Яшар Кемаль - Разбойник Страница 6

Он сын солдата, погибшего в Йемене. Долго пастушил у одного ага, но в конце концов это ему осточертело, а тут как раз подвернулся Хаджи-эшкийа, в контрабандный промысел его втянул. С тех самых пор он не расстается с оружием и кавалом. Когда Чобан играет на своем рожке, все заслушиваются — мелодия так и хватает за сердце. И стреляет он превосходно: шутя попадает в подброшенную медную монетку. Спокойный, хладнокровный, уверенный в себе — другого такого нукера поискать!

Хаджи Мустафа поднял голову, посмотрел на Чобана, который лежал неподвижно, словно погруженный в дрему, и сказал, улыбаясь:

— Вот сукин сын! Только подойдет к роднику, сразу заваливается. Просто так лежит, или на кавале играет, или песню затягивает.

Чобан только ухмылялся, слушая его.

— Подойди-ка, — продолжал Хаджи Мустафа. — Успеешь еще належаться, соня. Дело есть.

Когда Чобан встал и подошел, он спросил:

— Ружье заряжено?

Чобан молча кивнул.

Хаджи вынул из его ружья все патроны, потом зарядил снова. Чакырджалы, сидя, с любопытством следил за каждым его движением.

Хаджи погладил ружье и положил его к ногам Чакырджалы. Поцеловал ему руку, поднес ее ко лбу.

— Отныне ты наш эфе, — торжественно проговорил он. — Да помогает тебе Хызыр! Да ослепнут твои враги и да будут сильны твои друзья!

Отойдя в сторону, он со значением поглядел на Чобана. И тот повторил ту же церемонию.

Чакырджалы, растроганный, поднялся с травы.

— Стало быть, Хаджи, принимаемся за настоящее дело?

Мустафа кивнул.

— Пошли вам бог здоровья и сил! — воскликнул Чакырджалы. — Да охрани всех нас Аллах от позора перед друзьями и врагами!

Отныне они должны свято блюсти разбойничьи обычаи. Хаджи уже не наставник, а нукер. Нукерам же не полагается спрашивать эфе, что делать, куда идти, соваться со своим мнением: это, мол, так, это не так. Если эфе их спрашивает, они отвечают, нет — молчат. Его слово для них закон. Обычай запрещает им возражать, а если они все же осмеливаются, то рискуют получить пулю в лоб.

Хаджи взял в руки ружье:

— Разреши, мой эфе.

Чакырджалы разрешил. Одними глазами.

Хаджи выпустил пять пуль в склон горы.

— Разреши и Чобану, мой эфе.

И Чобан выстрелил пять раз. За ним и сам Чакырджалы. Вздрогнули, загудели потревоженные горы. Округлое лицо Чакырджалы раскраснелось от волнения.

Заночевали они возле родника. Хаджи хотелось спуститься к юрюкским шатрам, однако высказать свое желание он не решился. Отныне распоряжается их вожак, и его решение непререкаемо.

Проснувшись рано утром, Чакырджалы сказал Чобану, который был на карауле:

— Разбуди Хаджи.

— Слушаюсь, мой эфе.

Молча позавтракали.

— Хаджи, — сказал Чакырджалы, на этот раз без обычного обращения «дядюшка», — я думаю, нам не следует ходить в становье юрюков. Рано еще нам нос задирать, расхаживать с гордым видом: смотрите, дескать, какие мы молодцы! Сперва надо показать себя. А без этого нас и людьми-то считать не будут.

— Верно, мой эфе.

— И перво-наперво мы должны рассчитаться с Хасаном-чавушем.

— Да, мой эфе.

Послышался свист.

— Посмотри, кто там, — сказал эфе.

Хаджи встал и направился в ту сторону, откуда донесся сигнал. И сам засвистел, как было условлено. Немного погодя он вернулся с подпаском в латаной-перелатаной одежде, в чарыках[6]и в вязаном шерстяном терлике[7]. Подпасок был очень худ — кожа да кости.

— Какие новости, мой лев? — спросил его Чакырджалы.

— Здравствуй, мой эфе. Все это время я следил за чавушем.

Куда он, туда и я. А он все время бродит по деревням. Лупит крестьян. Лупит и спрашивает: «Где Чакырджалы? Где Чакырджалы?» Хаджи-эшкийа велел передать тебе: «Сейчас самое время с ним посчитаться».

— Спасибо тебе, сынок. Передай Хаджи-эшкийа поклон, — произнес Чакырджалы и, повернувшись к Хаджи Мустафе, добавил: — Парень-то совсем оборвался. Дай-ка ему пять-шесть меджидие[8].

Глаза у подпаска заблестели, щеки зарумянились.

— Пусть погибнут все твои враги, мой эфе! — вскричал он. — Да помогает тебе Хызыр! Сам Хызыр на своем коне!

— Доноси мне обо всем, что делает Хасан-чавуш, — велел ему Чакырджалы. — Не спускай с него глаз. И Хаджи-эшкийа предупреди: пусть будет начеку.

