Кристофер Бакли - Они ведь едят щенков, правда? Страница 6

Жук не сводил с него глаз.

— Разве это не Шарль де Голль сказал: «Китай — это большая страна, населенная множеством китайцев»? — спросил Чик.

— Даже если он этого и не говорил, то должен был сказать.

— Жук, нам нужно просветить американский народ по поводу истинной угрозы, которая стоит перед нами. Если это удастся, тогда эти импотенты, трусы и кретины в Конгрессе США — да возлюбит их Господь — потянутся следом.

Жук задумчиво кивнул. О чем это толкует Чик? Выдержав паузу, чтобы показать, что его мозг пытается охватить эту серьезную мысль всю целиком, Жук спросил:

— Ты имеешь в виду какую-нибудь конкретную угрозу? Или все сводится просто к тому, что их — такое пугающее, такое чертово множество?

Чик снова широко ухмыльнулся.

— Да не знаю я, черт возьми. Это же по твоей части, старина. Может, мировое господство? Пожалуй, я бы не хотел жить в мире, которым заправляют наследники Мао Цзэдуна.

— Мировое господство, — повторил Жук. — Ну, да, есть такая угроза.

Чик хлопнул Жука по коленке.

— Ты что-нибудь придумаешь.

Жук сказал:

— Значит, мы с тобой в равном положении… Ты хочешь сказать, что я должен сам во всем этом покопаться и пробудить в массах, так сказать, антикитайские настроения?

Чик улыбнулся.

— Я бы не сформулировал это лучше. У тебя поистине дар слова, друг мой. Наверное, за это мы тебе и платим такие бешеные деньжищи. — Чик поднялся. — Ты мне нравишься, Жучище. С тобой мне никогда не приходится ходить вокруг да около. Как с многими из вас, вашингтонских типчиков.

Из вас, вашингтонских типчиков. Ничего себе, милый комплимент, — подумал Жук.

— Очень великодушно с твоей стороны, Чик. Прямо-таки великодушно.

— Ну, а теперь о более приземленных вещах: мне кажется, будет гораздо лучше, если твоя фамилия не окажется в платежной ведомости.

— А вот тут, генерал, я вас уже не понимаю, — сказал Жук.

Чик усмехнулся.

— Когда ты начнешь украшать Великую стену граффити вроде «Китай — говно», а мы по-прежнему останемся твоими заказчиками, все это будет выглядеть немного странно. Даже Хелен Келлер[7] без труда сделала бы нужные выводы.

— Я, конечно, не хочу показаться продажной девкой, работающей на военно-промышленный комплекс, и все такое, но неужели ты предлагаешь мне заняться разжиганием всех этих антикитайских страстей — pro bono?[8] Пожалуй, это два самых грустных слова в английском языке.

— Разве это не латынь — pro bono?

— Да какая разница.

— Я немножко знаю латынь. Dulce et decorum est pro patria mori[9]. Знаешь, как это переводится? Как сладостно умереть за свою родину.

— Благородное чувство, согласен. Я люблю родину. Я люблю «Гроуппинг-Спрант». Я люблю тебя — как гетеросексуал, конечно. Если бы у меня имелись гейские наклонности, то, несомненно, ты бы физически привлекал меня. Я бы пожелал сочетаться с тобой гражданским браком и усыновить вместе с тобой африканского сиротку. Но у меня протекающая крыша, протекающий амбар и куча ртов, которых нужно кормить. Не говоря уж о новой лошади Минди. Ты что-нибудь знаешь о сухожилиях? Может быть, «Гроуппингу» имеет смысл взяться за этот сектор рынка? Вот где можно зашибать бешеные бабки — что там какие-то беспилотники!

— Успокойся, друг мой. Я вовсе не предлагал тебе трудиться без вознаграждения. Я знаю, что у тебя там, в лошадиных краях, своя Тара[10]. Как, кстати, поживает твоя красавица жена? Она просто изумительна. Как девушка с обложки «Города и пригороды» или еще какого-нибудь такого журнала. Она, правда, стремится завоевать золото? Вот это да!

— Пока что она тянется к моему золоту, — уточнил Жук. — Вернее, к тому, что от него еще осталось.

— Обязательно передавай ей привет. А этот твой брат — он все еще наряжается под Стоунуолла Джексона?[11]

— Ну, он скорее косит под кого-то вроде Кастера. Да, Бьюкс все еще играет в свою «живую историю». И помогает нам ухаживать за маман. Маман, у которой болезнь Альцгеймера, слышишь? Ты улавливаешь мой тонкий намек, шеф?

— Сигнал прошел — громко и четко, — усмехнулся Чик. — Не волнуйся. Мы заплатим тебе сполна. Сполна — и даже больше.

Жук улыбнулся.

— Я всегда был гуманитарием. Ты — как технарь — скажи мне: существует ли математическая возможность сделать что-то «сполна — и даже больше»?

«Сполна» — это же целиком? Разве это не то же самое, что сто процентов?

Чик отмахнулся от него.

