Ава Деллайра - Письмо на небеса Страница 6

Я смутно помню, что было дальше. Мы спустились с крыши, и Натали с Ханной ушли во двор прыгать на старом батуте. Я раскачивалась в гамаке, и звезды в небе вращались.

Мне вспомнилось, как Мэй тайком пробиралась ночью в дом, и я ждала ее возвращения в постели. Обычно мне хватало ее тихих шагов в коридоре и звука закрывшейся двери – тогда я со спокойной душой засыпала. Но время от времени – и я эти моменты обожала – сестра приходила в мою комнату и шептала:

– Ты не спишь?

Я тут же распахивала глаза, и она ложилась рядом со мной. Я помню, как ее дыхание пахло чем-то сладким и жарким – наверное, алкоголем. Как на ее лице медленно расплывалась улыбка, и она еле слышно смеялась и немного растягивала слова, так что каждый слог неспешно перетекал в другой. Как она рассказывала мне о своих приключениях – парнях, поцелуях и быстрых машинах. Я рисовала себе все это в воображении, как делала в детстве, когда верила, что у Мэй есть крылья, и представляла ее летящей сквозь ночь в свете звезд.

Я взглянула в небо. Звезды на нем бешено закружились, и меня затошнило. Мэй чувствовала себя так же в такие вечера? Звезды так же вращались, вызывая головокружение, пока сестра уже не переставала понимать, где находится?

Мне вдруг стало страшно. Побоявшись, что в голову придут плохие мысли, я пошла искать Ханну и Натали. Пройдя через деревянную калитку во двор, я увидела их на батуте. Они целовались. По-настоящему целовались. И одновременно прыгали. На мгновение оторвав взгляды друг от друга, они заметили, что я на них смотрю, и упали. Натали закричала. Она стукнулась зубом о зуб Ханны, отколов от него кусок, и начала везде его искать. Я пыталась помочь ей в поисках, но его не было ни на гладкой черной поверхности батута, ни на земле. Натали испугалась, что проглотила его. А Ханна испугалась, что я расскажу всем в школе, чем она занималась с Натали, хоть я и клялась, что не сделаю этого. Она настаивала, чтобы я тоже поцеловала Натали, и говорила, что я не могу остаться одна нецелованной. Я не желала этого делать, но они не хотели меня слушать. Натали схватила меня и заявила, что поцелует меня, дабы скрепить поцелуем секрет. Мне стало трудно дышать. Я хватала ртом воздух. А потом помчалась прочь.

Я прибежала в парк рядом со школой. Села на качели и начала изо всех сил раскачиваться, поднимаясь все выше и выше, пока ночь не понеслась мне навстречу, пока не показалось, что еще чуть-чуть – и я взмою над перекладиной. А потом я прыгнула, и полетела, и приземлилась на песок. Я взобралась на гимнастическую стенку – в детстве мы с Мэй такую же называли нашим кораблем и плыли на нем через полный монстров океан спасать русалок – и заплакала.

Воздух пах дымом и опавшей листвой. Пах так, что остро ощущалось – вот он мир, рядом с тобой, касается твоей кожи. Голова раскалывалась. Было уже поздно, и я не знала, что делать, поэтому вернулась в дом Натали. Они с Ханной заснули прямо на батуте. Я заползла под него и уснула на земле.

На следующее утро мы проснулись, наша одежда была покрыта росой, мама Натали, готовившая блинчики с беконом, позвала нас завтракать. Я чувствовала эти кухонные ароматы, и мне хотелось, чтобы так же пахло дома и у меня. Мама Натали мягко побранила нас за то, что мы спали на улице, назвав глупыми девчонками. Она была добра к нам – наверное, ее свидание прошло хорошо. Она не похожа на других мам. По словам Натали, она работает секретарем в юридической фирме, но в это субботнее утро я увидела ее в коротко обрезанных шортах, завязанной выше талии рубашке и с собранными в высокий хвост темными волосами.

Мы ели молча, изредка отвечая на ее вопросы.

– Что случилось с твоим зубом? – спросила она Натали, и та занервничала.

Я поняла: это – мой шанс показать, что я не выдам секрета.

– Мы купили бургеры в Макдональдсе, – сказала я, – и Натали попалась косточка.

– Жесть, правда? – рассмеялась Ханна.

Думаю, мама Натали чувствовала себя виноватой из-за того, что ночевала у своего мужчины, поэтому не заметила, что нас тоже гнетет чувство вины. Ханна вытащила из моих волос листок и протянула его мне – желтый, с множеством прожилок, образовывавших на нем мелкий узор.

