Андрей Филатов - Sugar Mama Страница 6

Тони вскрывал пачку за пачкой. Мишель сидела на кровати и курила, уставившись в пол. Русский совсем ушел в себя. Он раскачивался все сильнее и отстукивал ритм уже не только ногой, но и обеими руками по деревянному стулу.

Worked all the summer, worked all the fallHad to take Christmas in my overallsBut now she's gone and I don't worrySitting on top of the world[11].

– Знаешь, Тони, что написано на этих зеленых бумажках? – спросил русский. – Там написано, что мы верим в Бога. Ты веришь в Бога, Тони?

Тони продолжал молча считать деньги.

– А ты Мишель?

– Верю, – выдохнула она дым сигареты через ноздри.

– Ни во что вы не верите, кроме денег! Папа приехал к вам в Гавану и сказал: «Любовь – это бог». И вы поклонились папе. А потом пришли домой, и вас спросили: «Расскажите нам, что сказал папа?» И вы ответили своим близким: «Он сказал, что бог – это деньги». Так ведь это было, Тони? Вижу, ты носишь большой крест. В нем килограмм чистого золота. Это крутой крест. Выходит, ты все-таки крут? Тогда тебе нужны крутые деньги. Знаешь, что я сделаю, когда спущусь с вершины мира? Я сделаю крутые деньги, чтобы каждый раз, когда люди станут их пересчитывать, они вспоминали, кто их бог. Я нарисую на всех купюрах вместо отекших морд американских президентов лицо распятого Иисуса в терновом венке. В его глазах страдание, а по лицу стекает кровь. И тогда каждый, кто говорит, что верит, может честно сказать: «Вот мой Бог».

Странно, что никто не додумался до этого. Это же так просто! Представьте, священник заканчивает молитву словами: «Мы верим в Тебя, Господи!» – и берет у прихожан деньги – во славу Господа. И что же на деньгах? Тоже Бог! Все встало на свои места. Слышишь, Тони? Ты скоро закопаешься по уши в куче денег, как навозный жук в куче дерьма.

– Здесь только двадцать тысяч. – Тони поднял глаза от стола. – Хочешь оставить себе рукопись, гони еще столько же.

– Ты снова о деньгах? Неужели тебе совсем не нравится история о моей девушке? – спросил русский. – Тогда ты ничего не понял в жизни, Тони. Твои проценты – это удовольствие от пересчитывания денег, которые тебе вернули. Если ты думаешь, что этого мало, можешь положить все обратно в рюкзак и повесить его на стул.

Из соседней комнаты раздался голос хозяйки квартиры, у которой русский снимал комнату:

– Коста, там внизу стоят двое полицейских. Хотят с тобой поговорить. Что им ответить?

– Скажи им, Мари, что на вершине мира уже нет свободных мест! – прокричал русский. – Но если они все же хотят пообщаться со мной, так и быть, пусть попробуют сюда забраться.

– Ладно, скажу, что тебя нет дома, – ответила хозяйка.

– Черт, – ругнулся Тони и начал запихивать деньги обратно в рюкзак.

– Видишь Тони, – сказал русский, – кажется, ты уже понимаешь, в чем состоят твои проценты. А ведь полиция наверняка заинтересуется, откуда у кубинца такие деньги? И что ты им скажешь? А я могу сказать, что эти деньги мои… И мне ничего не будет. Понимаешь? Если ты и дальше будешь так же быстро усваивать уроки, есть шанс, что…

Он не успел договорить, потому что Тони, почти не целясь, ударил его в челюсть, и русский рухнул на пол.

– Надо смываться! Соберешь рюкзак – и быстро уходи, – приказал он Мишель и выскочил на лестницу.

Мишель собрала оставшиеся деньги в рюкзак и выбежала вслед за Тони.

Когда не стало слышно ее шагов по металлическим ступеням лестницы, русский повернулся на спину. Он приподнял голову и оглядел комнату. Взяв с пола стодолларовую купюру, он посмотрел сквозь нее на свет, падающий с улицы через открытую дверь, и беззвучно рассмеялся.

– Ты в порядке, Коста? – вбежала в комнату Мари.

– В порядке, – кивнул русский.

– У тебя кровь на лице. – Она стала вытирать его подбородок. – Они били тебя?

– Пустяки. Ты все сделала, как я просил. Ты молодец, Мари. Эти придурки струсили и сбежали.

Он поднялся с пола, подошел к шкафу и налил рома себе и хозяйке:

– Давай выпьем, Мари. Ты умница. Они выпили.

– Знаешь, Мари, за что я полюбил Кубу? – сказал русский. – За то, что здесь даже самый последний бедняк никогда не плачется и не ноет, как ему плохо живется. А у нас в России даже богатые не улыбаются. Скверно живется, Мари, когда никто не улыбнется тебе. Это ведь чудо, что мы живем! На что же тогда русские вечно жалуются Господу? На жизнь, которую Он нам подарил? У нас даже женщины забыли, что такое любовь. Мужчины дрочат, женщины мастурбируют, и вся эта порнография называется любовью. А моя девушка целыми днями твердила, что любит меня, и каждый раз возвращалась к своему мужу. Ну уехала бы с ним в Йошкар-Олу, так ведь нет.

