Жан Жене - Франц, дружочек… Страница 6

Что касается белья, пусть Жан подождет, пока Маре привезет мои чемоданы. А вот кусочек мыла можно положить вместе с продуктами.

Книги передавать нельзя. Заказал здесь.

Деньги мне не нужны. Я расходую не более ста франков в месяц. Только на марки и бритье раз в три дня. Так что…

Да, пневматическую почту я получаю быстрее обычной.

Твоя любовная песнь в честь Агуцци прямо за душу берет. Ты и сам взволнован.

Боюсь, ты неправильно воспринял мои советы. Не понял, что они продиктованы исключительно дружескими чувствами; я хочу, чтобы ты создал нечто весомое, такое, что останется. Ты меня понимаешь? Не надо срывать ветки, пусть даже и цветущие, они быстро завянут. Ладно, не буду об этом. Я тебя все равно люблю.

Знаешь, я очень тронут твоей заботой. Не знаю даже, как выразить свои чувства. Единственное, увы, что я могу сделать, это время от времени посылать тебе стихотворение. Когда-нибудь… (Какой ужас! Я уже начинаю думать о том, что будет когда-нибудь!)

Тюрле написал мне милое письмо. Я ответил ему милым письмом. От Дюбуа — ничего. Да занимается ли он вообще моим делом?

Я знаю, Жан Декарнен симпатичный парень, но до чего нерасторопный!

Сегодня утром на повороте лестницы я столкнулся нос к носу с Богоматерью цветов. Я прижался к стене, и она разверзлась, чтобы меня спрятать. Он прошел мимо, волоча позади себя двадцатиметровый золотой атласный шлейф. На груди у него чахнет орел (татуировка). С его первоначального облика скоро спадут струпья. Он будет запечатлен для вечности[39].

Несмотря ни на что, старик, я подыхаю с голоду. До какой жизни нас довели!

Истинно настали времена, когда «Волки питаются ветром»[40].

Описывать камеру не разрешается, а жаль. Вообрази худшее.

Пиши. И пусть другие пишут.

Целуй меня, как я тебя.

Твой навеки.

Жан Жене.

для Франца

23 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте. На внутренней стороне конверта: Жене Жан, 5/32.

Дорогой Франц,

Спешу сообщить тебе, что получил передачу. Последнее время чувствую себя очень усталым, оттого что много предавался литературным упражнениям. Закончил довольно длинную поэму (300 строк), пошлю ее тебе на неделе. От тебя требуется следующее: прочитать поэму и, если сочтешь ее достойной, отдать немедленно Деноэлю, ему я тоже пишу… Если же увидишь, что где-то не клеится, отнеси ее с замечаниями мэтру Аното, улица Верней, 13, тел. Lit. 54–10; он мне передаст. Это коллега Гарсона. Кстати, что от него слышно? Но закончим сначала со стихами. Должен сказать тебе, что это своего рода продолжение «Смертника». Я старательно избегал вычурных образов и, главное, скабрезности. Теперь я в страхе, потому что не знаю, чего стоят мои творения, если очистить их от привычной порнографии. Я трепещу, потому что боюсь показаться скучным. В общем, сам увидишь.

Надо сказать Деноэлю, чтобы печатал как можно скорей. Это не должно занять у него много времени. Я сам получил тираж и набор («Смертника») через неделю, за десять дней все было готово. У Деноэля своя типография, значит, он может издать очень быстро. Если, конечно, согласится.

Аното говорит, что, если бы обо мне напечатали статью, это было бы полезно. Сделай что сможешь, это мне очень пригодится.

Получил ли ты деньги за книги?

Виделся ли с Дюбуа, Деноэлем или только с Гарсоном? Напиши обо всем.

У меня по-прежнему нет мыла. О чем только думает Декарнен?

Спасибо за бумагу. Теперь хватит.

Когда прочитаешь поэму («Похоронный марш»), увидишь, как я хорошо поработал, даже если не получилось, не забывай, что одновременно я закончил еще четыре: «Ребенок Вдруг», «Матрос 1», «Матрос 2» и «Тюрьма»!

С сегодняшнего вечера впрягаюсь в большую работу — берусь за «Обнаженного воина», собираюсь написать его александрийским стихом.

Чтобы вознаградить меня за усердный труд на прошлой неделе и на время избавить от голодных мук, скажи Жану, пусть расстарается, когда будет готовить передачу во вторник. Поверь, моя жизнь чудовищна. Никакого лечения от почек я не получаю. Пусть достанет немного масла, мяса и сахару. Пойдет все. Хватает ли у него денег? (Он может израсходовать положенные три кило.)

Больше писем ни от кого не получал, ни от Жанно, ни от Жана. Правда, это меня не очень удивляет, ведь они должны были заехать в Эвиан и только потом, неизвестно когда, вернуться в Париж. Известно ли тебе что-нибудь об их возвращении?

Я слышал, что «Мухи» провалились. Ты видел?

