Владимир Кунин - Мой дед, мой отец и я сам Страница 6

— Спасибо за компанию. Побёг.

И неспеша двинулся в сторону кирхи.

Потом он, непонятно каким образом, запыхавшийся и взъерошенный, торопливо докладывал лейтенанту.

Лейтенант похлопал по плечу и убежал. Солдат посмотрел вслед лейтенанту и лениво стрельнул у кого-то покурить.

А лейтенант уже докладывал начальнику штаба, и тот кивал головой...

Потом начальник штаба что-то шептал замполиту...

Потом замполит отвел командира полка в сторону от артистов и тоже что-то пошептал...

А потом наш сержант стоял перед начальником штаба и тот ему говорил:

— Погрузишь артистов и в дивизию.

— А ящики с боеприпасами куда? Их там штук сорок.

— Мы тебе прицеп дадим. Твоя коломбина потянет?

— Потянет-то потянет... — с сомнением проговорил сержант.

— В дивизии посадишь артистов и сдашь груз.

— Слушаюсь.

— Артистов не пугай. Скажи, мол, консервы нужно перебросить.

— Слушаюсь.

— И вообще там... Поглядывай.

— Разрешите идти?

— Двигай.

За добротной каменной ригой, где помещался склад боеприпасов, стоял лихой младший сержант. Коротенькая гимнастерочка, сапожки в гармошку, примятая фуражечка — все как положено старому фронтовику.

Рядом с ним стояла беременная девушка с погонами старшины-инструктора. Между ними на земле лежал вещмешок и большая уродливая трофейная дамская сумка.

Девушка плакала. Плакала и прижималась мокрым от слез лицом к лейтенантской гимнастерке. А он стоял, словно вырезанный из фанеры, тоскливо смотрел поверх ее головы и время от времени повторял:

— Ну, чего ты? Чего ты, в самом деле? Ну ладно тебе, Катюш! Ну, хватит... Смотрят же...

И сам шмыгал носом.

А девушка плакала еще сильней, и плечи ее вздрагивали, и она еще глубже зарывалась лицом в ордена и медали своего лейтенанта.

Но вот лейтенант совладал с собой и, ткнув пальцем в живот девушки, строго сказал:

— Ты только ему это хуже делаешь! Будет потом у нас нервным, психованным каким-нибудь. И все из-за тебя!

Девушка подняла залитые слезами глаза на лейтенанта и засмеялась.

— Господи! — сказала она, смеясь и плача. — Ты у меня еще такой глупый!

К складу боепитания подкатил фургон. Из глубины ЗИСа выпрыгнул сержант Вася.

Младший лейтенант, увидев сержанта, торопливо сказал:

— Подожди, я сейчас с Васькой договорюсь.

И заорал:

— Вася! Василь Васильевич!

Но тут же спохватился и испуганно посмотрел на живот девушки.

Девушка опять рассмеялась, а младший сержант молча поманил сержанта рукой.

— Сейчас! Только под прицеп развернусь!

Сержант снова сел за руль, развернулся, подогнал свой фургон к прицепу и крикнул кому-то из солдат:

— Хорошо?

— Порядок! — ответил солдат и накинул тягу прицепа на крюк ЗИСа.

Сержант выключил двигатель, выпрыгнул из кабины и подошел к младшему лейтенанту.

— Слушаю, ваше благородие!

«Его благородие» был младше сержанта года на два и под конец войны можно было позволить себе такое обращение.

— Ты в дивизию?

— Так точно.

— Возьми Катюшку... — попросил младший лейтенант и погладил девушку по плечу. — Ей там документы на демобилизацию получать. Сам видишь...

— О чем разговор? Тащи ее шмотки в кабину.

Младший лейтенант подхватил вещмешок и сумку и понес их к машине.

— Ты тоже иди, садись в кабину, — сказал сержант девушке. — Тебе сейчас стоять много вредно.

— Ничего, — сказала девушка и пошла к машине.

— Скоро вы? — крикнул сержант солдатам.

— Еще три минутки!

— Петро! — крикнул сержант младшему лейтенанту. — Иди сюда! Покурить успеем.

— Устраивайся поудобнее, — говорил младший лейтенант своей девушке. — На колени ничего не клади, не дай бог тряхнет...

Он глазами показал на живот девушки и стал запихивать вещмешок и сумку за сиденье.

— Иди, иди, покури, — улыбнулась девушка. — Ты за меня не беспокойся.

А в это время заведующий складом боепитания — хитроглазый старшина лет двадцати семи, стоял в проеме дверей склада и говорил сержанту.

— Как же! Держи карман шире! Женится он на ней! На каждой жениться — жизни не хватит. А у него ее и не было...

— Чего? — не понял сержант.

— Жизни. Что он видел-то? С шестнадцати лет до двадцати — четыре года от Москвы вот до сюда топал. Передовая да санбаты... Вот и вся его жизнь. А теперь она за свои же прегрешения...

