Эдуард Лимонов - Лимонов против Жириновского Страница 6

Анпилов восхитил меня своим якобинством и целостностью характера. И восхищает до сих пор. В известном смысле он — поп-звезда красных митингов, запросто управляет он многотысячными митингами, приводя даже немолодых людей в истерику. Он умеет, если хочет, опустить толпу до детского возраста, как бывалая рок-звезда. На митинги «Трудовой России» взрослые мужики и бабы приходят в красных галстуках, пилотках, с красными флажками в руках. При появлении Анпилова они визжат и закатывают глаза, как пятнадцатилетние провинциальные девочки на концертах покойного идола русской молодежи Виктора Цоя. Они — старшее поколение, реагируют на Анпилова как на рок-звезду, именно так, он их красный идол. Он возвращает их в молодость, в жизнь, в борьбу, дает им почувствовать вкус жизни и борьбы, а они за это воздвигли его в идолы.

Как было когда-то и с Губановым, я ставлю себя на место Анпилова. Я был в пяти шагах от него, когда, взобравшись на капот автомашины у ступеней, ведущих в здание Останкино, произнес он свою, оказавшуюся последней, политическую речь в 19 часов, 3 октября. Я лежал вместе с ним под пулями, чем горжусь.

Когда дубовые головы «интеллектуалов» недоумевают, почему мне интересна политика, я поражаюсь их дубовой нечувствительности. Русская политика так же чувственна, романтична и героична, как русская поэзия. Тот, кто не чувствует героической стихии митингов, демонстраций, стычек с вооруженными псами-рыцарями из ОМОНа, кого никак не колышут народные шествия, флаги, крики, речи, столкновения, борьба, кровь, пролитая в этой борьбе, — тот просто биологически неполноценен. В таком человеке отсутствует азарт, вдохновение, перец и соль, — он безжизненен, — кусок мыла, а не человек.

Бутерброд с садом

С Архиповым мы договорились увидеться на демонстрации в День Армии 23-го, Жириновский с партией должны были («как всегда», — сказал Архипов) выступать со своего грузовичка в районе Пушкинской площади. «Приходите, я вам принесу шубу, а то вы в своем бушлатике парижском окоченеете», — сказал мне Архипов по телефону, и заботой этой тронул меня, признаюсь. Встретиться же нам 23-го не удалось, так же как не встретился я и с полковником Алкснисом до этого на площади Маяковского. (Алкснис договорился, что мне дадут слово). Но все наши планы оказались спутанными, ибо в последний момент демонстрацию и митинг запретили. Площадь Маяковского оказалась оцепленной тысячами милиционеров и ОМОНовцев. Произошло первое столкновение оппозиции с демократическим ОМОНом, я описал подробно «Битву на Тверской» в книге «Убийство Часового». В той битве меня ударили дубинкой по голове и по ребрам, но я уверен, что и я успел приложиться к паре враждебных голов. Как бы там ни было, в тот день мы не встретились.

Я уже разобрался немного в симпатиях и антипатиях внутри оппозиции. Владимира Вольфовича явно избегали. На большинстве митингов он парией произносил речи с грузовичка, поставленного в сторонке от общей сцены, но рядом. Обиженно и с горечью описывает тот же Архипов другую, не в День Армии, но мартовскую демонстрацию, но я уверен, что так бывало всегда, и до и после.

«НАШИ. Они стояли на трибуне и с едва скрываемой усмешкой смотрели, как толпа красноповязочников проверяет крепость ребер Владимира Жириновского. Те, кто в оцеплении, твердо выполняли команду о недопущении к «броневичку» одного из полноправных устроителей митинга 17 марта на Манежной площади. Они — те, кто любит именовать себя «Наши». Среди них и автор термина — А.Невзоров. Он смотрел на происходящее сквозь объектив видеокамеры: по его лицу блуждала улыбка, как у экспериментатора, наблюдающего в микроскоп занятную сцену из жизни инфузорий. Столь же снисходительно взирал на это и будущий «властитель России» генерал Макашов. «Не время, не время», — говорил он Жириновскому. Похоже, не только не время, но и не место.

Обитатели «броневичка» — члены ЦК разнообразных компартий, ряженые и поборники дружбы народов в рясах и без оных с чувством глубокого удовлетворения единогласно так и не допустили Владимира Жириновского к микрофону: не ровен час переманит народ на свою сторону… Урок на будущее для ЛДП: мероприятия партии не должны совпадать в пространстве и времени со сборищами — «коммуноидов».