– Это в Америке? – спросила Мари.

– Вроде того, – налил себе еще рома русский. Он выпил его залпом и, закрыв глаза, молчал, покачиваясь на стуле.

Мари не стала его беспокоить и тихонько вышла из комнаты. Русский сделал еще один большой глоток прямо из бутылки и негромко допел последний куплет песни.

Going down to the freight yard, catch me a freight trainI'm gonna leave this town, work done got hardBut now she's gone, and I don't worrySitting on the top of the world[12].

Русскому было хорошо, и он улыбался.

Мишель не пошла к старой дискотеке, как велел ей Тони. Она завела мотоцикл, проехала несколько домов по Сорок первой, свернула на Сороковую и через двадцать минут выехала из Гаваны в сторону Матанзаса. Близился вечер, когда Мишель постучала в дверь старого дома на окраине портового города.

Мужчина, открывший дверь, молча смотрел на Мишель.

– Мне нужен Энрике.

– Ну? – кивнул он.

– Я от Рикардо.

– Знаешь пароль?

– Вода.

– Берег, – ответил Энрике и пропустил Мишель в дом.

Это были самые важные слова для кубинцев, решивших бежать через Мексиканский залив до побережья Флориды. По американским законам граждане Кубы, ступившие на территорию Соединенных Штатов, получают право остаться. Перехваченных в море американцы возвращают на Кубу. Это правило получило название «закона сухой ноги».

– Деньги с собой? – спросил Энрике, остановившись у двери комнаты.

Мишель протянула ему сверток.

– Сколько?

– Две тысячи, как сказал Рикардо, – ответила она. Энрике пересчитал деньги.

– Хорошо, – толкнул он дверь. – Будешь ждать здесь.

Мишель огляделась. На полу пустой комнаты сидели еще четыре человека.

– Все, она последняя. Выходим, как стемнеет, – сказал Энрике и закрыл за Мишель дверь.

Катер осветил заброшенную баржу в самом конце старого порта. Прожектор два раза мигнул и развернулся в сторону моря.

– Пошли, – скомандовал Энрике.

Лодка покинула укрытие и вышла из-за баржи, держа курс на сигнальные огни катера. Через некоторое время Мишель уже сидела в его трюме вместе с остальными беглецами. Энрике отдал командиру пограничников по тысяче долларов за каждого кубинца, доставленного на борт, спустился обратно в лодку и направил ее к берегу.

На следующий день американские власти передали Кубе патрульный катер, на котором бежали в США девять кубинцев, пятеро из которых были кубинскими пограничниками. Пройдя девяносто миль и достигнув рано утром города Ки-Уэст на юге штата Флорида, беглецы сдались полиции и ожидали решения службы иммиграции о натурализации в Майами.

Глава Национальной ассамблеи Кубы потребовал от США вернуть только пограничников, оценив этот случай как нарушение миграционных соглашений между Кубой и США.

Единственную женщину из числа бежавших с Кубы офицер иммиграции записал в журнале под именем Мишель Агуас Америка Гонзалес. В ее рюкзаке было обнаружено восемнадцать тысяч долларов США, которые она заявила как свою собственность и которые были ей возвращены сразу же после натурализации в Майами.

ГЛАВА 4

БАНЗАЙ!

Иди, куда хочешь, умри, где должен.

Я сидел на диванчике и изучал увесистый зад девицы, наливающей чай на расстоянии школьной линейки от моих коленей. В этой конторе менеджеров распихали по комнате с такой плотностью, что она стала похожа на пластиковый аквариум с хомяками. Столы стояли не только по периметру комнаты, но и поперек. Удивительно, как еще хватило места для дивана, тумбочки с чайной посудой и кулера с бочонком питьевой воды.

Девица чувствовала, что сзади ее изучают, и, быть может, по этой причине особенно не торопилась.

«Не просто жить с такой попой», – подумал я.

При впечатляющих габаритах ее задница была плоской и совершенно бесформенной. Давно известно: ничто так не привлекает мужчину в женщине, как ее попка. Один знакомый дизайнер даже вывел свои универсальные параметры этой части женского тела.

– Они бывают двух типов, – заметил Витек. – Грушевидные, – обеими руками он вдохновенно обрисовал в пространстве изящную форму, – и яблочком. – Витек очертил два крутых овала.

Торчащая передо мной не соответствовала ни одному из описанных дизайнером типов. Ее обладательница напялила на себя такие узкие джинсы, что исчезла даже приблизительная граница двух известных половинок. «Грушевидные, яблочком и висложопые», – расширил я список.