Леонид Габышев - Из зоны в зону Страница 6

Но Коля был грустный.

Дома не знал, чем развеселить Веру и как себя с ней вести.

Пообедав, села на диван, а Коля встал перед ней.

— Верочка, Вера, я даже не знаю, как мне с тобой разговаривать. В первый вечер ты была такая веселая, а потом…

Она скользила взглядом по комнате, как бы не замечая и не слушая его.

Отошел к окну. Ничего с ней не получалось. Погостит немного, посмотрит город, Мамаев курган и уедет домой. «Что предпринять? Чем заинтересовать? — мучительно думал он, глядя в окно. — А не рассказать ли ей о себе? Все. Как она, ничего не зная, помогала мне, когда я сидел. Ведь только ею жил и выжил ради нее. А что, расскажу — и тогда или уйдет, или…»

— Вера, — он обернулся, — Верочка, я не сказал в первый день, почему я тебе пять лет не писал. Я просто не решался сказать об этом, боясь, что ты от меня уйдешь. Я и сейчас не знаю, как это сказать. Пойми меня правильно, почему я молчал. Я пять лет сидел в тюрьме.

Она внимательно на него смотрела.

— Я так тебя любил, но, когда меня посадили, не мог тебе писать из тюрьмы. Пришлось бы от своего имени, а я боялся, даже уверен был: ты не ответишь. Весь срок только и думал о тебе. Часто сидел в карцерах, замерзал, и не раз хотел покончить с собой, но ты помогла выжить. Ты была для меня небесной, недосягаемой, и я к тебе стремился. Освободившись, написал письмо. Вера, пойми, я был преступником, но ради любви завязал. И помогла ты! Я люблю тебя! Ты не ответила на мое письмо, и я написал рассказ. Рассказ о себе. И о тебе тоже. Посылал в редакции, хотел, чтоб опубликовали и ты, прочитав его, поняла бы: ради тебя отошел от той жизни. Ты из меня сделала человека! Теперь учусь в одиннадцатом классе, работаю и хочу поступать в институт. И все ради тебя! Да что говорить! Прочти рассказ. Его не опубликовали — слабо написан. А если б опубликовали, и ты прочитала, то не поняла, что автор этого рассказа — я. Ведь ты забыла мою фамилию. Я писал этот рассказ и думал: он поможет завладеть твоим сердцем.

Достал рассказ, и Вера углубилась в чтение. Заметил: она увлечена, даже полностью поглощена отверженным редакциями рассказом.

Закончила одну тетрадь и начала вторую. Вот ее брови дрогнули, и черные глаза наполнились слезами. Она смахнула их. Слезы не давали читать быстро, и она медленно переворачивала страницы.

Рассказ прочитан. Вера медленно подняла влажные глаза.

— Я ТОЖЕ ТОЛЬКО ОСВОБОДИЛАСЬ ИЗ ЗОНЫ…

— Вера, Верочка, а ты по какой статье?

— По двести шестой. На танцах с девчатами похулиганили. И дали шесть месяцев. Ты ради меня стал человеком, вот и воспитывай меня.

— Верочка, ну и Бог с ним, что и ты сидела. Я люблю тебя, и это главное. Что мне тебя воспитывать, ты и так хорошая. В нашей стране в тюрьму угодить может каждый, да и вся страна — зона.

Она повеселела.

— Хочу курить, — сказала она.

— Ты куришь?

— Давно.

— А ведь я ради тебя в тюрьме курить бросил.

— Ну вот, ради меня бросил, ради меня и начинай. Или воспитывай, чтоб не курила.

— Но у меня нет курева.

— У меня есть, — она достала из сумочки пачку дешевых сигарет.

— Надо открыть окно, а то мать придет, а дым коромыслом.

Он распахнул окно и взял сигарету.

— Я три дня не курила, — затягиваясь, говорила Вера.

Затянулся и Коля, обняв ее.

Покурив, закрыл окно и прошептал:

— Я люблю-ю те-бя-я…

Поцеловались, и Вера стала веселая.

На диване ласкал ее и целовал, целовал, целовал. Упругое тело было податливым.

— Вера, — он провел ладонью по ее лицу, — Верочка, — повторил нежно и прошептал в самое ухо, — может, разобрать диван?

Она полулежала с закрытыми глазами и выдохнула:

— Да-а.

Поставил замок на предохранитель.

— Отойди, я разденусь, — сказала она, и он зашел за шифоньер.

Вскоре услышал протяжное: «Все-е-е».

В первую секунду ощутил: лежит на огне, и понесся по стране удовольствия. В азарте проскочил один отрезок блаженного пути и устремился дальше, целуя полыхающие в огне страсти губы. Вера, часто дыша и постанывая, впивалась ногтями в его спину. Одеяло свалилось. Он побаивался, как бы не устал первым. Но благословенную гонку любви по долине страсти закончили вместе. Тоном, которому нельзя не повиноваться, Вера сказала:

— Зайди за шифоньер.

