Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя Страница 6

Его подчиненные несколько осмелели; забыв об угрожающе-свинцовых воздушных поцелуях, посылаемых британским оружием, они таращили глаза на умерщвленную. Но смотреть сверху было не так уж и интересно, и они снова принялись стрелять.

«Все-таки, — говорил себе Галлэхер, вытирая липкую руку о штанину, — то, что я сделал, гадко. А вдруг это приносит несчастье и теперь я влипну в какую-нибудь историю? О Дева Мария, заступись. О Святая Дева Мария, понимаешь, это все эмоции».

Около него срикошетила пуля.

Он поднял винтовку, закрыл глаза и выпалил наугад.

Кэффри совершил два открытия одновременно: нашел дамскую сумочку и осознал, что все эти сражения ему совсем не по душе. Его, чернорабочего с гиннесовской пивоварни, всегда воротило от английского короля. Сия антипатия к англосаксонско-ганноверскому дому и привела Кэффри к участию в этом ну просто омерзительном бунте. Восстание — это не шуточки. Здесь приходилось несладко. Он слышал, как свистели пули и сыпалась штукатурка.

Он положил сумку на стол, замер и побледнел от рези в животе.

Здорово же его прихватило.

Ни с того ни с сего.

Ему стало стыдно. В силу своей необразованности, то бишь полной безграмотности, он не ведал, что подобное случалось даже с общепризнанными храбрецами. Он уже собирался разрешить эту проблему на месте и даже схватился было за свои изумрудно-зеленые подтяжки, как вдруг ему опять стало стыдно.

Он вспомнил приказ Джона Маккормака о необходимости соблюдать корректность.

Хотя память его была слегка взбудоражена недавними инцидентами, он вспомнил, что видел в коридоре, слева от лестницы, две двери, разительно отличающиеся по виду от дверей кабинетных. Он заметил эти двери мельком, на ходу, во время охоты за медлительными барышнями при захвате объекта. Он подумал, что эти двери могут иметь какое-то отношение к его насущным потребностям.

Уступая во всеуслышание высказанному желанию Маккормака оставить почтовое отделение на набережной Иден после оккупации таким же чистым, каким оно пребывало до, позеленевший Кэффри, ухватившись рукой за живот, побрел к дверям в коридоре, слева от лестницы.

За относительно короткое время взмокший от пота Кэффри добрался до первой из двух дверей. На ней рельефно выступало слово LADIES. Но Кэффри не умел читать даже по-ирландски, чего уж тут говорить про английский, язык мудреный до невозможности. Эти шесть букв казались ему волшебной формулой, способной вернуть временно утраченную доблесть. Он повернул ручку, но дверь не открылась. Он повернул ручку в обратную сторону, но дверь не открылась. Он вернулся к первоначальной тактике, но дверь не открылась. Он потянул дверь на себя. От себя. Дверь не поддавалась. И тут он понял, что она заперта. Это его огорчило, прежде всего из-за сильного желания проникнуть внутрь, а потом как-никак он играл в мировой истории именно в этот момент и конкретно в этом месте, hic et nunc[2], роль инсургента; Кэффри стал обдумывать сложившуюся ситуацию.

Как известно, ирландский менталитет не укладывается в рамки ни картезианского теоретизирования, ни экспериментального изучения. Далекое от французского и английского, достаточно близкое к бретонскому, ирландское мышление более всего полагается на «интуицию». Отчаявшись открыть дверь, инсургент почувствовал ankou[3][*], что там кто-то заперся! От этого Anschauung[4] у него внутри словно все оборвалось. Вытирая пот, стекающий по его инсургентской роже, Кэффри забыл о своих эгоцентрических позывах; вспомнив d’un seul coup d’un seul[5] о своем долге, он решил доложить Маккормаку о только что сделанном открытии.

Сквозь перестрелку Гертруда различила приближающиеся шаги. Довольно нерешительные. Шел мужчина. Может быть, раненый. Она почувствовала, как он прислоняется к двери. Она увидела, как ручка повернулась влево, потом вправо, снова влево, снова вправо. Она услышала, как он толкает дверь, пытаясь ее открыть. Потом тишина. Затем сквозь перестрелку она различила удаляющиеся шаги. Но теперь уже решительные. Пятка четко отбивала шаг.

Все это время она ни о чем не думала. Абсолютно ни о чем. Затем задумалась, довольно бессвязно, о том, что ее ожидает. Ей не хватало деталей для полного оформления своего страха. А значит, собственно говоря, ей было не совсем страшно. Точнее, совсем не страшно. Она парила над бездной в полном неведении и догадывалась, что события ближайшего будущего превзойдут все ее ожидания.