Сегодня, полагаю, Владимир Вольфович, бывший изгой, бывший не допущенный и не приглашенный, испытывает мстительное удовольствие, сидя в Думе со своими семьюдесятью партийцами, в то время как обижавший его Макашов и организатор тогдашнего 17 марта Вече на Манежной — Анпилов, — сидят не на креслах в Думе, но на жестких койках в Лефортово. Владимир Вольфович имел тогда право на обиду, так же как были вполне обоснованны опасения и Макашова, и Анпилова: воспользовавшись отсутствием на выборах самых густых «красно-коричневых» партий, в том числе и анпиловской «Трудовой России», переманил-таки народ на свою сторону Жириновский. Именно в «неровен час», — когда семь красно-коричневых партий были запрещены, а еще шесть (в том числе Национал-Республиканская Партия Лысенко и Российский Общенародный Союз Бабурина) были вышиблены из участия в выборах под разными предлогами. Молодец Архипов, ай да молодец, все ты понял тогда правильно! Однако, Андрей Вячеславович, ты ошибся в том, что касается авторства термина НАШИ. Автор термина никакой не Невзоров, но — Эдуард Лимонов. Еще 2 ноября 90 года (за несколько месяцев до появления невзоровского телефильма под этим названием) «Известия», тогда выходившие еще 13-миллионным тиражом, опубликовали мою статью «Размышления у пушки», где речь шла именно о НАШИХ, и слово это, жирным шрифтом выделенное, употреблялось по меньшей мере шесть раз! Полковник Алкснис, внимательно прочел эту статью и в восторге отозвался мне о ней, я познакомился с Алкснисом чуть раньше, чем с Жириновским. Прочел ее внимательно и Невзоров, друг Алксниса, вместе с которым они и организовали движение «НАШИ». Чужого мне не нужно, но и мое не тронь! (После выборов декабря 93 года, признаю, я стал менее щедр, чем был до выборов. Раньше у меня заимствовали все кому не лень, и я радовался, мне не было жаль. После выборов я указываю на свое отцовство. Предпочитаю указывать.) Анпилов же допустил меня тогда на свой «броневичок» и дал слово. Согласно «Независимой Газете», я пожурил собравшихся за слишком благодушное настроение и предложил готовиться к гражданской войне».

Я таки предложил им готовиться к длительной борьбе, потому что за эти два дня, 16-е и 17-е марта, убедился в соглашательстве и трусости части лидеров, насмотрелся на раздоры в лидерской среде, отодвигавшие общую победу. На «броневичке», Андрей Архипов угадал, обстановка была не из легких. Нельзя сказать, однако, что все они были озабочены только тем, чтобы не допустить Жириновского к микрофону. Обиженный за что-то на Бабурина, Анпилов очень долго не давал ему слова, и тот уже хотел было, замерзший, покинуть трибуну. Генерал Макашов, его собирались выбрать Президентом, но не выбрали, струсив, в Вороново, был оттеснен куда-то в задние ряды. Я молча ему сочувствовал, так как решительный человек — Макашов вынужден был подчиниться темпу людей нерешительных… Короче, на «броневичке» царила нервозность, и после своего выступления я был счастлив сбежать вместе с Володей Бондаренко к редактору «Дня» — Проханову, домой. Я серьезно в тот день впервые задумался о том, что лидеры наши в большинстве своем — бояре в высоких шапках. Бояре, попавшие в бояре при перестройке, за заслуги при прошлом режиме, беспомощные во все более резкой и капризной, переменчивой погоде русской политики. Участвуя 16-го марта в гостинице «Москва» в заседании Оргкомитета съезда (присутствовали Виктор Илюхин, Сажи Умалатова, Макашов, бывшие депутаты Голик и Крайко), я видел, как умеренные Голик и Крайко сумели сбить Оргкомитет съезда депутатов СССР (а на следующий день и съезд) с радикального пути. На следующий день, 17-го метались мы, несколько радикальных националистов, по залу ДК в Вороново, сталкиваясь с таким же злым, как и мы, ругающимся матом Анпиловым, метались от радикального депутата к депутату, от Петрушенко к Алкснису, пытаясь предотвратить неминуемое. Все было загублено! Героизм нескольких сот депутатов, приехавших из провинции, караван автобусов и журналистских автомобилей, пробирающихся в снегу, сделался из трагического опереточным караваном. Внимание всего мира было вызвано напрасно. «Отставить, ложная тревога!», — все было загублено трусостью и (с облегчением!) полумерами. Вместо создания правительства национального спасения, — создали, бюрократическая уловка трусости, — постоянный президиум съезда!!!

Струсили именитые, известные на всю страну. Уже при свечах (трусливое тоже правительство отключило свет) меня все знакомили с именитыми и известными (и с Лигачевым!), а я думал с горечью: струсили, потеряли исторический шанс, болваны! Всего-то нужно было понять, что есть один исторический шанс — сегодня, 17 марта 1992 года! И больше не будет. И даже этот шанс, дополнительный, самый-самый последний. (В декабре 1991 года на самом деле нужно было не уходить из зала заседаний Верховного Совета СССР, воспротивиться!) Но вот выдался еще шанс в марте 92-го, еще не было у армии инстинкта повиновения Ельцину, «хозяину», как в октябре 1993-го. Создав параллельное правительство и выбрав Президента СССР тогда в марте 92-го, они имели множество шансов на успех, на то, что страна перейдет постепенно к их правительству.