Василий Аксенов - АААА Страница 6

«Выдворен с острова как лицо, незаконно проникшее в погранзону», – сказал я и тоже направился к ней.

«Так я и знала, – по ее лицу тенью серпа и молота прошло раздражение. Продолжала ко мне приближаться. – Он ничего для меня не оставил?» Юбка приподнималась значительно выше колен. Кофточку на груди сдерживала одна-единственная пуговица.

«Для вас ничего, – я продолжал приближаться. – Но вообще-то он оставил книгу и надувной матрас».

«Надувной матрас!» – вскричала она, и от этого порыва мы окончательно сблизились. Под моей задницей в этот момент оказалась какая-то каменная руина, я бы сказал, «фонтана», если бы это не была руина дота, а ее задница вслед за этим моментом привольно стала раскидываться на моих коленях. «Сладкая сука, – сказал я ей. – Напрасно ты пряталась в своей фальшивой реальности. Найман так ждал тебя». Она прикусила мне ухо, а узкой ладонью залепила мой лживый рот. «Не притворяйся, что знаешь все до конца, – шептала она сквозь укусы. – You fucking sweet tooth, Soviet writer…»[4]

Спрыгнув, наконец, с колен, она хлопнула меня по лопатке, словно старый товарищ. «Тащи надувной матрас! Айда купаться!»

На берегу, в крохотной бухточке, мы по очереди дули в резиновую полость, пока она не превратилась в крутобокий плотик. Она распоряжалась, а я наслаждался внезапным любовным рабством. «Давай-ка опробуем этот надувной матрас! Где твое второе ухо? Ну, давай, давай, вот так, вот так, а вот так еще лучше! Теперь – марш в воду! Остуди свои яйца!» Пока мы шлепали по мелководью, она мне рассказывала, как училась в МГУ и там перетрахалась со всем филфаком.

Вдруг мелководье кончилось, и мы поплыли, держась за матрас. «Без меня тебя бы тут давно подстрелили, – сказала она. – Только я знаю, как не попасть под советскую пулю». Сучья лгунья, лживая сучка, в воде она чувствовала себя неплохо. Прожекторы полковника Волкова приближались, но таяли втуне. Белые барашки нейтральных вод надвигались с нарастающим шумом. Ледяные пласты вод вдруг сменялись теплыми струями: то ли Гольфстрим ободрял, то ли моя подруга так щедро мочилась. Держась за матрас, мы уплывали все дальше от Сааремаа, в какие-то новые края, то ли к угрям, то ли к финнам.

Сыырие вела заплыв. Навалившись левым плечом на матрас, она загребала правой рукой. Потом наваливалась правым плечом и загребала левой. Тем временем я, лежа грудью на корме, греб всеми четырьмя конечностями. Мы продвигались, если не секрет, к балтийскому варианту «тартарары», то есть к Царству Тартара. Все ниже мы скатывались с очередной волны, все выше нас вздымала очередная. Прожекторы Волкова остались далеко позади, когда стихия несколько утихомирилась под слегка дребезжащей луной.

В переплеске волнищ я заметил впереди два темных пятна. Одно из них выплеснулось длинной рукой. Два преувеличенных пальца разлепились, образовав ненавистного красным зайчика, то есть придуманный толстым британцем знак мужества, V. Наши башки сблизились с двумя башками, у которых лицевые стороны были закрыты темным стеклом. Библиотекарша радостно хохотала. Фрогмены вытащили из моря дыхательный прибор и закрепили его у нее на спине. Бухнувшись на матрас, она натянула ласты. «Прощай, сластена!» Маска закрыла лицевую сторону башки, после чего она мгновенно ушла в глубину вместе с двумя морскими чертями. Ведьма, вервольф свободы.

А я поплыл дальше, теперь уже всем телом лежа на матрасе и отдаваясь качке. «Кто бы ты ни был, сучий Аксен, плавательное средство мы у тебя конфискуем!» – талдычил мне в уши бухой полковник Волков. «Мудило гороховое, обыкновенный матрас ты называешь плавсредством», – возражал я. «Плавсредство, пригодное для любой цели, блядский советский писатель, предатель мирового коммунистического движения! Мы мониторим весь берег на глубину сто миль. У нас тут ни рыба не проплывет, ни птица не пролетит без разрешения по месту жительства! А тебя, распиздяй Аксенов, мы всем отрядом расстреляем, если не прочтешь нам лекцию „Положительный герой социалистического реализма“».

Я был уже мокр, как все море, то есть совсем не мокр. Если мой матрас проткнет рыба-меч или пропилит рыба-пила, я тогда совсем стану морем. Все живое и все неживое взаимосвязано в этой нашей, разгреби ее на хер, периферийной реальности. Не все еще связи открыты инженерами человеческих душ, допускал дядюшка Сталин. Впрочем, нечего лезть с человеческими душами в мир угрей. Займитесь вашими собственными делами, пока не сдохли. Побег, утверждает Николас Бердяев, это экзистенциальный прорыв. Теперь передо мной симфоническим раскатом полностью открывается связь между надувным матрасом и книгой данного автора. Матрас, норовя перевернуться, влечет меня все дальше в самопознание. Оно залепляет мне брызгами морду, накрывает с головушкой и выбрасывает на свой гребешок, чтобы потом опять и опять… Поток первого гласного звука «АААА» все еще летит надо мной, но замирает, замирает.

Примечания

1

…стояла в непринужденной позе, руки в боки, выставив вперед бедро. «Эй, вы, – сказал полковник, – в мои обязанности не входит искать жилплощадь. Мое дело ловить шпионов и покорять девиц, вот мое истинное занятие». Нинель бросила на него злобный взгляд – как девочки, перед тем, как окончательно сдались.

2

Полковник Томсон был общительным человеком, когда дело касалось расквартирования вновь прибывших. Какое бы помещение он ни предлагал, оно непременно оказывалось битком набитым разными козлами, курами, хныкающей ребятней, бесформенными тетками и дородными мужиками. Определенно, его воображение резко расходилось с нашим. Само слово «Сааремаа», со всеми его гласными, уже вливалось в наши кружки обилием содержащегося в нем воздуха. Воображение рисовало картины остроконечных черепичных крыш с флюгерами, крутящимися под напором европейского ветра, налетающего с небес и сгоняющего пласты облаков, похожих на Трафальгарскую битву. Что же касается полковника, у него, безусловно, имелся собственный взгляд на свой остров, посему он постоянно приказывал водителю останавливать джип в каких-то безобразных советских поселках, на узких улочках, под мрачной сенью деревьев, где от домов неотвратимо несло куриным пометом и рыбьими внутренностями; все это недвусмысленно напоминало нам печально известную «воронью слободку» Ильфа и Петрова.

В каждом местечке, где мы останавливались, нас угощали мерзопакостными напитками и омерзительными закусками. Население, не говорящее по-русски, сильно смахивало на сборище жалких плутов, истинных сынов пролетарского государства. Это был тот самый общественный пласт, где полковник Томсон и ловил шпионов и покорял девиц. В конце концов до нас дошло, что сегодня суббота и что цель полковника была очень далека от поисков жилья для двух русских писателей; гораздо больше он тяготел к мысли поскорее надраться как свинья. В конечном итоге он своего добился и, что-то бормоча, бесформенным кулем – со всеми своими тетрадками, авторучками и незаряженным пистолетом – свалился с сиденья джипа на пол.

3

Автор чередует периоды, написанные по-русски, с их английским переводом.

4

«…Долбоеб ты этакий, писатель советский…»