Елена Колина - Предпоследняя правда Страница 6

— Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера… — зазвучало с экрана телевизора.

— О, смотри, Хиль, — оживился Илья, — а мы с ним только что вместе в очереди стояли, меня Фирка в наш магазин за лимонадом послала…

Знаменитый с Сопотского фестиваля в 65-м году Эдуард Хиль жил в Толстовском доме, во втором дворе. Илья гордился — не то чтобы Хиль каждое утро выходил во двор, вставал в свою знаменитую на весь Советский Союз позу, прижав руку к груди, и — «Как провожают па-рохо-оды, совсем не так, как поезда…». Но все же — вот, Хиль.

В доме вообще жило много знаменитостей, и Илья с его обаянием и умением подружиться без навязчивости со всеми общался по-соседски, казалось, он вообще был знаком со всеми, чьи пути пролегали поблизости от Толстовского дома: в ларьке у Пяти углов пил пиво с Боярским — мировой мужик, здоровался с Алисой Фрейндлих, — она жила в соседнем с Толстовским доме и, как уверял Илья, очень восхищалась Левой, приятельствовал с актерами Малого драматического. Кутельман никем не интересовался и никого не знал в лицо, а Фира с Фаиной стеснялись знаменитостям надоедать, здоровались и проходили мимо, хотя со многими соседствовали всю жизнь.

— Еще выпьем? Пока девчонки там щебечут… — заговорщицки улыбнулся Илья.

Илья не любитель спиртного, он любитель жизни, любитель дружбы — любит компании, разговор под водку, а выпивка для него всего лишь необходимая часть общения, но Фира блюдет его очень строго — за обедом не больше трех рюмок. Илье было многое нельзя: выпить четвертую рюмку, рассказать анекдот с грубым словом, слишком громко смеяться, — всего и не перечислить. Фира запрещала, одергивала, выговаривала, и со стороны могло показаться, что она «слишком раскомандовалась», но на самом деле все Фирино ворчание было не ворчание, а любовь. Запрещать, одергивать, выговаривать, сверлить Илью требовательным взглядом было для Фиры возможностью выразить на людях свою с ним интимность, — она ворчит по праву собственности, красавец Илья принадлежит ей. У Фиры с Ильей все гармонично: Фире нравится говорить «нельзя», «я не разрешаю», нравится, что у нее все под контролем, а Илье нравится быть под контролем. Это их с Фирой любовная игра. А выпить вдвоем с Эмкой тайком от Фиры — это их общая игра, Ильи и Кутельмана.

В этой компании вообще было много игры, смеха, подначивания, мгновенных розыгрышей. Изумление Ильи у входной двери — игра, чуть нарочитое Фирино хозяйственное рвение и Фаинино подчеркнутое равнодушие к бульону — игра, и «профессор» был не профессор, — все было игрой. И, как бывает в хороших дружеских компаниях, у каждого было свое амплуа: один балагур, другой умница, одна главная, другая отстраненная. Все было игрой, правдой было только то, что Кутельманы действительно были то ли гости, то ли нет.

Для обеих «девчонок», Фиры и Фаины, эта коммуналка была родной. Фира жила с мамой, и Фаина жила с мамой — в крошечной, как пенал, комнате за кухней.

Девочки учились в школе на Фонтанке, все десять лет просидели за одной партой. Фира была по гороскопу Лев, и характер у нее был львиный, — преданная, страстная, властолюбивая девочка, она главенствовала, требовала, давила, не разрешала Фаине ни с кем, кроме нее, дружить. Фирина любовь к Фаине была такая же, как позже к Илье, — обнимать крепко, душить в объятиях. Фаина подчинялась, ни с кем, кроме Фиры, не дружила. Она не была зависимой, слабой, в учебе была упорней Фиры, просто ее огонь горел не так ярко.

Фаина окончила школу с золотой медалью, Фира с серебряной — в школе любили обеих, но решили, что две золотые медали девочкам-еврейкам будет СЛИШКОМ, и поставили Фире на экзамене по французскому четверку. В институты девочки поступили разные. Фаина пыталась поступить на матмех, но на матмех не взяли, взяли на физфак. На самом деле с физфаком у Фаины получилось странно: на физфак евреев не брали еще в большей степени, чем на матмех, но то ли физика была Фаинина судьба, то ли судьба как-то сгримасничала, — ее взяли. А Фира сразу же пошла разумно — в педагогический, на учителя математики, туда евреев брали.

На физфаке мальчиков было много, но у Фаины не случилось ни одного романа, ни од-но-го, за все годы учебы никто не проявил к ней мужского внимания, не дотронулся до нее украдкой, не прилип к ней взглядом, как будто она не в университет ходила, а в детский сад. В педагогическом мальчиков было мало, но все они были — Фирины. Фира входила в комнату — громкий смех, глаза как звезды, — и как будто свет зажегся.

У Фиры был УСПЕХ, и ей, конечно, полагалась судьба получше. Но что такое судьба получше? Чтобы муж был из хорошей семьи? Или с жилплощадью? Лучший муж — Об этом тогда не думали. Выйти замуж ПЕРВОЙ — это да, это Фире было положено, так и случилось.