Мы больше не говорили о поцелуе, и в понедельник в школе вели себя как обычно. Я не забыла взять с собой деньги на печенье, и угостила подруг. Я опять смотрела на Ская и смеялась, когда Ханна сказала, что он раздевает меня глазами. Мы общались так, как будто ничего не произошло, но я не могла не замечать почти идеальный зуб Натали с отколотым кусочком.

Курт, у меня такое ощущение, что вы знаете и Мэй, и Ханну, и Натали, и меня. Что вы можете заглянуть в наши души. Вы пели о страхах, злости и тех чувствах, в которых люди бояться признаваться. Даже я. Но я знаю, вы не хотели быть нашим героем. Не хотели быть кумиром. Вы просто хотели быть самим собой. Хотели, чтобы мы слушали вашу музыку.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогая Джуди Гарленд,

Когда родители говорят о своем прошлом, их истории навсегда остаются в нашей памяти, но они связаны с другим миром, не таким как нынешний, и поэтому их воспоминания отличаются от наших. У них словно другая окраска. Не серо-коричневая, как у древних фотографий – мои родители не настолько стары, нет. Я имею в виду, что в них есть какое-то своеобразное свечение. Мне кажется, что истории из вашего детства и о вашей семье почти такого же цвета, что и истории моих родителей. Не знаю почему. Может, дело в том, что они все счастливо-печальные. Или в том, что ваши фильмы дарили моей маме надежду.

Мама любила смотреть их с нами, поэтому я знаю вас не только по фильму «Волшебник страны Оз». Мы видели вас во многих фильмах: «Пасхальном параде», «Юнцах на Бродвее», «Встреть меня в Сент-Луисе»[22]. Мы с Мэй вскакивали с дивана и пели вместе с вами: «Дзынь, дзынь, дзынь – заиграли струны моего сердца»[23]. Мэй распевала во все горло, важно прохаживаясь по комнате.

Мама говорила, что маленькой хотела быть похожей на вас. Папа рос в почти идеальной семье, а мама – нет; может быть, в этом и было главное различие между ними. Мама выросла здесь, в Альбукерке. Рассказывая о своем детстве, она никогда не вдавалась в подробности, но ее мама (она рано умерла) часто прикладывалась к бутылке, а папа, как мне кажется, был с дочками жесток и холоден. Он заболел раком и умер, когда маме было восемнадцать, а тете Эми – двадцать один. После этого бабушка совсем запила, тетя Эми уверовала в бога и устроилась работать официанткой, а мама переехала в маленькую квартирку. Она работала барменшей и копила деньги, чтобы уехать в Калифорнию и осуществить свою мечту – стать актрисой. В то же время она ходила на курсы актерского мастерства и играла в постановках местного театра. Свою лучшую роль она получила сразу после того, как ей исполнилось двадцать. Мама играла Козетту в «Отверженных», и в газетах о ней печатали восторженные отзывы. Она вырезала их и вклеила в памятный альбом, который и показывала нам с Мэй.

Однажды в бар, где работала мама, пришел папа. У него, как он говорит, тогда были «бурные дни», и он заехал в их город, путешествуя по Америке на мотоцикле. На тех старых фотографиях нам с Мэй он кажется красавчиком. Маме, видимо, он тоже таким показался, раз она пригласила его следующим вечером посмотреть ее игру в «Отверженных».

Папа сказал, что влюбился в нее, уже когда смотрел спектакль. Когда все закончилось, папа ждал маму у ее гримерки с букетом маргариток в руках. Она привела его к себе, и они допоздна сидели на крыше ее дома, глядя на звезды и разговаривая. После этого папа устроился работать в городе, в компании, которая строила новый отель, и как можно чаще встречался с мамой. Они ездили по подвесной дороге в горы, любовались алыми закатами и танцевали в маминой маленькой квартирке под песни The Beatles. Через четыре месяца мама забеременела Мэй, и они решили пожениться.

Рассказывая эту историю, мама признавалась, что ей всегда хотелось иметь дом, но, только родив нас, она поняла значение этого слова. Сейчас, когда я пишу вам, все сказанное кажется трагедией, но мы тогда думали, что это очень романтично. Мэй снова и снова просила маму повторить эту историю, и мама любила рассказывать ей, что именно она – Мэй – стала той искоркой, от которой и загорелся домашний очаг.

– Ты была готова прийти в этот мир, и пришла. Спасибо тебе за это, малышка.

Когда мы были маленькими, мама все еще ходила на прослушивания для театральных постановок и съемок местной рекламы. Однажды она участвовала в рекламе «Рио Гранд Кредит Юнион». В ней она просыпается в пижаме на ступеньках новехонького дома и говорит: «Мне это снится?». И женщина-фея, одетая в форму «Кредит Юнион», бросает ей ключи. Мы взвизгивали, видя эту рекламу по телевизору, и кричали: «Мамочка, посмотри – это ты!»