Анна Баркова - Избранное. Из гулаговского архива Страница 6

Будущим исследователям прозы Барковой есть над чем подумать. Здесь можно найти как бы черновой вариант постмодернизма, концептуализма (см., например, рассказ «Счастье статистика Плаксюткина») и других литературных явлений, привлекающих сегодня столь пристальное внимание читателей.

Заканчивая эту статью, хочется выразить надежду, что наша книга даст толчок к более глубокому постижению литературного наследия Анны Александровны Барковой. Ее имя должно встать в ряд самых известных имен русской литературы XX века.

Поэзия

Контрабандисты

Долго, долго в город провозилиТайные запретные товары.Дымом дряхлый город к небу взвилиНаши полуночные пожары.   А на старом пепелище люди   Потихоньку домишки возводят,   А у нас тоскуют снова груди   Об опасной гибельной свободе.Провезли вчера мы в новый городДинамита небольшую бочкуИ зарыли потихоньку в гору.Да избрали, видно, злую ночку.   Завтра боязливо в темной чаще   Расстреляют нас, контрабандистов.   Встретим смерть протяжным и сверлящим,   Словно острый луч, сигнальным свистом.

1921

«Верно ты детей лелеешь розовых…»

Верно ты детей лелеешь розовых,Исполняешь свято долг жены,Но лицу боярыни МорозовойИсступленья страсти суждены.   Я сама сектантка-изуверка,   Я приволжский, я дремучий лес,   Суждено мне много исковеркать,   Многое замучить на земле.Я люблю лицо твое широкое,Скорбный взгляд, и гордый, и простойВсеми сумасшедшими пороками,Всей моей тревожной высотой.   Неужель седеющего кречета   Я приветить свистом не смогу,   Неужели я тебя не встречу   На моем приволжском берегу.

1922

Тигрица

Я родилась слишком гибкой,Глаза мои солнцем выжжены.Пантерой назвать — ошибка,Но тигрицей — с глазами рыжими.   Так имя мое — тигрица,   Укрощенная лицемерка.   О, как сладко разъяриться   И золотом глаз померкнуть.Этот край зимой так стынет,И вкус у пищи пресный,Покинуто там, в пустыне,Логово неизвестное.   В грубости простодушной   Цвела голова дикарки.   Только ночи были душны   И видениями ярки.И, крадучись, из пустыниЯ скрылась, стыдясь измены,И познала моя гордыняСладость странного плена.   Прикоснувшись к шерсти звериной,   Кто-то промолвил: — Здравствуй!   И скользнуло сердце тигриное   В нежность и лукавство.Испытания лаской — отраваДля зверя пустынного жара.Укротитель, дай мне правоНа маленькую ярость.

1923

«Этот год сумрачно прян…»

   Этот год сумрачно прян:   И смерть, и вино, и мед.   И судорожен, и рьян   Тяжелый мой взлет.Не спасай меня от вина,Я пьяна, чем я захочу,Даже нежность твоя, о, знай,Не слабее вина ничуть.   Разве хмель опьянит?   Я древнее вино сама,   Меня под лавой хранит   Помпейских подвалов тьма.Я только очень хитра,Когда умоляю: спаси!Кто меня вкусит хоть раз,Крови вулкана вкусит.   И пойдет на вершины земли,   И заглянет в жерла вниз,   И будет тщетно молить:   — Разомкнись!И когда легенд убранствоСкроет мои черты,Не поймет никто, что пьянствомДостигла я красоты.

1923

«Я, изгнанница из пустыни…»

Я, изгнанница из пустыни,Допиваю последний портвейн.Властвуют в мире отнынеЛенин и Эйнштейн.   Последние пьяные стихи я   Разливаю в рюмочки всем.   Ты смирилась, моя стихия,   И скоро поумнеешь совсем.Теперь и в любви нерасчетливойХозяйственный важен расчет,И я отмечаю заботливоКурс сердечных банкнот.   Вчера такой-то убыток   Потерпела от ревности я,   Дипломатической лаской покрыта   Сегодня потеря моя.Да здравствует экономикаНа заводах наших сердец,Да царит в песенных томикахИнженер, страсти спец.

