных товаров ничуть не уменьшился.

Лишь когда привезли пятьсот китайцев с Дальнего Востока, дело наконец-то пошло. Им привычно было стены строить, и в считанные месяцы они много дыр позалатали, невзирая на грозящие опасности. Все потому, что по-восточному драться умели, чуть прижмешь их, сразу карате показывают, визжат, пинаются больно. Ни стрельбы, ни терактов не боятся, и друг за друга горой стоят, действуя, как некая тугая глиняная масса, от которой не отщипнуть и крохи. Местные жители подивились и растерялись перед неслыханным единством, отступили, стали затылки чесать, придумывая, как с китайцами сладить.

Пожалуй, довершили бы дело китайцы, но внезапно ночью в их стане поднялся страшный переполох и в мгновение ока этот живой организм распался, распылился на пятьсот частей, разбежался с вытаращенными глазами и попрятался в укромных местах – кто в соломе, кто в колодце, кто под застрехой, как воробей, кто вообще в песок закопался либо под лесным мхом укрылся, словно жук. И говорили, будто двоих видели в партизанских катакомбах на второй заставе: одного оттуда выкурили, а второй так и остался под землей.