Фира первая вышла замуж — за мальчика из Политеха, познакомилась, когда пришла на вечер, посвященный 7 ноября. Мальчик был не обычный, не так себе мальчик, а самый что ни на есть первый приз — высокий, красивый, остроумный, загадочный, — девочки от него умирали. Один белый танец, вальс, — полный оборот в два такта с тремя шагами в каждом, и Фира Илью схватила и понесла, как добычу.

Перед тем как выйти замуж, Фире еще нужно было свою добычу СПАСТИ — отучить Илью от карт и гулянок, вернуть на правильную дорогу, чтобы он институт окончил. Илья любил выпить-погулять — не для того, чтобы напиться, а чтобы погулять, и вечно с ним что-то приключалось. То он на свидание не пришел, потому что его в милицию забрали, то все деньги на пляже в Солнечном проиграл и пешком по шпалам шел, то ночами в карты играл и сессию завалил. А однажды пришел крадучись, оглядываясь, с трагическим лицом — попрощаться навсегда, потому что за ним следят, и сейчас его прямо от Фириных поцелуев в армию заберут. То одно, то другое с ним приключалось, и он появлялся со значительным и виноватым лицом, — спаси меня, если хочешь, а Фира укоризненно и строго смотрела — «спасу, не сомневайся». В их паре сразу же распределилось так: он балуется, она СМОТРИТ.

Илья к Фириной коммуналке относился насмешливо — фу-у, коммуналка… Он жил в отдельной квартире. В двухкомнатной хрущевке — с родителями, двумя бабушками и одним дедушкой. Молодым там было место разве что в ящике буфета, и Фира привела мужа к себе в коммуналку. Хрущевская двухкомнатная квартира — две комнаты, кухня, совмещенный санузел — была меньше, чем их с мамой комната сорок два метра.

Комнату разгородили шкафом и стали жить. Шкаф поставили задней стенкой в сторону Марии Моисеевны, дверцами в сторону молодоженов, чтобы Илье не бегать за трусами-носками, а сразу появляться из-за шкафа одетым. Все остальное осталось прежним, только в Фириной части прибавилась двуспальная кровать.

Фаина была свидетельницей на свадьбе.

Фира жила с мужем, и Фаина при них.

Вечерами пили чай, смеялись, — Илья рассказывал анекдоты, строил шутливые планы на будущее, в которых Фаина выступала как пожизненная нянюшка его детей, потом Фира с Ильей уходили за шкаф, а Фаина шла на кухню с Марией Моисеевной. Сидели долго-долго, пока от Фиры не поступал условный знак. Она выглядывала из коридора и, притворно зевая, говорила: «Ну что вы так долго сидите, неужели вам спать не хочется…» Тогда Фаина уходила к себе в комнатку за кухней, и Мария Моисеевна шла ложиться спать. Фира была особенно счастлива от того, что Фаина рядом, она хотела бы жить так всегда — иметь в распоряжении сразу троих любящих и подвластных ей людей: мужа, Фаину и маму.

Марии Моисеевне ее зять нравился. «Мой зять из хорошей еврейской семьи», — гордилась Мария Моисеевна. Фире и Фаине было стыдно, что она говорит «еврейская семья». Что в девочках было еврейского? Кроме имен (Фиру назвали в честь умершей бабушки, и Фаину назвали в честь умершей бабушки и дома называли Фенька), кроме Фириных родственников, изредка наезжающих из Винницы? А у Фаины даже родственников не было… Ах да, еще обе мамы, и Фирина, и Фаинина, делали форшмак и девочек научили — традиции домашней кулинарии, приверженность к привычной с детства еде держатся дольше всего.

Что еще?.. От Фириных родственников девочки знали несколько смешных выражений на идиш, например, «кусн май тохес», — говорилось в шутку, означало «поцелуй меня в зад», в смысле «на-ка, выкуси». Или «бекицер» — быстрей, еще «мишугинер» — сумасшедшая. Ни Фира, ни Фаина никогда этих слов не говорили, они вообще все еврейское в себе отметали — они не еврейки, они советские, ленинградские интеллигенты. Интеллигентки они обе были в первом поколении. Фирин отец, Левин дед, был часовщиком, до самой смерти сидел в будочке «Ремонт часов» у Кузнечного рынка, Фаинин отец — сапожник, и оба полуграмотные.

Обе девочки уже начали работать. У Фиры все шло по плану — она без труда распределилась в свою школу на Фонтанке, и классы ей дали хорошие, и даже обещали классное руководство. А у Фаины с распределением были сложности, ее долго не брали — не взяли ни в Институт физики имени Фока, ни в Институт радиофизики, и из Физтеха пришел отказ. Сначала ее не брали в лучшие институты, затем в хорошие, а потом уже просто НЕ БРАЛИ, — отказ за отказом. Может быть, потому что девочке не нужно было идти на физфак, а может быть, потому что еврейка. После многих обидных отказов Фаина была рада оказаться далеко не в самом престижном месте, в почтовом ящике…Все как-то неудачно складывалось, и работа не та, о которой мечтала, и никого у нее не было. Похоже, Фире было суждено быть счастливой, а Фаине — так себе, Фире суждено семейное счастье с красавцем Ильей, а Фаине — быть при Фириной семье.