— За какие еще прегрешения? — удивился сержант.

— «За какие, за какие»! — захохотал старшина. — Что ты думаешь, он у нее один был?

Сержант сгреб старшину за гимнастерку и тихо сказал:

— Ну-ка, иди сюда... Я тебе кое-что объясню...

И сержант неторопливо стал втягивать старшину в темноту склада боепитания.

— Пусти, кому говорят! — послышался оттуда полузадушенный хриплый голос старшины.

Затем раздался звук удара обо что-то мягкое, и сразу же за ним грохот каких-то падающих предметов, звон стекла и металлический лязг.

Из ворот темного склада, как ни в чем ни бывало, вышел сержант. Он вышел как раз в тот момент, когда к складу уже подходил младший лейтенант, доставая на ходу из кармана пачку «Беломора».

Из склада, прихрамывая, появился старшина. Верхняя губа у него вздулась, а на гимнастерке не хватало двух пуговиц.

— Это где тебя так угораздило, Сазоныч? — удивился младший лейтенант.

Старшина осторожно потрогал губу и, не отвечая, стал отряхивать штаны.

Сержант беспечно рассмеялся и легко сказал:

— Я ему сколько раз говорил: «Проведи ты свет на свой склад, а то там в темноте и убиться недолго».

Он прикурил у младшего лейтенанта и отвернулся от старшины.

— Ладно, поговорим еще... — мрачно сказал старшина.

— Обязательно! — улыбнулся сержант.

Он повернулся к младшему лейтенанту и спросил:

— На свадьбу-то позовешь?

— Тебя хоть куда позову, — сказал младший лейтенант. — Хоть на свадьбу, хоть на именины, хоть на праздник престольный!

— То-то...

— Катюшку повезешь — не гони. Потихонечку, — озабоченно сказал младший лейтенант.

— Ладно, ваше благородие, держите хвост морковкой! Это вам не «ура» кричать — тут дело тонкое. Пошли, глава семейства!

И они оба направились к фургону, а старшина посмотрел им вслед и снова осторожно потрогал свою распухшую верхнюю губу.

Провожали артистов. Руки им пожимали. Дарили на память трофейные безделушки. Подсаживали в фургон.

— Передайте наш фронтовой привет всему многонациональному советскому государству! — надсадно прокричал толстенький начпрод.

В кабине ЗИСа неподвижно сидела беременная девушка, а печальный млад-ший лейтенант стоял на подножке и держал ее за руку.

Ни о чем они не говорили и даже не смотрели друг на друга. Потому что вокруг фургона стояла веселая суматоха и девушка стеснялась плакать, а младший лейтенант пребывал в растерянности и смятении.

К машине шли командир полка и замполит.

Они вели заслуженную артистку, желая ее устроить поудобнее — в кабине. Но замполит первым увидел, что кабина занята, и незаметно подтолкнул командира полка.

Полковник тоже увидел в кабине девушку-старшину и, не останавливаясь, провел заслуженную артистку к задней двери фургона.

Замполит подошел к кабине и смущенно спросил:

— Значит, покидаешь нас, Катя...

— Покидаю, — деревянно ответила девушка.

— Так, значит... — сказал замполит.

Девушка кивнула.

— Ну, не забывай, значит... Скоро вся петрушка кончится, мы твоего в первую очередь демобилизуем.

— Спасибо, — сказала девушка.

— Вот так, значит, — сказал замполит. — В штаб дивизии приедешь, скажи, чтоб тебя с комсомольского учета сняли и личное дело на руки выдали. Скажешь, что я разрешил...

— Слушаюсь.

— Ну, прошай, Катя. Будь здорова. Рожай парня! Чтобы, значит, мальчишка был!

— Можно ехать? — спросил сержант.

— Давайте! — ответил замполит.

Младший лейтенант спрыгнул с подножки.

Они впервые посмотрели с девушкой друг на друга.

— Петенька! — шепотом прокричала девушка и в ужасе зажала рот ладонью.

Сержант перевесил автомат поближе к себе и тихонько тронул с места.

И снова сквозь тополя под колеса катилась дорога.

В фургоне сидели уставшие артисты, и каждый по-своему кушал свой «банкетик». Только старая певица, накинув ватник на плечи и надев совсем старушечьи очки на нос, пыталась читать книгу.

В кабине сержант смотрел на дорогу, на обочины и назад — в зеркальце на крыле. Руки его почти неподвижно лежали на руле.

— Конечно, — говорила девушка-санинструктор, — без наговоров все это не обойдется... Пойдут шушукаться по дворам! У нас бабы злые. В мирное-то время злые были, а уж сейчас-то, наверное, и вовсе... Так и слышу их! Господи! Хоть бы Петенька скорей приехал...

Сержант внимательно огляделся по сторонам, остановил машину.