1923

«Упокой нашего бога…»

Упокой нашего бога,Каменная земля,Горевала о нем немногоДвуногая умная тварь.   Молились мы по уставу   И так же слагали персты.   Усопшему богу слава,   Готовьте новым кресты,Героям — вечная память.Если скончался бог,Кто бы теперь над намиВозвыситься дерзко смог?   Равно и ровно отныне,   Любезное стадо, пасись.   К чему счастливой скотине   Какая-то глубь и высь?

1927–1928

«Смотрим взглядом недвижным и мертвым…»

Смотрим взглядом недвижным и мертвым,Словно сил неизвестных рабы,Мы, изгнавшие бога и чертаИз чудовищной нашей судьбы.

И желанья, и чувства на светеБыли прочны, как дедовский дом,Оттого, словно малые дети,Наши предки играли с огнем.

День весенний был мягок и розов,Весь — надежда, и весь — любовь.А от наших лихих морозовИ уста леденеют, и кровь.

Красоту, закаты и право —Все в одном схороним гробу.Только хлеба кусок кровавыйРазрешит мировую судьбу.

Нет ни бога, ни черта отнынеУ нагих обреченных племен,И смеемся в мертвой пустынеМертвым смехом библейских времен.

1928

«Лирические волны, слишком поздно!..»

Лирические волны, слишком поздно!Прощаться надо с песенной судьбой.Я слышу рокот сладостный и грозный,Но запоздал тревожный ваш прибой.На скудные и жалкие вопросыОтветы все мучительней, все злей.Ты, жизнь моя, испорченный набросокВеликого творения, истлей!

9 мая 1931

Последний козырь

Я знавала сухие слезы:Влаги нет, а глаза в огне.Я бросаю последний козырь —Иль подняться, иль сгинуть мне.

Слишком много сыграно партий —Вечный проигрыш, вечный позор.Я склоняюсь к последней карте,Как преступник под острый топор.

Отойдите, друзья. С неизвестнымЯ останусь с глазу на глаз.Нужно силы последние взвеситьВ этот мне предназначенный час.

Нужно выпить черную чашу.Пусть я буду, как прежде, одна.Запоздалая помощь вашаБесполезна и не нужна.

Вы — счастливцы, избравшие прозу.Страшен песен слепой произвол.Я бросаю последний козырьНа проклятый зеленый стол.

9 мая 1931

Рифмы

«Печален», «идеален», «спален» —Мусолил всяк до тошноты.Теперь мы звучной рифмой      «Сталин»Зажмем критические рты.

А «слезы», «грезы», «розы», «грозы»Редактор мрачно изгонял.Теперь за «слезы» и «колхозы»Заплатит нам любой журнал.

А величавый мощный «трактор»Созвучьями изъездим в лоск.«Контракта», «пакта», «акта», «факта».Буквально лопается мозг.

«Дурак-то»… Ну, положим, плохо,Но можно на худой конец.А «плохо» подойдет к «эпоха»,К «концу», конечно, слово «спец».

С уныньем тихим рифмовалиМы с жалким «дымом» жаркий «Крым».Найдется лучшая едва ли,Чем рифма новая «Нарым».

С воздушной пленницею «клетку»Давно швырнули мы за дверь.Но эту «клетку» «пятилетка»Вновь возвратила нам теперь.

Что было признано опальнымВновь над стихом имеет власть.Конечно, новая банальностьНа месте старой завелась.

«Класс» — «нас», «Советы» — «без просвета» —Сама собой чертит рука.И трудно, например, поэтамИзбегнуть: «кулака» — «ЦК».

10 мая 1931