Александр Гроссман - Образ жизни Страница 6

Старшина оставил его в покое самым неожиданным образом. Пётр повёз Алексея в город за покупками по списку офицерских жён. При выезде на шоссе они увидели старшину. Он спал, привалившись спиной к сосне, сочившуюся изо рта струйку облепили мухи, по мокрым штанинам сновали насекомые.

— Жаль, что здесь не ходят патрули, — сказал Пётр.

— Нет, — загадочно улыбнулся Алексей, — что ему патруль: проспится, отсидит пару суток на губе и всё. Ты не видел его Агриппину? И скалку её не видел? Отвезём его домой, там он своё получит. Сразу всё — суд, приговор и исполнение.

Пётр подогнал машину. Вдвоём они с трудом затащили старшину в кузов и вернулись в посёлок. Пётр ожидал увидеть такую же низенькую толстушку, как старшина, а вышла высокая худая женщина, загородила дверь: — В хату не пущу, несите в сарайку.

После этого случая старшина смотрел волком, но не задевал.

Пошёл последний год службы и Петра стал беспокоить холодок неизвестности. Он знал, что может вернуться в Ижевск, койка в общежитии и работа всегда найдутся. С недавних пор у него появились иные желания. Большой красивый город соблазнил его. Так вышло, что ему велели везти комдива с женой и дочкой в Киев. Утром он отвозил генерала в штаб, поступал в распоряжение генеральши и колесил по городу. На обратном пути, не стесняясь его присутствия, генеральша сказала: — Зачем ждать пока пришлют нового водителя? Возьми этого. — Дочка поддержала её. Сидевший рядом генерал спросил: — Слышал, сержант?

— Я танкист, товарищ генерал, — ответил Пётр, не отрываясь от дороги. Уже у дома, выходя из машины, генерал сказал: — Служи, танкист.

Вечером, засыпая, Пётр видел картины городской жизни, фланирующую толпу на Крещатике, поразившее его здание оперного театра, купола Софиевского собора, Владимира с крестом над городом и Днепром. Подступало желание прикоснуться к жизни большого города. Годы, прожитые на казённом иждивении среди себе подобных, не выработали привычки брать на себя ответственность за свою собственную судьбу. Опыт всей предыдущей жизни помог ему легко адаптироваться в армии и теперь, когда пришло время решать, как жить дальше, появились мысли — а не остаться ли в армии. Он стал присматриваться к офицерской жизни и при удобном случае спросил Алексея: — Как ты думаешь, стоит мне поступить в училище?

Алексей ответил не сразу: — Не стоит. Даже если поступишь, ходу тебе не будет.

— Пятый пункт?

— Пятый пункт и родители. Что ты знаешь о них? В анкетах спрашивают, были ли в плену, на оккупированной территории, в заключении… Брось эту мысль, Петя. Займись лучше поисками родителей. Хочешь, помогу? — Пётр кивнул. — Мой однокашник служит в штабе. Пошлёт запрос от части.

Ответ пришёл довольно быстро. Республиканский архив УАССР сообщал, что в документах, переданных на хранение при ликвидации Якшур-Бодьинского детдома, находится протокол заседания комиссии от 25 сентября 1941 г. по приёму детей, прибывших из Ижевска без сопроводительных документов. К письму была приложена выписка из протокола. Из выписки следовало, что год рождения Петра установлен врачом, а фамилия, имя, отчество и национальность записаны со слов ребёнка. Пётр прочитал письмо, посмотрел на Алексея и грустно улыбнулся: — Выходит и день рождения мне тогда же назначили. Ничего этого я не помню.

— Да-а-а, — протянул Алексей, — свежо предание… На месте надо концы искать.

Вечерами, перед сном, Пётр силился заглянуть в глубины памяти. Вспомнил детей под брезентом, стук колёс и смутный образ женщины, что дала ему тёплый бублик.

Одногодки Петра считали дни до дембеля, а он так и не решил куда податься. И на этот раз за него решили другие. Отец комбата — заведующий военной кафедрой Днепропетровского металлургического института — попросил подобрать толкового механика-водителя для обслуживания учебных танков. Комбат вызвал Петра, изложил суть дела и спросил:

— Согласен? Ты, сержант, подходишь по всем статьям. Где жить? Не знаю. Если согласен, можно уточнить. — Пётр согласился.

Осенью он сел на пароход и поплыл вниз по Днепру. Почти весь рейс простоял на палубе: любовался рекой и берегами. Утром перебросил через плечо тощий вещмешок, сошёл на берег и пошагал устраиваться на гражданке.

Глава 4

Пётр представился начальнику кафедры и получил по-военному чёткие указания: — Боксы во дворе. Найдёшь Клименко — он тебе всё покажет. Насчёт жилья подойдёшь к коменданту общежития. Он в курсе.

