Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че Страница 6

В ночь перед отправлением Йозефу приснился кошмар, он проснулся в холодном поту, дрожа всем телом. Во сне он брел по бойне, вокруг лежали горы трупов – мужчины с перерезанным горлом, женщины со вспоротыми животами. По пятам за ним следовал мясник с выколотыми глазами, в затылок ему дышали мертвецы. Потом на него прыгнул монстр – и тут же исчез, как по волшебству. Наступила леденящая душу тишина. С потолка лилась кровь, Йозеф был весь липкий и постепенно погружался в красный зыбучий песок, размахивал руками, пытаясь удержаться на поверхности.

Утром Йозеф кинулся в почтовое отделение на авеню Сент-Антуан и три часа прождал вызова, рискуя опоздать на пароход. Наконец его соединили, отец как раз собирался уходить из кабинета. Йозеф стал уговаривать его бежать, пока еще есть время, но Эдуард ничего не хотел слышать. Йозеф раз десять повторил, что умоляет отца покинуть Чехословакию, но тот твердо решил остаться. Да, десятки тысяч чехов собирают чемоданы, но он не уедет, потому что не чувствует никакой угрозы. Большинство здравомыслящих пражан считают, что Гитлер не идиот и не нападет на союзников, что рано или поздно он в поисках жизненного пространства вторгнется в Россию, она – его главный враг. Чехам бояться нечего: единственное, что нужно фюреру, – это их военные заводы.

По пути в Алжир была сильная качка, шумели двигатели, и Йозеф провел ночь на палубе, наблюдая за тремя чайками, летавшими над форштевнем. Еще до захода солнца в воздухе разлился молочно-голубоватый свет. Чайки скрылись из виду. Йозеф проводил их взглядом и вдруг заметил вдалеке слева по борту неясные очертания суши.

«Нет, это не Испания! – подумал он. – Здесь нет никакой земли».

Далеко на горизонте, между небом и морем, змеилась багровая линия, едва освещенная пробивающимся сквозь облака светом.

«Если бы я поддался движению души, был бы сейчас мертв».

Кристина

Йозеф спал, когда пароход «Лепин» заходил в порт, и пропустил первую встречу с бухтой и прилепившимся к холмам городом. Он не смог полюбоваться грациозными очертаниями знаменитого амфитеатра и не слышал, как переговариваются другие пассажиры, радуясь встрече с родными местами.

Первым незабываемым впечатлением Йозефа остался момент, когда он открыл дверь и его ослепил свет цвета расплавленного золота. Он инстинктивно прикрыл лицо ладонями, как человек, защищающийся от вспышки фотоаппарата невидимого папарацци. Йозеф ощутил аромат ванили и дыхание жары на коже. У него мелькнула мысль о пожаре на судне, но вокруг все было спокойно, никто не кричал, только гудел кран, выгружавший на причал сетки с бананами. Он медленно развел пальцы, привыкая к жаркому свечению алжирского воздуха, поднял глаза и узрел – иначе не скажешь! – первозданную, райскую синь небес. Он никогда не видел ничего подобного ни в Праге, ни в Париже: ясное блистательно-прекрасное небо было подобно гигантской монохромной стеле, которую неведомый гениальный автор подвесил над землей, чтобы завораживать людей.

В конце этого октябрьского дня 1938 года, в возрасте двадцати восьми лет, Йозефу открылись небо и солнце, поднимающаяся волной аркада доков, которую безумный архитектор увенчал множеством соединенных друг с другом кубиков, спускающихся уступами к ослепительно-белым домам у моря, и он понял смысл прозвища Белый Алжир.

Йозеф спускался по трапу с двумя чемоданами, ища глазами встречающего, но на пирсе не было никого, кроме докеров-арабов, красавцев с точеными чертами лица и мокрыми от пота телами, разгружающих трюм. Никто из моряков ничем не помог Йозефу, он прождал целый час, прячась от солнца в тени грузовика, обратился к вахтенному офицеру (тот тоже ничего не знал) и в конце концов решил взять такси. Струя дыма из выхлопной трубы красно-черного «панара»[28] сделала бы честь любой пароходной трубе, шофер, не закрывая рта, жаловался на опостылевшую жару.

Йозеф смотрел в окно и не замечал никакой разницы с городами метрополии: те же «османовские» проспекты, те же трамваи, люди на террасах кафе, одетые по парижской моде женщины. Он думал, что в Африке его ждут пески и барханы Сахары, верблюды, туареги, приключения и тайны, а попал в обычный западный город.

Он был разочарован.