После того как подпасок ушел, Чакырджалы обратился к Хаджи Мустафе:

— Надо перейти на ту сторону горы. Пусть Чобан купит провизию в юрюкских шатрах.

«Ну и ну! — подумал Хаджи. — Разбойник, а ведет себя как торгаш. Провизию покупает. Нищему подпаску пять меджидие отвалил!»

Нехотя протянул он руку к кушаку, достал деньги. Чакырджалы сразу смекнул, в чем дело.

— Ты что это, Хаджи, насупился? Мы пока еще не разбойники. Вот когда станем разбойниками, тогда и хлеб не надо покупать будет — люди сами принесут. От доброго сердца. Я не хочу, чтобы о нас сразу же пошла дурная слава, будто мы стервятники какие… А ты, Чобан, — обернулся Чакырджалы к другому своему нукеру, — запомни: если не будут брать деньги, всучи их силой. Скажи, что Чакырджалы поднялся в горы не для того, чтобы обирать бедняков. — Он положил руку на плечо Хаджи. — Дела наши идут неплохо. Мы могли бы свести счеты с Хасаном-чавушем прямо сейчас. Но, по-моему, лучше немного обождать. Народ недоволен им все больше и больше, а это нам на руку…

— Ты прав, эфе. Это нам на руку.

— Вот чем бы только нам заняться? Нет ли в этих краях какого-нибудь ага, притесняющего бедняков? Которого все ненавидят?

— Есть такой. Мустафа-ага, покровитель Верзилы Джерида. Он, кстати, и с твоим отцом враждовал. Но справиться с ним нелегко. Его дом охраняют сторожа и нукеры. Он подкармливает многих разбойников. Среди них и сам Чамлыджалы. Все бедняки — отсюда до Одемиша, от Одемиша до Айдына — ненавидят его лютой ненавистью. Но справиться с ним, повторяю, дело нелегкое. К тому же поместье его — на равнине.

Чакырджалы пробуравил нукера острым взглядом:

— Ну что ж, случай подходящий. Этого Мустафу мы слопаем прямо с потрохами. Нападем на дом. Если денег не окажется, уведем хозяина в горы. А не захочет дать — тут же на месте и прикончим. Попроси-ка Вели-ага разведать, дома ли сейчас Мустафа.

— Пусть Чобан сходит, а потом и мы…

— Нет уж, сходи лучше ты сам. А я подожду тебя у Кровавой могилы, возле Бешик Джевиза.

Хаджи не стал тянуть с этим делом, сразу же отправился в путь. Лицо у него было озабоченное, суровое.

Тяжелая, словно каменная, навалилась темнота на мир. Ни зги не видно. Сеется мелкий дождь. Чакырджалы и его нукеры идут крадучись: опасаются попасть в засаду. На своих лазутчиков они еще не вполне полагаются — люди непроверенные, могут и предать. Даже направление Мехмед выбрал не то, какое им советовали, — прямо противоположное. Хаджи — впереди, метров на сто; за ним — Чакырджалы, а позади — Чобан Мехмед. Метрах в пятидесяти от усадьбы Хаджи остановился и подождал, пока к нему присоединятся остальные.

— Вы оставайтесь снаружи, — распорядился Чакырджалы. — А я войду в дом. Если дверь заперта, открою ее пулями. Бояться нам некого — Хасан-чавуш сюда и за день не доберется… Если начнется перестрелка, не беда. Так-то оно, пожалуй, даже лучше будет, Хаджи.

— Лучше?

— Да.

Чакырджалы перескочил через дувал во двор усадьбы. Он хорошо знал, в какой комнате находится хозяин, с кем он обычно проводит свои вечера и даже сколько в доме денег.

Добравшись до двери комнаты, где Чакырджалы предполагал застать хозяина, он постучал.

— Кто там?

— Мехмед. Хочу повидать ага.

Без всяких расспросов дверь тотчас же отворили. Нетрудно было понять, что здесь никого не боятся.

Едва переступив порог, Чакырджалы прицелился в хозяина.

— Не шевелись, ага. Буду стрелять без предупреждения.

Мустафа-ага сидел, не выказывая никаких признаков тревоги.

Только слегка выпрямился и спросил:

— Ты кто такой? И чего тебе надо, сынок?

— Я Чакырджалы Мехмед. Я знаю, что у тебя дома хранится тысяча триста лир. Если ты мне не отдашь тысячу двести, то…

Ага громко рассмеялся:

— А, Чакырджалы. Слышал я, что ты недавно в горы поднялся. Хотел тебя даже в гости пригласить, пару дельных советов дать.

— Ты мне зубы не заговаривай, ага! Выкладывай деньги!

— Неужели ты не знаешь, сынок, что против Мустафы-ага никто не смеет идти?!

— Заткнись, черноверец! Надоело мне слушать твою болтовню. Где деньги?

Чакырджалы перевел взгляд на людей, сидевших вокруг хозяина. Все они были мелово-бледны.

За спиной Чакырджалы стояли его нукеры.

— Ты только посмотри на этого черноверца, Хаджи! Он, видишь ли, считает, что никто не осмелится против него пойти. А ну-ка забери у него все деньги, до последнего золотого!