Оделись, и Коля спросил:

— Не боишься забеременеть?

— Не боюсь. Знаю, что надо делать.

— Вера, милая, давай поженимся?

Она подняла на него глаза.

— А где жить будем?

— Жить? — переспросил он, — как где, здесь.

— Зде-е-есь, — протянула она, — но вас трое в одной комнате.

— Галя с Геной летом поженятся, и мы с матерью останемся.

— Но как будем жить втроем в одной комнате?

— Пока поживем, а потом чего-нибудь придумаем. Возможно, вступлю в кооператив. У матери есть тысяча рублей, когда уезжала из Сибири, продала дом.

— Сколько лет пройдет, пока получим кооперативную?

Коля не ответил.

— Ты по третьему разряду получаешь сто десять рублей, а еще хочешь в институт поступать. И я, когда устроюсь, тоже больше сотни получать не буду. А сколько у вас в городе надо платить, чтоб снять однокомнатную?

— Рублей тридцать-сорок.

— На сто пятьдесят придется жить. На одно курево, если курить вдвоем, уйдет более двадцати рублей. А на еду? И сколько на одежду останется? Ее ни у тебя, ни у меня нет. И обстановку купить надо.

— Да придумаю чего-нибудь. Найду другую работу, где больше платят.

Вера молчала.

— Об этом еще поговорим, а сейчас пойдем на Волгу. У нас в Заканалье хорошая набережная.

Смеркалось. Ветер поутих, но было зябко. Коля читал стихи.

Подходили к набережной. Впереди маячил громадный памятник Ленину. Он был в лесах.

— Ого, — сказала Вера, — сколько он метров?

— Не знаю, но говорят самый большой памятник Ленину. На этом месте стоял бронзовый Сталин, но его свалили. Потом начали строить этот, из железобетона. Скоро закончат. А сколько он метров, суди сама: каблук Сталина был в рост человека. А памятники одинаковые.

По широкой лестнице спустились к незамерзшей Волге. У воды ветер сильнее, и они спрятались у подножия в нишу.

— Весной здесь поднимается вода на несколько метров и вон те ступени все в воде. Я тебе стихи почитаю.

5

Ночью, когда все уснули, Коля включил настольную лампу и взял сумочку Веры. Ему показалось странным, что она ничего о себе не рассказывает. А он о себе рассказал.

В сумочке документы. Достал паспорт. В паскудной графе, на основании чего он выдан, написано: на основании справки… но приписки «Положение о паспортах» не было.

В сумочке небольшой сверток. Там покоились обвинительное заключение, приговор, два колиных письма, две фотографии Сергея, справка об освобождении и фотография. Вера с подругой по пояс, в осенних пальто и платках. На него смотрела непохожая на юную Веру симпатичная девушка. Взял обвинительное заключение и пробежал первые строчки. Не веря себе, прочитал второй раз. Вера, его любимая Вера обвинялась по статье 115, а это — заражение венерической болезнью. Потрясенный, прочитал обвинительное заключение. Оказывается, она вела беспорядочную половую жизнь и, едва исполнилось семнадцать, подхватила гонорею…

В течение года заразила несколько мужчин, но лечиться не хотела, и когда исполнилось восемнадцать, ее арестовали.

Прочитал приговор: на суде признала себя виновной, и ей дали шесть месяцев общего режима.

Посмотрел справку об освобождении, паспорт на новые часы… Она пять лет бережно хранила фотографию юного Сергея.

Развернул свои письма. На первом, поперек листа, на полях, сделана рукой Вериной мамы приписка: «Вспомнил через пять лет». Мать это письмо посылала ей в зону.

В конверте с его письмом тетрадный лист. На нем два адреса: женщины из Кемерово, и пермский, лагерный. Переписал адреса.

«Вера-Верочка, кем ты была. Но ведь тебя такой сделали. Боже, какая постылая, какая мерзкая жизнь!»

Уснул поздно, а проснулся вместе с Верой. Мать на кухне.

— Милая, доброе утро.

— Доброе утро, — вяло ответила она.

— Пойдем покурим, — сказала она после завтрака.

Раз мать дома, они — на улицу. Недалеко профтехучилище, и они зашли на его территорию, между мастерскими, в закуток. Закурили.

— Верочка, ты согласна за меня замуж?

— Не знаю.

— Милая, голубушка, прости меня, я вчера вечером посмотрел твою сумочку…

— Ну, — сказала она и внимательно посмотрела.

— Я прочитал бумаги…

Она часто затягивалась, смотря мимо него.

— Ну и что?

Он молчал.

— Да, я обманула тебя. Да, я сидела по сто пятнадцатой. Что из этого?

— Милая, мне не важно, по какой ты сидела, мне важно, что я тебя люблю и предлагаю выйти за меня замуж.

Она молчала.