Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл Страница 6

Кто-то из домашних вежливо стучит в дверь и спрашивает, долго ли я там буду заседать.

Я говорю:

– Сейчас вот буквально два слова допишу…

Снаружи смеются.

Бабушка

Звонит телефон в нашей коммунальной квартире, в нашей первой коммуналке, где мы жили в бабушкиной комнате впятером: бабушка, папа, мама, няня Ася и я.

Звонит телефон, черный, с тяжелой трубкой на прямом шнуре, с металлическим диском, на котором награвированы буквы, а в дырочках видны цифры. Телефон, прикрученный к стене, в которую вбиты два гвоздя.

Один сверху, и на нем висит карандаш на суровой нитке, которая затянута на прорезанной перочинным ножичком неглубокой бороздке: чтоб не сползало. Второй гвоздь ниже, и на него нацеплено несколько бумажек, несколько тетрадных листочков: для общего блага, записать что-нибудь. Стена покрашена темно-бежевой масляной краской, и на ней всё равно написаны номера и слова вроде «Галина Георгиевна», «домоуправление» и «такси». Такси помню: Б-5 00 00.

Звонит телефон, в квартире никого нет, я беру трубку, я не маленький мальчик, мне не пять и не шесть лет, как тогда. Но и не столько лет, сколько сейчас. Мне лет десять – пятнадцать, я говорю: «Алло, алло!»

Мне говорят:

– Это Денис? Это Денис Драгунский?

– Да, да.

– Это из милиции звонят. Мальчик, твоя бабушка Рита разбилась на машине. Насмерть.

– Бабушка! – Я вскрикиваю, я поражен, я убит, слезы сразу полились, но через несколько мгновений соображаю: какая машина? при чем тут бабушка?

– На какой машине? – спрашиваю.

– На «ЗИМе», – говорят в трубке.

– На каком? – Я ничего не понимаю.

– На собственном, – говорит человек. – На собственном автомобиле марки «ЗИМ». Она не справилась с управлением, выехала на встречную и столкнулась с грузовиком.

– Неправда! – кричу я и вешаю трубку.

Конечно, неправда! Откуда у моей бабушки собственный автомобиль «ЗИМ» – правительственный лимузин? Да, в то время они были в продаже, я даже помню цену – сорок тысяч дореформенных рублей; об этом говорили; их иногда покупали разные академики и народные артисты, но при чем тут моя бабушка?

– Неправда, – говорю я и стукаю по телефону ладонью.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на маму с папой.

Папа молчит. Мама гладит меня по голове.

– Правда, – говорит мама. – Папа купил бабушке машину «ЗИМ». Ты же помнишь?

И я вдруг вспоминаю, как прошлой зимой, под Новый год, папа вдруг позвал всех нас во двор, мы вышли, и там стоял новый темно-бежевый «ЗИМ», длинный, великолепный. И папа сказал, что вот, в благодарность за все заботы, в знак любви, он на все заработанные в прошедшем году деньги купил своей маме самую лучшую машину.

Мне радостно за бабушку, потому что она вся сияет. Но немножко обидно за мою маму: видно, что она бы сама не отказалась от такого подарка.

Мама спрашивает:

– Рита Львовна, что же, вы будете сами водить машину?

Бабушка отвечает:

– Я ведь жила в Америке! В Америке все женщины водят!

Она садится за руль и уезжает.

Навсегда.

Портфель

Забыл портфель в троллейбусе. Выскочил очень быстро, потому что зачитался газетой или засмотрелся в окно, не помню – помню лишь, что очень быстро выскочил, а портфель забыл. На сиденье, у окна. Я сидел у окна, а портфель рядом стоял. Я выскочил, троллейбус ушел, и тут внезапно чувствую – в руках легко и пусто, нет портфеля. Черт!

Бросился следом, а троллейбус уже переехал перекресток, и уже снова пустили машины поперек. Троллейбус на той стороне перекрестка стоит на следующей остановке, а я не могу перебежать улицу. Только дали зеленый свет – троллейбус поехал дальше.

Поднимаю руку, ловлю такси, говорю: «Вперед, троллейбус догоним».

Догоняем. Потом обгоняем. Ждем его на остановке.

Я вбегаю в троллейбус и вижу – вот он, портфель. Стоит, где я его оставил. На сиденье, у окна.

Смеюсь от радости, машу рукой водителю троллейбуса, жестами объясняю, что это мой портфель, который я забыл. Хватаю его и вижу, что это не тот портфель. Хороший, из мягкой желтой кожи – но другой. Не мой.

Что за шутки? А где мой?

И тут я вспоминаю, что сегодня специально вышел из дому без портфеля.

И мне совершенно наплевать, чей это портфель в троллейбусе и откуда он взялся.

Машу рукой водителю и выскакиваю из троллейбуса на морозную улицу.