Она машинально открыла сумочку и достала расческу. У нее была короткая стрижка — новая мода, пока еще редкость в Дублине. Рассмотрев себя в зеркале над раковиной, она себе понравилась. Гертруда нашла себя небезопасно красивой. Она провела расческой по волосам, медленно, спокойно. От слабого прикосновения черепахового гребешка к коже на голове и легкого покачивания сережек ее бросило в очень-очень приятную дрожь. Она пристально посмотрела себе в глаза, как будто желая себя загипнотизировать.

Времени больше не оставалось, перестрелка закончилась.

Перестрелка закончилась. Британцы, определив местонахождение объектов, занятых повстанцами, предались обсуждениям характера тактического и стратегического. Они растянулись вдоль правого берега Лиффи. На левом берегу остановились слева на линии Кейпел-стрит, справа у сходен Старого Дока. Непосредственно на Саквилл-стрит вроде бы все было тихо.

Пользуясь передышкой, Маккормак с помощью Каллинена и О’Рурки баррикадировали окна. Диллон пошел вниз за патронами. Навстречу ему по лестнице мужественно взбирался Кэффри.

— Внизу все в порядке? — спросил Диллон на ходу.

— Гм, — пробурчал Кэффри.

— Что, заморочки?

— Нет, нет.

Маккормак забивал проемы между ставнями бумагами Теодора Дюрана. Он верил в прочность и пуленепробиваемость толстых папок и презирал всю эту бюрократическую канцелярщину. Работал он с удовольствием.

Вот почему он разозлился, когда его отвлекли от приятной и воодушевляющей деятельности.

— Командир, — позвал его Кэффри.

— Чего?

— Командир.

— Ну чего?!

— Командир.

Маккормак повернулся.

— Внизу все в порядке?

— Да.

— Тогда хорошо.

— Не совсем.

— А чего?

— Значит, вот.

— Поживее.

— Внизу...

— Ну?

— В сортире...

— Ну и?

— Кто-то.

— Ну и что?

— Кто-то не из наших.

Маккормак был командиром и благодаря своей командирской сущности соображал быстро.

— Бритиш? — спросил он.

— Возможно, — ответил Кэффри.

Маккормак продолжал размышлять, не останавливаясь на достигнутом.

— Ты его запер?

— Он сам закрылся.

— И перед дверью...

— Что?

— Никого?

— Нет. Я сразу же поднялся, чтобы вас предупредить.

— Он сейчас смоется, — сказал Маккормак.

Кэффри почесал в затылке.

— Как-то не сообразил, — признался он.

И добавил:

— Меня это удивило. Что за дела? Заперся в сортире. Я как-то не сообразил. Я сразу же поднялся, чтобы вас предупредить.

Ларри О’Рурки и Каллинен прислушались.

— Что он там рассказывает? — спросил Каллинен.

— Что он говорит? — поинтересовался О’Рурки.

— Бритиш в уборной, — ответил Маккормак.

— Я думал, что вы освободили все помещения, — сказал О’Рурки, — и удостоверились, что никого не осталось.

— Да, — сказал Маккормак, забыв, что Ларри О’Рурки сам вызвался на эту проверку.

Маккормак пока еще не был стопроцентным командиром. Он не умел ругаться. Что же касается Ларри О’Рурки, получившего некоторое образование, то он явно претендовал на звание младшего командира. К тому же его мысли отличались определенной логичностью.

— Сортир! — воскликнул Кэффри. — Кому в голову придет мысль спрятаться в сортире?

— Нужно уметь предвидеть все хитрости противника, — изрек О’Рурки.

Маккормак с трудом поставил себя на место опытного командира и спросил у Кэффри:

— А как ты его обнаружил?

— Сразу же. Только что.

— Не «когда», а «как»? — переспросил О’Рурки.

— Я искал сумку той девчонки, которая за ней пришла.

— В то время, когда мы сражались, — заметил Маккормак. — Тебе что, делать было нечего?

— Я нашел сумку, когда все еще только начиналось.

— Ну и?..

— И в этот момент я что-то почувствовал, ну вроде как интуиция сработала.

Каллинен вздрогнул от удивления:

— Ankou?

Все сразу же заинтересовались.

— Ну-ка, расскажи, — приказал Маккормак.

О’Рурки пожал плечами. Он молча отошел к окну и заменил на посту Каллинена. Успокоившиеся и задумавшиеся британцы не проявлялись. Наступал вечер. Каллинен подошел к Кэффри.