Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам Страница 6

Тоби словно услышала Адама Первого. «Не будь чересчур сурова к себе, — говорил он, сияя терпеливыми голубыми глазами. — Мы все ошибаемся». «Верно, — ответила ему Тоби через годы, — но некоторые ошибки смертельнее других». Если Зеба убьет кто-то из больболистов, то виновата в этом будет она. Дура, дура, дура. Ее тянет побиться головой о стену саманного дома.

Остается лишь надеяться, что больболисты достаточно напуганы и убегут подальше. Но что если они вернутся? Им понадобится еда. Они могут найти некое подобие еды в брошенных домах и магазинах — то, что не заплесневело, не съедено крысами и не разграблено за истекшие месяцы. Они могут даже подстрелить какое-нибудь животное — скунота, зеленого кролика, львагнца, — но потом у них кончатся батареи для пистолетов-распылителей, и им понадобятся новые.

Они знают, что у Беззумных Аддамов в саманном доме батареи есть. Рано или поздно они решат атаковать и выберут самое уязвимое место: схватят ребенка из Детей Коростеля и предложат меняться, как раньше предлагали меняться на Аманду. Они потребуют пистолеты-распылители и батареи к ним, и еще парочку молодых женщин в придачу — Рен, или Голубянку, или Белую Осоку, или Американскую Лисицу. Не Аманду — ее они уже списали со счетов. Или женщину из Детей Коростеля в течке — почему бы нет? Для них это будет новинка — женщина с ярко-синим пахом; собеседники из Детей Коростеля так себе, но на это больболистам наплевать. И ружье Тоби они тоже потребуют.

Дети Коростеля решат, что это всего лишь просьба поделиться. «Им нужна ваша палка? Они будут ей рады? Почему ты не хочешь дать им палку, о Тоби?» Как объяснить, что нельзя давать убийцам орудие убийства? Детям Коростеля недоступно само понятие убийства — они так доверчивы. Они даже не представляют, что их можно изнасиловать («Что такое изнасиловать?»), или перерезать им горло («О Тоби, зачем?»), или выпотрошить их и съесть их почки («Но ведь Орикс этого не допустит!»).

А если бы Дети Коростеля тогда не развязали узлы? Что собиралась делать Тоби? Отконвоировать больболистов назад в саманный дом и держать взаперти, пока не вернется Зеб, чтобы взять дело в свои руки и выполнить необходимую операцию?

Он бы устроил нечто вроде разбирательства для вида. Потом — двойное повешение. А может, пропустил бы формальности и попросту треснул обоих лопатой по голове, приговаривая: «К чему зря тратить веревку?» Конечный результат был бы тот же, как если бы Тоби прикончила обоих на месте, прямо тогда, у костра.

Ну, хватит пережевывать неприятности. Уже утро. Хватит грезить о том, как Зеб решительно берет на себя роль лидера и делает за Тоби ее работу. Нужно встать, выйти на улицу, присоединиться к остальным. Исправить неисправимое, починить то, что починить нельзя, пристрелить кого надо. Удерживать крепость.

Завтрак

Тоби спускает ноги с кровати, ставит их на пол, встает. Мышцы болят, кожа — как наждачная бумага, но когда встанешь, это уже меньше чувствуется.

Она выбирает из нескольких простыней, лежащих у нее на полке, одну — сиреневую, в синюю крапинку. В каждом отсеке целая стопка этих простыней, как когда-то полотенец в отелях. Розовая накидка Тоби из салона «НоваТы» вся в лохмотьях и, вероятно, заражена тем, что перешло на нее от Джимми; надо будет ее сжечь. Когда руки дойдут, Тоби сошьет несколько простыней вместе, сделает дырки для рук и что-нибудь вроде капюшона от солнца. Но пока что она драпируется в сиреневую простыню, наподобие тоги.

Простыней им хватает. Беззумные Аддамы восторгли большой запас из разрушенных городских зданий. Еще у них есть штаны и рубахи для тяжелой работы. Но в простынях прохладней, и они безразмерные, поэтому Беззумные Аддамы предпочитают именно их. Когда простыни кончатся, надо будет придумать что-нибудь другое, но запаса хватит еще на много лет. Может, они и сами столько не проживут.

Ей нужно зеркало. Без зеркала никак не понять, насколько она страшная. Может, получится добавить зеркала в следующий список для восторгания. И зубные щетки тоже.

Тоби взваливает на плечо рюкзак с целебными припасами: опарыши, мед, грибной эликсир, Ива и Мак. Первым делом надо обиходить Джимми — если он еще жив, конечно. Но только после завтрака: на пустой желудок Тоби не вынесет наступающего дня и тем более — неизбежных манипуляций с гноящейся ногой Джимми. Тоби берет ружье и делает шаг наружу, в палящий утренний свет.

