Станислав Родионов - Избранное Страница 6

— Думаешь, без тебя не обойдусь?

— Обойдешься, сынок.

Генка не ответил — громом выкатился с кухни, а потом, слышу, и наружная дверь хлопнула. Горячий парень, японской борьбой занимается — на матрасиках и босиком.

Мария глаз не поднимает от говядины. И то: ножик у меня и до сих пор ненаточенный. Да какая теперь к хрену говядина… Я подошел к окну и открыл — мне чего-то воздуху стало маловато, будто на шее галстук затянули.

Начало марта, а зима стоит стопроцентная. Снегу в этом году намело столько, что и до следующего хватит. Мне со второго этажа видать, как ветки березы до наста касаются, ветерок ими водит и рисуют они своими крепкими почками неправдоподобные дули и козули.

— А если ты своим упорством любовь их разрушаешь? — тихо спросила Мария.

— Ну и бес с ней!

— Коля, да ты в своем уме ли?

— А он что — любовь покупает? Дам денег, так любовь будет, а не дам, то ее и нет?

Мария не ответила. Только вижу, что лицо ее созрело для слез. Подошел я, обнял.

— Настоящего мужика хочу из него сделать, Мария.

— Уж больно ты суров, Коля.

— А он? Ты эту Весту сколько раз видела? Три, не более. С родителями ее знакома? Шиш. Генка с тобой ранее делился? Шиш. А вот с другом Костей Дрипочкиным он душу не затворяет. Неужель родители дальше приятеля? Прав я, Мария.

— Правда всегда посредине, Коля.

— Как так?

— Каждый человек прав, и каждый человек не прав.

— Викторину загадываешь, Мария.

— Неужели ты думаешь, что у одного может быть вся правда, а у другого ее ни капли?

Глянул я на Марию позорче — не нагляделся за года. Новгородская она, основательная. Сидит на кухне и смотрит себе на говядину, а видит еще кое-что. Правда всегда посредине… Может, оттого и грудь у меня болит, что нету в ней второй половины правды?

4

Наше автохозяйство полгорода обслуживает. Между прочим, факт: автомобиль перевозит грузов поболе, чем поезда, корабли и эти самые лайнеры. А второй факт и того интереснее: двигатели внутреннего сгорания выдают энергии более всех электростанций, целиком взятых. Так что работа наша людьми ощутимая. Но верховный оценщик ее не механик с приемщиком, а водитель. Коли он пришел из рейса и слова не сказал, то все у него крутилось в нужную сторону; а коли водитель спрыгнул на землю да матюгнулся, то полетела у него в дороге та гаечка, под которой шайбочка. Тут мы недоглядели или схалтурили.

У меня организм такой: ежели я не поработаю, то и не человек. Хожу, как бурый медведь по клетке. Еда мне не жуется. Могу слово крепкое сказануть как бы про себя. Марию могу обидеть. Но уж принимаясь утром за работенку, дрожу весь от нетерпения наподобие компрессора…

Разговорился. И то: калина сама себя хвалит — я с медом хороша. Но про работу факт. Можно было и промолчать, будь работа умственной или кабинетной.

Конечно, мозгой тоже приходится крутить. Но работа моя есть физическая. Растолковывать тут нечего: кто работал, тот знает, а кто не брался, тому не растолкуешь. Под машиной я потел, ты в кабиночке сидел. А коли серьезно, то тяжелее физического труда ничего нет и не надо. Кто этого не понимает, тот не только этого не понимает — тот не понимает ничего. Говорят, человек труда. Это ведь не инженер, не ученый, не бухгалтер… Чего ж так — они ведь тоже трудятся. А того, что человеком труда зовут рабочего, у которого труд физический, то есть тяжелый.

Да что попусту спорить, когда можно провести опыт хотя бы на нашем автопредприятии. Вывесить у проходной объявление: мол, требуется тыща инженеров. На второй день будет тыща. Или: мол, необходимо до зарезу тыща замов и помов. Придет три тыщи. А вот повесь призыв, что требуется одна тыща (прописью) автослесарей — придет один.

Физическая работа — тяжелая. Вот я байку крохотную поведаю — сам видел и слышал.

…Пришел к нам однажды в автохозяйство работник. Странный парень. В очках, вежливый, грамотный, а вкалывает разнорабочим на подхвате. И двор убирает, и бочки катает, и гайки крутит… И чем больше ему наваливают, тем ему вроде бы радостнее. Еще просит. Меня таким интересом защемило, что докопался я. Парень-то этот был не кто иной, как кандидат наук. Беда у него случилась — жена умерла. Так он пошел на тяжелый труд, чтобы забыться. А потом в обрубщики подался — у нас ему легонько стало. Попутно замечу, что пути к трудовому счастью лежат через механизацию труда. Ну?

