Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган Страница 6

Она соблазнила Иоганна, и он обезумел. Сорайя, сотканная из музыки и танца, как болезнь, проникала в кровь и отравляла ее. Руки, извивающиеся, как змеи, обнаженные ноги, сверкающие драгоценные камни на груди, цветок у пояса… Как тут не потерять голову?

Все понимали Иоганна и были тронуты заботами капитана, который сумел вырвать товарища из страстных и разорительных объятий танцовщицы. Ах! Эти руки, эти ноги, эта грудь… Каждый ясно видел перед собою Сорайю. Она танцует, и за ее розово-изумрудной наготой исчезает рахитичный труп Дониньи, исчезают страх и смерть.

На следующее утро капитан вновь отвлек всех от мыслей о смерти. Он явился на похороны в чудесной парадной форме. Жители предместья еще не видывали такого великолепия — серебряные эполеты, белые перчатки, новая фуражка с золотым якорем. И орден на груди. Капитан сказал:

— На море все это делается гораздо быстрее: заворачивают тело в брезент, покрывают знаменем, матрос играет на рожке похоронный марш, и покойника бросают за борт. Быстрее и красивее, не правда ли?

— Сеньор капитан присутствовал когда-либо на таких похоронах?

— Еще бы… десятки раз… И присутствовал, и командовал… Десятки раз.

Он прикрыл глаза, и соседи поняли, что перед его внутренним взором проплывает вереница воспоминаний.

— Помню беднягу Джованни… Он был матросом и много лет служил под моим началом. Я перешел на другое судно, и он тоже: уж очень он привязался ко мне. Но он был итальянец, а ведь итальянцы, вы знаете, ужасно суеверны. Он часто говорил: «Капитан, если я умру в плавании, то пусть меня бросят в мое родное море». Он считал, что если его тело опустят в другие воды, то душе не будет покоя…

Похоронная процессия тянулась медленно, и капитан рассказывал не спеша:

— И вот он умер, мой храбрый Джованни, и задал мне дьявольскую работу…

— Отчего же он умер?

— Пил много. От чего еще он мог умереть? Пил он отчаянно, у него были семейные неприятности.

А когда он умер, пришлось сделать крюк, отклониться от курса. Отклониться от курса, господа, вы понимаете, что это такое? Только для того, чтобы бросить тело в итальянские воды… Я обещал и сдержал свое обещание. Изменил курс, и мы плыли сорок восемь часов…

— А… а покойник?

— Что?

— Выдержал столько времени без…

— Мы положили тело в судовую холодильную камеру. К моменту похорон он был тверд, как вяленая треска, но зато ничуть не испортился. Из-за того, что я сдержал свое слово, у меня была куча неприятностей с судовладельцем. Но это вас не может интересовать…

Их интересовало все, и они жадно расспрашивали капитана. По улицам Перипери между ними и гробом Дониньи шагал загорелый, просоленный морскими ветрами Джованни. Он пил, потому что у него были неприятности в семье… Капитан рассказывал о споре со скупым судовладельцем, о своих остроумных, но твердых ответах, о том, как он защищал право матросов: быть брошенными в море своей родины и съеденными рыбами со знакомыми названиями. Когда матрос последний раз погрузится в море, его мертвые глаза увидят родные берега и он протянет к ним свои холодные руки. Но судовладельца Менендеса невозможно было убедить в этом. Грязная скотина, мелкими интригами и подлостями он добрался до руководства фирмой, а прежнего шефа вверг в нищету, вот тот был хороший человек, он понимал моряков… Менендес же бандит, капитан и сейчас его ненавидит.

Разве можно сидеть в комнатах, валяться в постели, прятаться под одеяло, хворать и дрожать от страха, когда в этот вечер на площади капитан рассказывает о кораблекрушении, которое он потерпел у берегов Перу во время землетрясения? Волны, как горы, море ежеминутно разверзается, небо чернее, чем в самую темную ночь.

Полная луна стояла над предместьем, серебристый свет заливал пляж; море искрилось. Прежде обыватели Перипери не заметили бы красоты неба, они сидели бы взаперти в ожидании неизбежного конца. А сейчас капитан приглашает их к себе выпить по рюмочке и поглядеть на небо в телескоп.

ГЛАВА ПЯТАЯ

О телескопе и его разнообразном применении и о Дороти, стоящей на юте в свете луны

Ах, телескоп… С его помощью они забывали о скуке и монотонности своей жизни. Они летали на Луну, на другие планеты, и сколько фантастических приключений ожидало их там! Как бы по мановению волшебной палочки Перипери из тихого предместья «Бразильского Востока», где жили старики, ожидающие смерти, превращался в межпланетную станцию, откуда бесстрашные путешественники отправлялись на завоевание звездных миров.