Еще рано, но солнце уже раскалено добела. Тоби накидывает на голову край простыни для защиты от солнечных лучей и оглядывает двор саманного дома. Рыжеволосая париковца все еще на свободе — сейчас она, жуя листья кудзу, разглядывает сквозь забор овощи на огородных грядках. Ее подружки что-то блеют ей из загона: серебряные, голубые, зеленые и розовые париковцы, брюнетки и блондинки, полный спектр. «Не парик, а париковца! Живые, натуральные волосы!» — так говорилось в давнишней рекламе, когда париковец только что вывели.

У Тоби сейчас волосы тоже от париковцы — от рождения она не была брюнеткой. Может, потому овца и пришла полизать ей ногу. Не из-за соли, а потому, что учуяла слабый запах ланолина, овечьего воска. Приняла Тоби за родственницу.

«Главное, — думает Тоби, — чтобы какой-нибудь баран не начал меня вожделеть». Надо последить за собой, чтобы нечаянно не впасть в овечью кротость. Ребекка, наверное, уже встала и разбирается с завтраком в кухне-сарае; может, у нее в закромах найдется шампунь с цветочным запахом.

Чуть поодаль, у огорода, в тени сидят Рен и Голубянка. Они поглощены разговором. С ними сидит Аманда и смотрит куда-то вдаль. Вертоградари сказали бы, что она под паром. Этот термин служил у них обозначением весьма разнообразного набора состояний, от депрессии и посттравматического шока до непрерывного наркотического кайфа. Вертоградари считали, что человек «под паром» собирает и накапливает силу, подпитываясь через медитацию: выпускает во вселенную невидимые корешки. Тоби очень надеется, что именно это сейчас происходит с Амандой. В давние времена, когда Тоби преподавала в школе вертоградарей, в саду на крыше «Райский утес», Аманда была таким живым ребенком. Когда же это было? Десять, пятнадцать лет назад? Удивительно, как быстро прошлое превращается в идиллию.

Белоклювый Дятел, Дюгонь и Майна укрепляют периметр. При дневном свете он кажется хрупким, сквозящим. Каркасом служит старая чугунная ограда — решетка с орнаментом, к которой приделаны куски самого разного материала: проволочной сетки, переплетенной изолентой, разнокалиберных шестов, и ряд заостренных кольев, тупые концы которых зарыты в землю, а острые смотрят наружу. Дюгонь добавляет новые колья; Белоклювый Дятел и Майна по другую сторону забора орудуют лопатами. Вроде бы закапывают какую-то яму.

— Доброе утро, — говорит Тоби.

— Глянь-ка сюда, — отвечает Дюгонь. — Кто-то пытался прорыть ход. Вчера ночью. Часовые не видели — они отгоняли свиней от фасадной стороны забора.

— Следы есть? — спрашивает Тоби.

— Мы думаем, что это все те же свиньи, — говорит Майна. — Они умные — отвлекают внимание, а сами устраивают подкоп. В любом случае им это не удалось.

За периметром стоят полукругом Сыновья Коростеля — на равном расстоянии друг от друга, лицом наружу, — и синхронно мочатся. Мужчина в полосатой простыне, похожий на Кроза, — точнее, это и есть Кроз — стоит вместе с ними, принимая участие в групповом полисе.

Что дальше? Кроз намерен отуземиться? Сбросить одежду, пристраститься к пению а капелла, отрастить огромный член, который в определенные дни становится синим? Если бы за первые два пункта можно было получить третий, Кроз ни на секунду не задумался бы. И очень скоро все до единого холостяки из Беззумных Аддамов тоже захотят себе такой. А там, не успеешь и глазом моргнуть, начнется соперничество, разразятся войны — с дубинками, палками и камнями, а потом…

«Возьми себя в руки, — командует себе Тоби. — Не придумывай ненужных забот. Тебе жизненно нужно выпить кофе. Какого угодно. Из корней одуванчика. Благочашку. Разболтанной черной грязи, если больше ничего нету».

И если бы у них был алкоголь, она бы и от него не отказалась.

Рядом с сараем-кухней поставлен длинный стол, как в столовой. Сверху натянут тент, видимо, восторгнутый на чьем-то заднем дворе, — для тени. Все задние дворы жилых домов сейчас уже пришли в запустение, бассейны потрескались и высохли или, наоборот, затянулись тиной, и в разбитые окна кухонь вползают, как разведчики, первые плети зеленых лиан. Внутри домов, по углам, крысы построили себе гнезда из клочков ковра, и в гнездах пищат и шевелятся лысые розовые крысята. В балках бурят ходы термиты. В лестничных пролетах летучие мыши охотятся на мотыльков.

— Стоит корням заползти внутрь и хорошенько укрепиться, и ни у одной постройки человека не будет ни единого шанса, — так любил говорить Адам Первый, обращаясь к руководящему ядру вертоградарей. — Корням хватит года, чтобы разодрать мощеную дорогу. Они забьют дождевые водостоки, и как только откажут насосы, фундаменты просто размоет, и никакая сила на Земле не сможет остановить всю эту воду. А потом, когда на электростанциях начнутся пожары и короткие замыкания, не говоря уже о ядерных…