Сухбат Афлатуни - Гарем Страница 6

Растворилась. Улетела в насморочный воздух, придерживая рвущийся плащ.

Арахна вернулась вечером, мокрая.

Уронив в коридоре какие-то пакеты, забежала в ванную; включила воду.

Через минуту в ванную зашла Гуля Маленькая, держа под мышкой только что добытого из пакета «Айболита». Арахна стояла под душем, отрешенно водя мочалкой вверх-вниз по бедру.

Устроившись на унитазе, Гуля деловито заболтала ногами. Прочла:

— Доб-рый док… тор Айболит. Он под деревой лежит.

— С-сидит. Сидит этот д-доктор, — усмехнулась Арахна, выходя из оцепенения.

— Принесли Зойке шоколад с орехой?

Арахна кивнула и принялась покрывать мылом плечи и грудь.

— Хорошо. Зойка поделится. Она ведь инвалид, знаете? Инвалиды не жадные.

Гуля вышла, запустив в ванную комок холодного воздуха.

«Идет! Идет!» — закричали дети.

…Сырая Арахна, в одном халатике (первое, что попалось в ванной), прижималась к шершавому пальто Иоана Аркадьевича.

— Я д-д-денег раздобыла… Во! — Из скомканного плаща выпали две тугие пачки.

Иоан Аркадьевич посмотрел с грустным удивлением.

— Уходила она сегодня, — объяснили ему из Залы, — Мы за ней Толика последить отправили, а он ее потерял.

— Не потерял я — не было ее нигде, — громко оправдывался Толик.

Услышав, Арахна отшатнулась от Иоана Аркадьевича. Ударилась затылком о торчащий в стене гвоздь, на котором громоздились детские курточки; курточки посыпались. Она, казалась, этого не заметила: лицо стало немым, как маска, только губы продолжали жить своей нервной, стремительной жизнью.

— Осторожно! — запоздало бросил Иоан Аркадьевич. Рассеянно целуя детей, стал пробираться в Залу. — Упс! — остановился, схватив за руку хромую Зою, всю в пятнах шоколада. — Сегодня же двадцать… двадцать седьмое! День рождения Зои, Зоиньки нашей, Зоиньки-Заиньки…

— Да уж помним! — усмехнулись в Зале.

Иоан Аркадьевич еще раз посмотрел на бледное лицо Арахны; а Зоя уже буксировала его за край пальто в Залу.

«С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя!» — пели строгими голосами жены под скрипку Алконоста.

Потом Иоан Аркадьевич поднимает ноги, его вынимают из джинсов, а джинсы вытряхивают.

Падает пара мелких мусорного вида купюр.

— Дань сегодня плохо собиралась, — смотрит в пол Иоан Аркадьевич.

Становится тихо, и слышно, как в ванной всхлипывает Арахна.

— Сестра, пойди, успокой сестру, — смотрит на Фариду Старшая Жена (Фарида уходит). — За воду и газ бы… Все сроки прошли.

Успокоить Арахну не получилось. Ни Фариде, ни Зухре — наверное, никто из них особенно и не пытался. Жены громко отказывались от принесенных Арахной «вонючих» денег. Требовали чистосердечного признания, где она их взяла, и клятвы не притаскивать больше. Ну, разве что за воду и Алконосту за музыкалку заплатить. И спички вот-вот кончатся. И всё. Она поняла? Благодетельница нашлась! И чтобы не уходила из дому! Она не знает, как сегодня все волновались. Софья Олеговна, сестра, правда, вам было сегодня с сердцем плохо? А она кормящая. Так что если уходить, только куда-то поблизости. И не дольше часа, чтобы с балкона можно было позвать, клянешься? Клянись именем Иоана Аркадьевича!

Сам Иоан Аркадьевич сидел с Толиком и Алконостом в спальной, смотрел на концентрические пятна на потолке и рисовал углем и сангиной своих уродов.

— Ха-ха-ха! — Толик рассматривал рисунки и прыскал в кулачок.

Ночью на очередь к Иоану Аркадьевичу была Марта Некрасовна, массажист-астролог; сменяла ее Гуля Большая. Было слышно, как они спорят над спящим мужем.

— Кончай шептаться, сестры, — стыдила их из Залы Первая Жена.

Любопытство требовало от Первой Жены подняться и взглянуть, что у них там за женские неприятности.

Но она боялась разбудить Арахну, которая заснула рядом и вздрагивала от сложных, нерадостных снов, которые свинцовыми колесницами прокатывались у ее изголовья.

— Стары вэ-эщ пакупаим! Стары падушька-обывь пакупаим! Стары тарелька-пасуда пакупаим!

Старьевщики бродили внизу, в уже наступившем марте, похожем на позднюю осень. Сибирские ветры продолжали хозяйничать в городе, запрыгивали через форточку к Иоану Аркадьевичу, облапливая не хуже старьевщиков разбросанный скарб.