Большая гостиная с окнами, выходящими на море, — где было столько веселых вечеринок, когда девицы Кордейро и их подруги кружились в объятиях юношей, — совершенно преобразилась. Исчезли вазы с цветами, рояль, на котором Аделия барабанила фокстроты и вальсы, радиола и претенциозная мебель.

Гостиная походила теперь на капитанский мостик, и хилый Леминьос, входя в нее, всякий раз ощущал тошноту. Веревочная лестница, свешивавшаяся из окна, вела прямо на пляж. Зекинья Курвело, кандидат в судовые комиссары, мечтал, что настанет день, когда его немного отпустит ревматизм и он начнет входить к капитану и выходить от него только по этой лестнице.

На стенах в дорогих рамках висели дипломы, полученные двадцать три года назад. В одном было написано и скреплено подписью начальника управления порта, что Васко Москозо де Араган сдал все экзамены и испытания, требующиеся для получения звания капитана дальнего плавания, и имеет право командовать любым судном торгового флота на всех морях и океанах. Этот диплом он получил двадцать три года назад, еще сравнительно молодым, в тридцатисемилетнем возрасте. Но, по словам капитана, он уже тогда был старым моряком, потому что еще десятилетним мальчишкой плавал юнгой на тихоходном грузовом судне и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице все выше и выше, дошел наконец до должности старшего офицера и первого помощника. Он хотел видеть новые страны, бороздить чужие моря. На многих судах плавал капитан, под разными флагами, немало испытал, пережил и страдания любви. Но когда ему стукнуло тридцать семь и пришла пора получать звание капитана дальнего плавания, он вернулся в Баию — только здесь хотел он обрести желанный титул. Пусть он получит звание у себя дома и пусть его родиной как капитана станет бухта Салвадора, откуда он мальчишкой отправился в море на поиски приключений. Он по-своему тоже суеверен, прибавил капитан с улыбкой. Зекинья возразил: напротив, то был благородный поступок, свидетельствовавший о патриотизме капитана, специально приехать с Востока, чтобы сдать экзамены именно в Баие. «Притом, без ложной скромности, довольно блестяще», — пояснил капитан дальнего плавания. Так сказал капитан Жорж Диас Надро, тогдашний начальник управления порта, ныне выдающийся адмирал нашего славного военно-морского флота, который дал высокую оценку его ответам.

В другой рамке висел диплом кавалера ордена Христа, почетного португальского ордена. Этим орденом капитана наградил сам Дон Карлос I, король Португалии и Алгарви, за выдающиеся заслуги в деле развития морской торговли.

Капитан сидел на складном стуле, обитом клеенкой, — такие бывают в каютах, — рядом с ним стоял штурвал, капитан держал в руке трубку и смотрел в окно. На широком столе — огромный вращающийся глобус, различные судовые инструменты и приборы: буссоль, анемометр, секстант, гигрометр, а также большая черная подзорная труба (город Салвадор был виден в нее совсем близко), параллель — прокладывать курсы — и замечательная коллекция трубок, вызывавшая всеобщее восхищение. И наконец судовые часы, именовавшиеся хронометром.

На стенах мореходные карты, карты океанов, заливов и бухт, затерянных островов. На столике на колесиках, в котором капитан держал бокалы и бутылки с вином, в стеклянном ящике модель пакетбота, «гиганта морей, моего незабвенного «Бенедикта», — последнего судна, на котором плавал капитан. Повсюду стояли и висели увеличенные фотографии других кораблей различного размера и разных стран; все в рамках, некоторые цветные. В каждом из этих судов была частичка жизни капитана Васко Москозо де Араган, и он вспоминал связанные с ними истории, случаи, минуты счастья и долгие одинокие ночи.

И наконец — телескоп. Он произвел сенсацию, когда был собран и труба оказалась устремленной прямо в небо. «Увеличивает размер Луны в восемьдесят раз», — объявил Зекинья Курвело, который все больше осваивался с инструментами, с фотографиями кораблей в рамках и с самим капитаном.

В этот лунный вечер они совсем забыли, что утром хоронили Донинью Барату. Всем хотелось посмотреть в телескоп, разгадать тайны мироздания, увидеть Луну и горы на ней, найти звезды, про которые когда-то давно учили в школе. И все старались отыскать Южный Крест.