— Создай какой-нибудь фонд — и мы будем присылать на его счет средства. Таким образом, ты будешь работать на этот фонд, а не на толпу южных мужланов — подрядчиков оборонного ведомства.

— Все должно быть легально, — сказал Жук. — Таких, как я, сейчас каждые пятнадцать минут сажают в тюрьму. Заголовки типа «Лоббисту дали пять лет» уже не появляются на первых полосах. Их надо искать в конце, среди кроссвордов и объявлений о продаже подержанных автомобилей.

— Хорошо, хорошо, все будет легально. — Чик похлопал Жука по плечу. — Жучище, ты только сделай все, как нужно, а я тебе обещаю: будешь у меня по уши в хлопке. А теперь дуй обратно, в свою Гоморру-на-Потомаке, и вскрой для меня банку самых забористых китайских консервов! Я хочу видеть разъяренные толпы, осаждающие их посольство. Сожжение флагов. Плакаты: «Красные лапы — прочь от Тайваня!», «Отдайте Тибет!» Я хочу…

Неожиданно Чик умолк. Выражение лица у него было странное.

Жук сказал:

— Отличная речь. Напомнила мне фильм Лени Рифеншталь о Нюрнбергском съезде[12]. Вот добрый старомодный патриотизм!

— Гм, пожалуй. Я немножко увлекаюсь, когда речь заходит о национальной безопасности.

— Ты не пробовал принимать ксанакс?

— Твоя страна зависит от тебя, Жучище.

Несколько дней спустя, сидя в своем кабинете в округе Колумбия, Жук выпустил два пресс-релиза.

Первый сообщал о том, что после многих лет превосходной и плодотворной совместной работы компании «Макинтайр-Стрэтеджиз» и «Гроуппинг-Спрант» приняли полюбовное решение расстаться и впредь «добиваться постановки новых задач». Во втором говорилось о том, что Жук собирается основать фонд под названием «Пантихоокеанские решения», который сосредоточится на «вопросах национальной безопасности и дальневосточных проблемах». Это выглядело довольно расплывчатым.

Покончив с этим, Жук засел у себя в «военно-промышленном дуплексе» и приступил к изучению жизни современного Китая. Он перелопачивал десятки книг и множество периодических изданий, рылся в интернете, читал ученые монографии выдающихся синологов. Наверняка где-то здесь он найдет ключ к этой — как там выразился Чик? — правильно: угрозе. Да. К этой самой угрозе, которая потрясет всю Америку, выведет ее из состояния самодовольства и заставит проснуться в холодном поту.

Но… что же именно?

После многодневного, изматывающего глаза чтения и «гугления» суть этой новой «красной угрозы» по-прежнему оставалась неуловимой.

Нельзя сказать, что Китай не был потенциально опасен. Или даже реально опасен. Коммунистическая партия контролировала там все стороны жизни. По сравнению с ней Большой Брат казался просто «Бобром» Кливером[13]. Власть была беспощадна, неумолима. Правительство без жалости давило танками студентов и тибетских монахов. Оно пытало и казнило десятки тысяч «серьезных преступников» в год. Искало дружбы и играло в «ладушки» с самыми гнусными режимами на земле: Зимбабве, Северной Кореей, Суданом, Ираном, Венесуэлой; выбрасывало в атмосферу миллионы тонн разрушающих озоновый слой химикатов; глушило нефть миллиардами баррелей; и, в придачу ко всему этому, оставалось совершенно безразлично к мнению мировой общественности. Но, если не считать редких протестующих одиночек из «Фалун-Гонг» возле китайских посольств, то все это не вызывало в мире сколько-нибудь заметной волны возмущения.

Мировое господство? Вне всякого сомнения, Китай стремился стать да-гуо, «великой страной». (Новое слово в лексиконе Жука.) Но по этому пути он двигался относительно спокойно, взвешенно и деловито. Было очень сложно нацепить на Китай какую-нибудь конкретную личину. Вот, скажем, прежний Советский Союз — с его приземистыми, бородавчатыми вождями, колотившими башмаком по ООНовской кафедре и грозившие ядерным нападением, со всеми этими распухшими от водки, свиноподобными рожами, с прищуром поглядывавшими с трибуны мавзолея Ленина из-под меховых шапок на ядерные ракетные установки на платформах, катившиеся по Красной площади, будто на каком-то адском параде, — да, вот те коммуняки хотя бы видом своим нагоняли страх. Но в тех редких случаях, когда все девять членов Постоянного комитета китайского Политбюро — те самые люди, которые правили народом численностью в 1,3 миллиарда — то есть одной пятой всего населения земного шара, — становились рядом для группового фотоснимка, то смотрелись они в точности как делегация высокооплачиваемых зубных врачей. В одной книге Жук вычитал такую подробность: оказывается, все они красили свои волосы, уложенные в высокие прически с валиком, черной краской одинакового оттенка. Индивидуальный подход к заботе о собственной внешности, по всей видимости, не был в моде среди партийной элиты. Посвятив несколько дней разглядыванию фотографий различных членов Политбюро, Жук все равно не мог отличить одного от другого. Это никакой не расизм, убеждал он себя. Просто все они похожи друг на друга.