Асука Фудзимори - МИКРОКОСМ, или ТЕОРЕМА СОГА Страница 6

В положенный час низкорослый новичок принес долгожданную миску. Парень только что прибыл, по всему заметно. Прежде всего по тому, что миска полная. Поживешь в этом аду – хороших манер поубавится. Уж не раз получал папаша Сога полупустую миску, слышал невнятное лживое лопотание. Голод! Папаша Сога брал виновника за шиворот и тряс его так, что голова собеседника болталась из стороны в сторону. Но лучше получить трепку, чем остаться с пустым желудком. Рассказывали о случаях, когда оголодавшие вконец солдаты бросались на русские штыки, чтобы только покончить со своими страданиями, с пыткой голодом. Еще не знакомый с этими страстями новичок с некоторым почтением протянул папаше Сога полную миску. Почему-то он не ушел сразу, а остался рядом, смущая жадно жующего гиганта своим присутствием.

– Сам-то уже пожрал? – спросил наконец папаша Сога.

Крошка-новобранец робко кивнул, с каким-то нездоровым, по мнению папаши Сога, любопытством всматриваясь в сторону вражеских позиций.

– Держатся, – проронил новичок.

– Куда ж им деться-то?… Но крепко держатся.

– Идиотизм. Все равно они пропали.

– Ожидают подкрепления. Говорят, что из Европы к ним целая армада спешит. Вот они и надеются.

– У них там, должно быть, только и речи что об этом.

– Пусть их болтают что хотят.

Папашу Сога больше раздражали не те, за проволокой, а свои. Генштаб давно уже не присылал сюда войск из Кореи, наиболее опытных, обстрелянных бойцов. Вместо этого прибывали пачками – и пачками погибали – желторотые выпускники военной академии и солдаты-новобранцы. Смелость их соответствовала неопытности и быстро улетучивалась, если храбрецы оставались в живых после первой атаки.

– Полгода здесь… Вы, почитай, ветеран.

– Ветеран, ветеран. Мало кто жив из тех, кто прибыл сюда со мной.

– Всякого навидались.

– Завидовать тут нечему, милый мой. Настоящая бойня. За каждый взятый холм тысяча трупов.

– Но нам нечего бояться. Божественное провидение с нами, а великий генералиссимус Ноги ведет нас к победе.

Папаша Сога воздержался от комментариев. У него сложилось собственное мнение о военном руководстве. Дураку ясно, что холм можно было взять, положив втрое меньше голов. Но об этом лучше помалкивать. Два солдата да еще и унтеры высказались недавно… Только их и видели. Сообщили, что их перевели в тыл, но, ясное дело, давно их мясом черви лакомятся. Пусть новичок сам соображает, собственным опытом обзаводится… если доведется.

– Я вот о чем хотел вас спросить… Вы здесь давно, и вам есть что посоветовать… Как уложить противника, этих русских. У вас ведь большой опыт.

Папаша Сога недовольно покосился на новичка.

– Прежде всего не забывать, что они здоровые ребята. Рослые, выше нас, у них руки длиннее. А в штыковом бою это первое дело. Так что тяни винтовку как можно дальше вперед и… молись. – Не желая слишком пугать новобранца, папаша Сога подсластил пилюлю: – Ну, до атаки еще дожить надо. Мы давно уже сидим ровно и не дергаемся.

Да, до атаки надо было дожить. На следующий день после Нового года, тридцать седьмого года эпохи Мэйдзи, обескровленный русский гарнизон Порт-Артура сдастся японскому командованию… всего через неделю после эпической гибели папаши Сога.

Мамаша Сога вовсю пользовалась отсутствием законного супруга. Конечно, улицы Токио ощущали заметный недостаток в молодежи. Остались лишь те, которых спасли от мобилизации слабое здоровье или сильная протекция. Вечером эти молодые люди парами и группками прогуливались в парке Уэно. Они стыдливо опускали взоры перед стариками, но приосанивались, завидев привлекательную женскую фигуру. Гибкое и грациозное тело мамаши Сога пользовалось завидной популярностью, к тому же она всегда весьма искусно подбирала одежду.

Войдя в парк, она сразу обращала на себя внимание молодых бездельников. Наиболее нахальные пристраивались рядом и, убедившись, что дама не спасается бегством, оттягивали ее за рукав в чахлые кустики.

– Ну и манеры у нынешней молодежи! – возмущалась мамаша Сога, не переставая улыбаться. – Ты еще сомни мое прекрасное кимоно.

– Прошу прощения, но я просто не мог сдержаться. Такого прелестного создания не встретишь ни в раю… ни в аду.