Они въехали на огромную площадь, окаймленную несколькими рядами фонарей в стиле ар-деко и обсаженную пальмами, в центре которой возвышалось гигантское белоснежное здание в мавританском стиле. Йозеф принял его за мечеть, и развеселившийся таксист объяснил, что это Главпочтамт (мечети, хвала Аллаху, находятся в Старом городе). Йозефу наконец-то повезло – он заметил двух «аборигенов»: женщину в накидке и вуали из тончайшего белого газа, над которой сверкали черные глаза, и мужчину в полосатой джеллабе, с плешивым осликом, груженным корзинами с овощами. Машина ехала по широким, перетекающим один в другой проспектам, и водитель, взявший на себя роль гида, рекомендовал Йозефу посетить Музей изящных искусств и Ботанический сад, известный своими экзотическими растениями и источающими аромат ментола эвкалиптами. Коса и город постепенно скрывались в жарком мареве. Такси остановилось перед белым зданием в четыре этажа. Охранника у входа не оказалось, и Йозеф беспрепятственно попал в парк, где обнаружилось несколько других строений. Он вошел в главное здание. Внутри царили тишина, живительная прохлада и полумрак – совсем как в соборе. Его призывы – «Есть тут кто-нибудь?» – остались без ответа. Он шел по длинному коридору, стучал в каждую дверь, заглядывал, но все комнаты были пусты. «Это просто немыслимо, – думал Йозеф, – сейчас только пять, рабочий день не окончен…» Он толкнул застекленную дверь в глубине коридора и увидел большую лабораторию с пробирками, чашками Петри[29], пепельницами, мензурками на водяной бане, колбами, керамическими ступками и ампулами с декантатором[30]. Четверо мужчин в белых халатах стояли, склонившись над микроскопами. Один из них подогрел серебристый резервуар на горелке Бунзена, завинтил муфту, осторожно перелил содержимое в сосуд с желтым раствором, взял шпатель, потом вытянул руку и слегка взболтал колбу. Жидкость приобрела темно-зеленый цвет.

– Катастрофа! – воскликнул круглолицый мужчина с ежиком седых волос.

– Но мы взяли тот же образец, – заметил другой.

– Значит, это очередной вид, – ответил стоявший по другую сторону стола сотрудник.

– Тем хуже, начнем все сначала с другими пробами.

Плечи поникли, раздались разочарованные перешептывания: «Не везет так не везет…», «Сил моих нет…», «У нас никогда ничего не выйдет…».

В этот момент седовласый заметил стоящего в дверях Йозефа.

– Меня зовут Йозеф Каплан, я только что приехал.

– Каплан?.. Быть того не может! Они что, издеваются? Я ведь объяснил, что вы меня не интересуете. Мы здесь все биологи, а мне необходим энтомолог!

Карьера Йозефа в Институте Пастера началась не самым удачным образом. Его патрон Эдмон Сержан не поинтересовался, как прошло путешествие, не спросил, легко ли он нашел новое место работы. Внешне Сержан выглядел вполне любезным и благодушным, но Йозеф сразу понял: это такой же «маленький капрал», каких он в избытке повидал в больнице.

Он молча последовал за Сержаном в его кабинет на втором этаже. Здесь царил идеальный порядок. Профессор позвонил в Париж и целый час пытался выяснить, кто прислал к нему Каплана. Он повторял, что проблема не в Каплане, что он наверняка замечательный микробиолог, раз уж так блеснул на экзамене, но ему, Сержану, нужен энтомолог, желательно – доктор наук, на крайний случай – ветеринар, и он говорил об этом Герену, и повторял Трефуэлю, и целый год писал в заявках, которые, очевидно, никто не читал или читал, но плевать на них хотел, так что нет смысла множить бесполезные отчеты.

Услышав, что Йозефа послал в Алжир лично Луи Мартен, удрученный Сержан сказал невидимому собеседнику, что не имеет желания говорить с Мартеном, медленно опустил на рычаг трубку, как будто она весила тонну, и надолго задумался. Йозеф понял, что его вот-вот отправят восвояси, и решил, что, пожалуй, задержится в Алжире: на несколько недель денег хватит.

Две растущие под окном пальмы тихонько шевелили листьями, как будто приветствовали друг друга. Наверное, пустыня где-то совсем близко… Из Африки он отправится в Испанию – там для него найдется дело, а потом вернется домой, к отцу.

Сержан тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Вы везунчик, молодой человек, – сказал он. – Нам не хватает сотрудников, кроме того, я с интересом прочел вашу работу о внутриклеточном пищеварении сипункулидов и их кровяных клетках. Год вы будете на испытательном сроке, а там посмотрим. Добро пожаловать в Алжир, мсье Каплан.

У Йозефа началась новая жизнь. Еще месяц назад он и помыслить о таком не мог. В Париже его существование было скорее бурным, теперь же он каким-то волшебным образом превратился чуть ли не в монаха-цистерцианца[31]. Йозеф был одержим единственным желанием – стать членом команды Сержана, он мечтал, чтобы коллеги признали его за настоящего биолога, и безропотно выполнял любые их просьбы, брал на себя самую неблагодарную и скучную работу. Иногда он не выходил из лаборатории по тридцать-сорок часов кряду и даже спал на раскладушке крепким сном без сновидений.