Лекция

Пытаюсь объяснить студентам разницу между модерном и постмодерном.

Не получается. Для начала никак не могу объяснить, что «эпоха модерна», «стиль модерн» и «модернизм» – вещи совершенно разные. До «постмодерна» мы так и не доходим.

Зато мы открываем окно и по одному, человек тридцать студентов и я, самый последний, выходим, а если честно, то вылезаем, выпрыгиваем на улицу. Это Якиманка, которая застроена как музей архитектуры ХХ века. Красивые, чисто отмытые здания. Хрустальные окна. Сияют начищенные до блеска гнутые медные прутья «стиля модерн», стальные брусья конструктивизма, бронзовые дверные ручки и узорчатые накладки сталинского ампира. Я пытаюсь объяснить студентам, что сталинский ампир, как ни смешно, тоже стиль эпохи модерна. Но не «стиль модерн» и не «модернизм».

Тем временем здание, откуда мы вышли – вылезли из окна, – начинает гореть. Желтое пламя, клубы ярко-серого дыма.

То есть мы вовремя убежали, получается. Но мы не знали, что будет пожар. Просто как-то так совпало.

Бренд и фейк

Женщины в одинаковых – ну, почти одинаковых – черно-белых костюмах, с черно-белыми сумками. Костюмы и сумки будто бы в шахматную клетку, хотя на самом деле нет, просто много черного и белого и много прямых линий. Но издалека кажется именно так: все в шахматную клетку. Женщины прохаживаются, косо глядя друг на дружку. Перешептываются. Их передвижения похожи на танец.

Я втираюсь в их толпу – это на обширной террасе над парком – и стараюсь подслушать, о чем они шепчутся.

Они выясняют, у кого костюм настоящий, фирменный, брендовый, а у кого подделка, «фейк». Очень злые у них глаза.

Старинная книга

Ворох суперобложек – прямо на полу, в комнате, в углу. А книги на полках стоят просто в переплетах. Как будто их только что раздели, сняли суперобложки.

Я этого не люблю. Книга должна быть в том виде, в каком она издана. Снимать суперобложки – неправильно.

Поэтому я пытаюсь навести порядок. Поднимаю несколько суперобложек с пола, иду к полкам – а там книг целый стеллаж с пола до потолка – и начинаю искать. Глаза болят от пестроты книжных корешков. Неудобно. Тогда я делаю наоборот – беру наугад несколько книг с полки, сажусь на пол и начинаю искать их обложки. Тоже нехорошо – бывают же книги, которые издаются без суперобложек. Непонятно, что делать.

В глазах все мелькает и прыгает. Раскрываю первую попавшуюся книгу.

Там какой-то старинный переводной текст, примерно такой:

…я рано вкусил горечь унижений, ибо отец мой, скромный чиновник в канцелярии государственных доходов, внезапно лишился места по интригам городского советника господина Делароша. Я не знаю, чем это было вызвано: мы были бедны, и никакого имущества, на которое желал бы наложить свою лапу этот алчный крючкотвор, у нас не было, если не считать дома, который мы хоть и называли «своим», однако же на самом деле взяли его в пожизненную аренду у доброй госпожи Круасет, крестной матери покойного отцова брата, умершего в 17** году от болотной горячки. Все в городе знали, что этот дом нам не принадлежит. Не было тут и любовной истории, которая заставила бы Делароша так вцепиться в нашу несчастную семью и так упорно вредить моему отцу, словно бы требуя от него чего-то. Моя матушка была немолода и некрасива, страдала излишней полнотою ног, а на левой щеке носила след сильного ожога – нетрезвая кормилица едва не спалила ее в камине, когда ей было менее года. Красавицы сестры, на которую мог бы посягнуть распутный Деларош, у меня не было также: я рос единственным ребенком в семье. Так что причина несчастий моего отца была для меня тайной, которая, однако, наполняла мою жизнь. Припоминая первые впечатления детства, скажу, что самым ранним воспоминанием моим были проводы отца холодным сентябрьским утром. Дело в том, что старый король скончался полгода назад, и новый юный монарх должен был ехать в Реймс свершать обряд коронации железной короной франкских королей, хранящейся в тамошнем соборе. Известно было, что Его Величество проедет через городок N, что в пятнадцати лье от нас, и, возможно, там и заночует. По этой причине отец решил поспеть туда, броситься к стопам молодого монарха и попросить о милости и защите. Помню смутно, как матушка вечером зашивала ему камзол и собирала в сумку печеную к урицу и хлеб; помню явственно, как он ранним утром, уже взобравшись на коня…

И я чувствую, что не могу остановиться, что я читаю уже из последних сил, что я устал, что у меня болит голова, мелькает в глазах, но какая-то неведомая сила заставляет меня читать, читать, читать…