Пиши скорее, хочется с тобой поболтать.

Как только получишь поэму, черкни, не терпится узнать твое мнение. Скажешь, если что не клеится. Мне, сам знаешь, трудно разобраться, где плохо, где — нет!

В камере становится все тошнотворней. Знал бы ты, мой любезный друг, сколько кретинов сидят в тюрьме! Так и от порока отвратят!

Больше писать сил нет. Я измучен бессонницей и каторжной работой. Заснул полпятого, а встал в семь. Так будет все время, пока я здесь. Мне кажется, что некоторым людям — поэтам, провидцам — всегда спится плохо. Их разум словно бы не желает выключаться. Вокруг меня все эти хари, продрыхнув целый день, заваливаются на ночь, когда солнце еще не село.

А теперь я с тобой прощаюсь, жму руку, обнимаю и все такое прочее! Привет Жану Д., который мне не пишет.

Что твои пассии? С Агуцци все?

Пиши быстренько.

Жан.

27 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem.

Франц, голубчик,

Поправка к поэме «Похоронный марш», глава XII: «Саломея, несущая розы цветок…» вместо «несет мне…».

Еще исправить номера глав, у меня первая не пронумерована. Всего XIII.

Целую.

Жан.

Без даты. Тюремный штемпель: «Проставьте номера камер и отделений».

Дорогой Франсуа,

Я в скверном расположении духа, и это нетрудно понять: уже месяц как я в тюрьме, но никто еще не ходил к Гарсону по моему поводу. Когда берут адвоката, ему хотя бы аванс выплачивают до суда, а Гарсон еще ничего не получил, о чем и сообщил мне, так что я вынужден отказаться от его услуг. Я попросил мэтра Аното меня защищать. Но надо, чтобы до конца недели он получил 2000 франков, это совершенно необходимо, я могу предстать перед судом со дня на день. Раз ты не смог пристроить книги, отдай их Жану Декарнену, пусть он их продаст, хотя бы часть. Это нужно сделать очень быстро. Он знает достаточно книготорговцев. Пусть добудет поскорей 2000 для Аното. Мне тяжело видеть, что обо мне никто толком не позаботился, когда речь идет о моей свободе и жизни, и это после всех теплых слов и заверений в преданности. Счастье еще, что я не попался с поличным. Тогда бы меня уж точно судили без всякой помощи и поддержки. Ладно, не хочу больше жаловаться. Но надо, чтобы Аното получил эти 2000 франков не позднее понедельника.

Поэму, которую я написал, я отправил Жану Кокто — Жан Декарнен сообщил мне, что тот вернулся. Будь добр, забери ее и отнеси Деноэлю. Поль тебе ее отдаст. Но не забудь (далее обведено в рамку): во второй строфе VI песни надо заменить слово «бедный» на «новый». «И новая смерть сокрушила…» Заглавие: «Похоронный марш».

Я вынужден тебе признаться: поэму я писал до того усталый и измученный бессонницей, что уже сам не понимал, что пишу. И прямо в таком виде отослал ее Кокто в надежде его разжалобить, — может, он хоть что-нибудь сделает, пусть самую малость, чтобы вызволить меня отсюда. По последним сведениям, все складывается как нельзя хуже. Адрес Аното: улица Верней, 13.

Франсуа, голубчик, сделай все, о чем я прошу, это очень серьезно. Я ужасно боюсь. Рассчитываю на тебя и на Жана Декарнена. С наилучшими чувствами.

Жан.

28 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц по 15 строчек разборчивым почерком». На внутренней стороне конверта: Жене, 5/32.

Дружочек,

я несправедлив, в моем положении иначе и быть не может. Пойми меня правильно. Не сердись. Но должен признать, любовь моя, что ты действуешь несколько неуклюже. От тебя требовалось: продать мои книги, отдать половину денег Декарнену на передачи для меня, а на другую половину поехать отдохнуть в Вильфранш или куда-нибудь еще. Ты же все усложнил и сам запутался. Не начал с главного.

Но Деноэль, Кокто и другие — я им это припомню! Каковы, а? Деноэль не отвечает мне три недели. Кокто присылает из Ниццы абсолютно холодное письмо! А с тех пор, как вернулся, — ни слова, не сообщил даже, привез ли мои рукописи. Дюбуа, придурок, имеет наглость заявлять, что меня ждет не ссылка, но приличный срок. Идиот! Чтобы меня не выслали ав-то-ма-ти-чески, я должен быть осужден на срок меньше месяца! Представляешь, какие чудеса таланта должен проявить мой адвокат! Я написал Гарсону и поблагодарил его. Взывать к Кокто и Деноэлю я устал — они меня не слышат. Не сомневайся: подлость Кокто по отношению ко мне никогда не будет оправдана его большим талантом. Можешь, кстати, показать ему это письмо. Он жалкий тип, и я его за это презираю. Он не велик, нет. Если я задел его своими выпадами, мне плевать, я даже рад.