Труд-то физический тяжел, да работа хороша. Во-первых, у нас тоже механизация имеется. Баллоны не вручную качаем, машины не жердями поднимаем. И станочки, и приспособления, и кран… Тельфер… А во-вторых, что должно быть бы во-первых, скучную работу я не уважаю. Делай так, будто впервой машину доверили и глядит на тебя весь земной шар. Я ребятам рассказал про старинных гранильщиков бриллиантов… Чтобы камешек играл всеми своими цветами и попутно приносил счастье, гранильщик должен работать в хорошем настроении. «Наш Фадеич весельган, любит шуточки и план». Это ребята придумали. А слово «весельган» только по внешности похоже на «хулиган».

В понедельник мы волохались с «БелАЗом». Мамонт еще тот, на нем двигатель тракторного типа. Подустали, но банный свой день соблюли — по понедельникам мы садимся бригадой и обсуждаем минувшую неделю. Взаимные упреки и разные намеки чтобы не копились.

Собрались мы в комнате отдыха. Ребята сидят смирноватые. Лишних три часа отмантулили, хотя я и был против, да Кочемойкин всех завлек.

— Мы сперва ударим, а в конце поправим, — начал я по заведенному обычаю. — Валерка, ты рессору к «газику» новую поставил… А и в старой можно листы заменить. Этак в стране никаких рессор не хватит.

— Спешили ведь, Фадеич.

Валерка, шинщик, парень высокий, тонкий и лохматый, да ухмыляется во весь свой гигантский рот.

— Эдик, между нами, слесарями, ты завтракаешь?

— Не успеваю, Фадеич.

— И в обед съел полсупа да кашу. Подохнуть хочешь?

— Фадеич, я для фигуры.

— Учти, не перестанешь поститься, начнем кормить тебя в складчину.

Эдик, автоэлектрик, копит на «Москвич», посему копейку бережет. Тоже парень видный, и лоб у него крутой и широкий, как бы эмалированный. И родители у него люди непростые. Готовили его в дипломаты, а вышел неплохой ремонтник. Одет с импортной иголочки, курит сигареты из черт-те каких пачек — тут он не экономит.

— Василий, клапана водителю Харину регулировал?

— Было дело.

— И пятерку за это хапнул?

— Не хапнул, а он сам дал.

— Это со своего-то, с трудяги?

— В карман сунул — на пиво, говорит.

— Где пятерка?

— По назначению.

Я достал пять рублей одной бумажкой, положил перед Василием:

— Завтра отдай.

Он схватил ее, как коршун цыплака, и бросил мне.

— Зря, Фадеич, давишь на психологию.

Обиделся. Значит, отдаст. Василий, моторист, тридцати лет, парень плотный и серьезный, да вот как ушла жена, загрустил. Ему как бы работать не для кого. Худо: на кой черт тогда бригада, коли пустое место жены заслонить не может?

— Николай, ты не надувайся, но не пойти ли тебе в школу?

— В какую школу?

— В вечернюю, в восьмой, скажем, класс…

— А чего?

— Тянешь ты бригаду по грамотности вниз.

— Фадеич, у тебя тоже семь классов.

— Меня-то в школу вряд ли примут из-за пенсионного возраста. А тебе всего тридцать восемь.

— Не выставляй меня на посмешище, Фадеич.

— А ты? Весь отдел кадров мрет со смеху над твоим заявлением. Пишешь, что ввиду, мол, кредитного отпуска жены…

От бригадного хохота рыбки в аквариуме чуть не задохлись. Надо сказать, что в комнате отдыха кроме рыбок есть цветы, пальмы, пара фонарей зеленых и столы с журналами и пешками. Рыбки-то что — Николай покраснел от натуги. Думаю, отбой нужен, а то Валерка уже вспоминает про медпункт, где Николай жаловался фельдшерице, что болит у него в перепонках.

— Потом мы, Коля, с тобой этот вопрос подработаем.

Николай, окрасчик, мелковатый и белобрысый, не

только мой тезка, но и мой землячок. Три деревни стояли на трех горах: Малое Дурашкино, просто Дурашкино и Большое Дурашкино. В Малом народ жил ничего себе, приемлемый. В просто Дурашкине собрались мужики работящие и дальнозоркие — два ученых из них вышло, инженера, зубной врач и один бригадир экспериментально-ремонтной бригады — это я про себя. Ну а в Большом Дурашкине, прости господи, дураков навалом получилось. Николай-то оттуда, из Большого.

— Матвеич, в выходные балдел?

— Чего там…

— Матвеич, ты помоложе меня всего на три года, посему не буду читать тебе стишки: кто водочку не пил, тот до пенсии дожил…

— В водке нету витамина, — ухмыльнулся Валерка во весь свой гигантский рот.

— И ты, Василий, тоже… Не купил небось на пятерку брынзы Эдику, а к ларьку поволокся.

— Я не ем брынзу, — сказал Эдик сердито.