Грация Деледда - Свирель в лесу Страница 6

Человек вырвал цветок из земли, оставив на клубнях немного питавшей их почвы. И тут фиалка поняла, что черная тень это еще не смерть. Ей даже показалось, что жизнь ее сделалась ярче и светлее, хотя и перестала быть такой счастливой, как раньше.

Со всем своим семейством — листьями и еще не распустившимися сестричками — фиалка очутилась наверху, откуда лучше были видны небо и звезды. Покинув родной дуб, она отправилась в путь по горным тропинкам. Ей казалось, что она обладает могучей силой, позволяющей ей двигаться наравне с человеком, который нес ее в своей теплой ладони. И она ощутила живую признательность к тому, кто доставил ей такую радость.

Они подошли к подножью скалы, похожей на волка, и человек, согнувшись, проник в пещеру, которая и впрямь напоминала волчье чрево. Мрачная, грязная, темная, она была полна дыма. Положив фиалку на выступ скалы, человек нагнулся, чтобы разжечь огонь. И тут цветок, уже совсем было отчаявшийся, увидел еще одну удивительную вещь. Он увидел, как черный ствол дуба обернулся огнем и из его веток стали вырываться языки пламени, похожие на большие золотые листья, трепетавшие от горячего ветра.

Человек растянулся у огня, и цветок увидел, как он уснул, а затем услышал, как он разговаривает во сне. Голос человека был для цветка новым откровением. Вдруг снаружи раздался свист, залаяла собака, и спящий поднял голову.

В пещеру вошел еще один человек: это был стройный юноша в одежде из красного сукна и черной колеи: в его загорелом лице с голубыми глазами и рыжеватой бородкой сквозило что-то кроткое и в то лее время дикое.

— Слушай, приятель, — сразу заговорил он. — Думаю, что сегодня ночью мы сцапаем этого лиса.

Старик вопросительно посмотрел на него.

— Я видел следы, — объяснил юноша.

Потом они замолчали, старик поднялся. Оба долго прислушивались. Время шло, а тишина снаружи оставалась все такой же напряженной и глубокой. На минуту в отверстие пещеры заглянула луна, похожая на бледное лицо с любопытными серыми глазами. Потом луна исчезла, и снаружи снова воцарились белые сумерки снежной ночи.

— Нет, сегодня он уже не явится, — сказал старик. — Мне надо идти! Как здоровье маленькой хозяйки?

— Плохо! Верно, умрет этой ночью.

— Что ж ты мне сразу не сказал? Надо идти! Я дол­жен отнести ей цветок.

— Какой цветок?

— Альпийскую фиалку. Вчера в бреду она только о ней и говорила. Ей казалось, что она вышивает облачение и для узора ей нужен этот цветок. Вот я и хочу ее порадовать. Пойду.

— Ах, так, значит, облачение! — криво усмехнулся юноша. — Слышите? — прошептал он вдруг, поднимая голову.

Где-то залаяла собака, издалека ей вторила другая. Пастухи выскочили из пещеры: послышался свист, брань, крики еще более хриплые и яростные, чем собачий лай. Пламя костра перестало дрожать, словно прислушиваясь к шуму, фиалка боязливо жалась к своим ухнувшим сестричкам.

Наконец оба пастуха снова появились у входа в пещеру, они тащили волоком упиравшегося паренька с бледным лицом и густой гривой черных взъерошенных волос. Он отчаянно сопротивлялся, стараясь разорвать спутавшие его кожаные ремни. Все трое молчали, и только тяжелое свистящее дыхание выдавало их ярость. Это была прекрасная и в то же время страшная картина, воскресившая жизнь пещерных людей и их борьбу за существование.

Пленника перенесли в глубь пещеры и крепко связали волосяными веревками и ремнем, концы которого придавили тяжелым камнем. Паренек перестал сопротивляться: склонив взлохмаченную голову на каменный пол пещеры, он закрыл глаза. Казалось, он умер.

— Не раз тебе это сходило с рук, — дрожа от ярости, сказал старик. — Но теперь тебе больше не удастся таскать овец из моего стада! А сейчас я пойду за полицией.

Быстро надев на плечи кожаную сумку, которая тор­чала на его спине словно горб, он вышел, кипя от возмущения.

Как только он исчез из виду, пленник открыл глаза и, прислушиваясь, поднял голову. Шаги старика уже затихли. Юноша с рыжеватой бородкой сидел у огня. Он был чем-то очень расстроен.

Пленник посмотрел на него и сказал всего одно слово:

— Помнишь?

Тот молчал, не двигаясь с места. Вор снова по­вторил:

— Помнишь? Помнишь, как-то в лунную Иванову ночь двое мальчишек из разных деревень пасли стадо. Они любили друг друга, как братья. Старший сказал: «Давай станем побратимами?» И они поклялись, что всю жизнь, до самой смерти, будут друг другу братья­ми, и особенно в беде. Потом они выросли, и их пути разошлись. Однажды старший пошел воровать, его поймали и отдали под надзор младшему, который как раз оказался в овчарне. И стоило пойманному сказать: «Помнишь?» — как другой, не задумываясь о грозивших ему бедах, развязал путы и выпустил его на свободу. Помнишь?