— А-а! — стонал по ночам Иоан Аркадьевич.

Марта Некрасовна просыпалась, слушала, утром составляла неблагоприятный гороскоп.

Иоан Аркадьевич возвращался продрогший, забито-ласковый, джинсы его трясли напрасно — падали только три-четыре скомканные, похожие на палые листья пятидесятки и разлеталась бисером мелочь. Дети ползали по желтому в ромбик линолеуму, собирая ее в специальную кучку.

Незаметно стали жить на деньги, приносимые время от времени Арахной.

Сначала их бросали на пол и осторожно топтали, иногда как бы игнорировали, швырнув на несколько дней пылиться на подоконнике, рядом со сгнившим ростком хурмы. Потом пачки Арахны начинали сами собой съеживаться и исчезать.

Беспокоила Софья Олеговна — повадилась изрекать что-то непонятное.

— Это по-армянски, — поясняла она недоуменным лицам, — Я хочу, чтобы Анечка овладела языком своих предков.

— Но ты же не ей говоришь, а нам, — замечала, раскатывая серое тесто, Зулейха.

— Создаю ребенку языковое окружение! — обижалась Софья Олеговна. — Я-то методику изучала, всю жизнь учительницей прожила… Три года методистом!

— А я тож к Методистам ходила, — сообщала Фарида, проводив Софью Олеговну снисходительным взглядом. — А потом поняла, учение у них неверное, Писание по-американски переверчивают, обедом не кормят… А про звезду-полынь говорят: еще не падала, подожди. Ушла от них в нормальную церковь, подобру-поздорову.

— Да не по-армянски она говорит, я жила у армян в Самарканде, — отвечала ей Гуля Большая. — Просто слова придумывает, чтобы все слушали ее, болтунку.

И стала говорить с детьми по-узбекски.

Происходили и другие чудные вещи. Фарида, например, вдруг сообщила, что ночью к ней прискакали четыре всадника Апокалипсиса и уломали съесть книгу:

— А та книг была такая вскусная, а такая объедения, а так я наелась, потом всю ночь ничего есть не хотела!

После съеденной книги Фарида снова испытала позыв к проповеди; отрыла брошюрки, с которыми когда-то звонила к Иоану Аркадьевичу с вопросом: Что Правит Нашим Миром… Стала читать их поскучневшим детям.

— Ты бы, сестра, лучше им «Айболита» почитала.

— «Айболит» — книга греховная! — мотала головой Фарида.

Она исхудала, стала совсем плоской, одни скулы.

— А меня голубь кормит, — вдохновенно отказывалась она от миски с ужином.

— И меня, — добавляла Софья Олеговна, — меня тоже кормит, правда, Фаридочка?

Голубя в квартире не встречали.

— Стары вэ-эщ пакупа-им! Стары падушька-обывь-тарелька пакупа-им! — кричал снизу старьевщик, топча сапогами лужу перед подъездом.

В один из дней Алконост тайно вынес ему из квартиры скрипку, протянул и стал смотреть, что будет дальше.

Старьевщик заинтересовался футляром: нет ли поломки? Потом придирчиво достал скрипку.

— Играет? Энды курамз, — сказал сам себе старьевщик.

И заиграл. Что-то тихое и больное.

— Во дает, — усмехнулся Алконост, глядя, как скрипка оживает под огромными хозяйственными пальцами старьевщика.

— Стары вэ-эщ пакупаим! — запел старьевщик и заиграл, точно отмахиваясь смычком от дождя.

Потом отсчитал Алконосту несколько золотых, помутневших от старости монет и заковылял дальше сквозь лужи вместе со своей тележкой, наигрывая.

IV

Снова квартиру сдавило безденежье, привычное и невыносимое. Пришлось сказать Арахне:

— Можешь идти… Если так уж хочешь.

Плащик Арахны уже не убирали, и он висел в обнимку с детскими курточками на гвозде.

— Только недолго, — предупреждали ее голоса. — Часа хватит? Я уже волнуюсь. Час и пятнадцать минут. Зонт пусть возьмет, скажите. И про деньги не думай, не нужны нам твои деньги…

«Сестрой» Арахну уже неделю как не называли.

Магдалена Юсуповна надвинулась на Толика и Алконоста, возившихся в уголке.

— Так. Толик мгновенно идет гулять. Посмотришь, куда пошла тетя Арахна. Понятно?

— Понятно. — Толик нехотя отстранялся от Алконоста. — Опять исчезнет, у нее невидимская шапка есть, точно есть.

— Я тоже хочу гулять за тете-Арахной! — заныл Алконост.

— Ты наказан за скрипку и паршивое поведение…

Генеральскими шагами Магдалена прошла на балкон и выглянула. Из подъезда вышла Арахна и побрела куда-то направо, сутулясь под моросью. Через минуту появился и Толик, натягивая на бегу куртку и ныряя в капюшон.