– Молодой человек, – глядя в упор на нахала, ответствовала мамаша Сога, – я женщина замужняя. Тебе следовало бы умерить пыл.

Она краснела, моргала, вздыхала, возбуждая приставалу.

– Замужней женщине не следует прогуливаться в парке в такое время. Такие прогулки могут плохо кончиться.

– И вправду, мне лучшее вернуться домой.

– Брось, красотка. Лучше побеседуй со мной на мягкой перинке на спинке.

– И тебе не стыдно так разговаривать с честной женщиной? Вот вернется мой муж с войны, я ему пожалуюсь, и он отходит тебя толстой палкой.

– Ладно-ладно, пусть колотит, а пока позволь мне отходить тебя моей толстой палкой. Глянь, какая, – и бесстыжий тип дергал шнур, удерживающий его панталоны. – Посмотри, красавица, какой дикий зверь.

– Да, действительно… Что ж, пристраивайся сзади.

В дни овуляции она воздерживалась от прогулок, больше ей детей не хотелось. В остальные дни ее ничто не сдерживало.

Некоторые из ее подруг, ранее снисходительно, как соучастницы, смотревшие на шалости мамаши Сога, начали возмущаться ее поведением:

– Твой муж герой, он сражается за отечество, а ты… ты позоришь его честное имя. Ты позоришь всю страну!

– Мне нечего стыдиться. Надо же, мой муж на войне! А то там мало юбок? Солдаты… Как будто неизвестно, чем они там занимаются!

Мамаша Сога судила по себе. Она представляла батальон (много-много крепких мужиков), после быстрой победы расквартированный в глубине Маньчжурии, сытное питание, свободу тыловой жизни. Но на передовой, под Порт-Артуром, в состоянии постоянной готовности, среди скопления солдат, госпиталей и лагерей свежих военнопленных, не было места для палаток дев радости. А с передовой никого в живом виде не отпускали. Так что прелести половой жизни оставались уделом гомосексуалистов, онанистов и некрофилов.

История не сохранила для потомства имен донбасских шахтеров, выдавших на-гора тонны угля на потребу войне. Мы знаем лишь, что это сырье, объединившись с горной продукцией бассейнов Курска и Краматорска в домнах и мартенах Ростова-на-Дону, позволило произвести сталь нужного качества. Все для нужд Дальнего Востока. Рельсы для Китайско-Восточной железной дороги, стволы для винтовок, всевозможные пружинки, скобки, бойки, отсечки-отражатели и прочая составляющая мелочь для сложных механизмов, созданных в целях эффективного уничтожения живых существ. В том числе и длинные граненые штыки, быстро доказавшие свою боевую эффективность.

Из Ростова сталь поступала в Таганрог для окончательной обработки. В этом городе, избранном царской семьей для летнего отдыха, доверяли искусным рукам местных металлистов. Доверяли настолько, что назначенный Петербургом инспектор представлял собою распухшего ленивого увальня, которого можно было купить легко и не слишком дорого. Инспекция проводилась один-два раза в месяц, сопровождалась большой помпой и лозунгами-тостами: «За отечество, за мать-Россию! За батюшку-царя!».

После визитов на производство штат инспектора оттягивался на свои квартиры лакомиться оладьями с вареньем. Вековечная славянская апатия, излюбленная тема столичных художников слова, пышно расцветала на южных рубежах великой страны. В конце концов, ружейный штык… Что тут контролировать? Что с ним сделается?

После благословения местным попом окропленные святой водой штыки проследовали в Москву, где их проверил другой инспектор, несколько менее покладистый. Он констатировал, что ящики заполнены по норме. Затем штыки начали неспешный шестнадцатидневный путь по Транссибирской магистрали с частыми остановками, как неизбежными, так и ненужными. Между Пермью и Екатеринбургом поезд более двадцати часов ждал встречного. В Тюмени в тендер паровоза долго не загружали уголь. В Омске один из двух железнодорожных охранников получил разрешение наведаться к жене. Наконец штыки прибыли в Иркутск, где часть их общего количества насадили на старые ружья местного гарнизона.

Чем дальше на восток, тем сильнее ощущалась японская угроза. Большинство призванных под знамена смутно представляло, что им предстоит воевать с какими-то «желтыми», вроде знакомых бурят или якутов. Но офицерский корпус и командование знали, что враг дьявольски изощренно организован, очень хорошо вооружен и экипирован, что он не боится драки. Штыки как таковые для командования не представляли объекта первостепенного значения.

Последнее коленце долгого странствия – путь штыков из Иркутска до полей сражения в Маньчжурии. В глазах русских солдат эти куски отформованной стали представляли очевидную ценность. Глаза солдат светились радостью и облегчением.