Клименко, отставник пенсионного возраста, сидел в каморке и читал газету. Познакомились. Разговорились. Узнав, что у Петра есть специальность, Клименко заметил: — Тут ты не задержишься. Скоро заскучаешь.

Последний этаж студенческого общежития занимали преподаватели, как правило, молодые ассистенты и аспиранты. Петра подселили к ассистенту кафедры математики — деревенскому парню, недавно окончившему университет. Пётр поздоровался. Бросил на пол свой тощий вещмешок.

— Располагайся, — сказал Антон. — Вечером пойдем пить пиво. Лучший способ свести знакомство.

Всё устроилось быстро и просто — работа, койка и время, чтобы осмотреться и подумать, как жить дальше. В августе стали возвращаться из отпуска офицеры. Появились первые поручения, а когда выяснилось, что у Петра есть права, его стали использовать и в личных целях — свозить мужскую компанию на рыбалку, перевезти мебель и далее, как обычно. В сентябре общежитие наполнилось голосами — начались занятия.

Субботним вечером Антон предложил: — Пойдём, прошвырнёмся по парку, подцепим кого-нибудь.

Пётр нехотя согласился. Его смущала форменная одежда. Поди объясни прохожим, что другой у него нет. Они спустились на первый этаж и задержались у объявления: «Вечер танцев».

— Заглянем? — спросил Антон.

Каролина не возлагала больших надежд на этот вечер, зашла на всякий случай. Она заметила Петра, как только он вошёл, и стала внимательно его разглядывать. Высокий, брюнет, лицо чистое, загорелое, глаза серые… и голубые, когда переводит взгляд. Усмехнулась. Знает, что форма ему идёт. Красуется. Она двинулась напрямик, подошла, предложила решительно: — Потанцуем?

Пётр смущённо улыбнулся: — Я не танцую. Не умею.

«Так он ещё лучше», — отметила Каролина. — Здесь никто не умеет, — она говорила с каким-то приятным и ласковым акцентом, положила руку ему на плечо и они начали двигаться. Почти сразу же смолкла музыка, но Каролина не выпустила его руку, сказала: — Пойдём лучше погуляем, — и увлекла его к выходу. Они покружили в студенческом городке, посидели на скамейке и договорились встретиться на другой день. Возвращаясь, Пётр размышлял: «Настырная. Прёт, как танк».

Антон спал в костюме, при галстуке, в обуви. Пётр разул его, распустил галстук, прислушался к пьяному бормотанию, ничего не разобрал и лёг спать. Ночью он несколько раз просыпался от булькающего храпа. Утром, когда Пётр проснулся, Антон, всё ещё в костюме, сидел на кровати, свесив ноги, и не мигая смотрел на Петра.

— Я три семестра вел занятия у этой панночки. Пялился, как только мог, а она, значит, прынца ждала. Ну, ты даёшь! — и он снова растянулся на кровати.

Верный армейской привычке, Пётр почистил ботинки, навёл стрелки на брюках, поправил фуражку перед зеркалом и довольный собой пошёл на свидание. Каролина вышла улыбаясь, увидела Петра, остановилась, прищурилась.

— Здравствуй, воин. Ты опять при параде!

Пётр молчал. Пауза затянулась. Каролина почувствовала неловкость, взяла Петра под руку: — Пойдём, посидим у воды. — Они перешли по мосту на остров, пошли вдоль берега, увидели бревно на песке, сели. По дороге и здесь на берегу разговор не завязывался. Каролина прильнула к Петру, он обнял её одной рукой. Она повернула к нему лицо: — Что ты всё молчишь? Ты с девушками встречался когда-нибудь?

— Бывало и встречался. Никто не обижался.

Каролина густо покраснела: — Не сомневаюсь. — Попробовала зайти с другой стороны: — Тебе нравятся книги папы Хема?

— Никогда не слышал.

— Не слышал о Хемингуэе? Где же ты был последние десять лет, мой милый Маугли?

Пётр встал. Неприязнь, вспыхнувшая при встрече, вновь охватила его. Насмешливый тон, высокомерные нотки… Подошёл к воде. Постоял. Вернулся.

— Одна моя подруга детства в таких случаях говорила: «Во дурак! Чего уши развесил? На одежду пока не заработал, не успел — три месяца, как демобилизовался.

Каролина не отвела глаза, смотрела внимательно, спросила: — Тебе никто не помог? Родители…

— Некому помогать, — помолчал и добавил, — и никогда не было. Пойдём. Провожу.

Она послушно поднялась, молча дошли до проспекта.

— Здесь уже близко, сама дойдёшь, — Пётр улыбнулся на прощанье и повернул в свой проулок. «Этой улыбкой он из меня верёвки будет вить, — подумала Каролина и отметила, что к месту вспомнила подходящее выражение. — Грубоват, но до чего похож на моего героя. Чего я сунулась с Хемингуэем?»