— Это другое дело, брат! — ответил пастух, избегая взгляда пленника. — Ведь ты никогда не был слугой, как я! А с хозяином приходится считаться больше, чем с побратимом.

— Брат важней хозяина, а побратим — тот же брат.

Второй не ответил. Казалось, что он дремлет, сидя возле огня.

— Каждый из нас может сбиться с пути, — сказал вор. — Один поступает так, другой этак... У каждого своя судьба. И твой хозяин не без греха. Другого такого гордеца нет на свете! Это он вгоняет в гроб свою дочь, вашу маленькую хозяйку. Впрочем, а сама она разве не виновата? Ведь недаром все говорят, что она умирает от любви к священнику! Нет? Вы говорите, нет? Вы говорите, что парень подался в священники с горя, оттого что ему не отдали девушку в жены? Пусть будет так, но тогда ей надо разлюбить его, а она теперь умирает...

— Так вот при чем тут облачение... цветок! — промолвил вдруг пастух. Он встал, развязал пленника, тот, даже не поблагодарив, вскочил и бросился наутек.

Оставшись один, пастух схватил кустик фиалки и выбежал из пещеры. Перепрыгивая со скалы на скалу, он спускался по тропинке, призывая старика по имени, пока не услышал вдали его голос. Голоса все сближались и сближались, перекликаясь в ночной тишине.

— Вы забыли цветок!

— Как! Ты оставил этого дьявола одного? Давай цветок и быстрее беги обратно...

— Я думал, что маленькая хозяйка...

— Сейчас же ступай обратно!

Фиалка перешла в ладонь старика и почувствовала себя так хорошо, будто очутилась в большом и теплом горшке. Старик быстро и уверенно спускался по тропинке, освещенной сумеречным отблеском снега.

Наконец он добрался до подножья горы, и фиалка увидела место еще более унылое и темное, чем пещера. Это была деревня, здесь жили люди.

Старик постучал в какую-то дверь, и ему открыла бледная женщина в черно-желтом платье.

— Как себя чувствует маленькая хозяйка? Я принес ей цветок: она хотела срисовать его для вышивания.

Женщина пронзительно вскрикнула и стала рвать на себе волосы.

— Маленькая хозяйка умерла!

Не сказав ни слова, мужчина вошел в просторную кухню и положил цветок на скамью, где обычно сидела маленькая хозяйка, занятая шитьем или вышиванием. Из соседней комнаты доносился женский плач, напоминавший старинные причитания плакальщиц.

Старик ушел. Потянулись долгие часы. Огонь в очаге уже погас, когда на скамью присел человек в бархатной одежде. Он долго сидел неподвижно, молча, без слез.

Затем пришел работник с рыжеватой бородой и стал вполголоса рассказывать ему историю с вором и фиалкой.

— Пока я догонял старика, вор ухитрился развязать веревки и сбежал. Целую ночь я бегал по горам, искал его — и все напрасно. А теперь старик говорит, что во всем виноват я и что вы, хозяин, меня прогоните.

Человек в бархате никак не мог понять, при чем тут фиалка.

Вышивка? Облачение? Для кого?

Лицо работника из бледного стало красным. Он еще больше понизил голос.

— Говорят... что облачение было для первой мессы отца Паулу...

Легкий румянец окрасил мертвенное лицо хозяина. Он посмотрел на цветок, потом сурово сказал работнику:

— Ступай в овчарню!

Тот вышел, пробормотав:

— Да пошлет вам бог счастья...

Но человек в бархате, казалось, не слышал этого пожелания. Оставшись один, он схватил цветок и яростно сжал зубы. И фиалка поняла, что настал ее последний час. Но человек вдруг раскрыл ладонь, взглянул на смятые листья, на поникшие лепестки и заплакал. Вот так, уже перед самой смертью, фиалка, видевшая столько прекрасного и ужасного, снова испытала такое же живое изумление, трепет и волнение, как и тогда, когда она только что распустилась. Ей казалось, что она снова видит звезды, что она снова в горах и что в руках этого человека она вновь чиста и счастлива, как на лоне матери-природы.

И все это потому, что на ее лепестки упала слеза гордого человека.

Зайчиха

(Перевод Г. Смирнова)

Посреди островка, выступавшего в русле широкой реки, сверкало маленькое серебряное озеро, вернее пруд, окруженный зелеными тополями, ивами, кустами дикой акации и бархатистой сочной травой, усыпанной какими-то странными, лиловыми, похожими на подсолнухи цветами. Волшебный пейзаж, отраженный в зеркале пруда, казался еще прекраснее, словно картина кисти талантливого художника.