Сергей Саканский - Гудвин, великий и ужасный Страница 6

После этой, прямо скажем, непопулярной меры, мало кому из граждан приходило в голову вскрывать замочки своих очков с помощью разогнутых канцелярских скрепок или каким-либо другим образом…

Все это, пожалуй, могло бы длиться и длиться, и Джеймс Гудвин оставался бы правителем Изумрудного города до конца своих дней, не подойди однажды к его воротам очень странные гости.

Они пришли с юга, по дороге из желтого кирпича. Телеграф, конечно, сообщил об их приближении заранее. Это был своеобразный телеграф, характерный для Волшебной страны, в которой вообще не знали электричества. В зоне прямой видимости были построены высокие башни наподобие обыкновенных человеческих маяков, а в фонарях располагались огромные масляные лампы. Манипулируя шторками, операторы передавали друг другу сообщения на примитивном бейсике. Если самый быстрый гонец, умеющий пробежать без остановки десять миль, мог донести телеграмму из конца в конец страны не более чем за три дня, то телеграф покрывал это расстояние за три часа. Итак, было сообщено:

ПО НАПРАВЛЕНИЮ К СТОЛИЦЕ — СЕВЕРО-ВОСТОК — ГЛАВНОЙ ДОРОГОЙ — ПЯТЬ НЕИЗВЕСТНЫХ СУЩЕСТВ

Одно из них было человеком, все остальные — нелюди. Верховодила всеми, как ни странно, девочка, малышка, чья национальность была совершенно не характерна для Волшебной страны, но Гудвин, хорошо насмотревшись в свое время на людей, понял, что, судя по черным курчавым волосам, это была мулатка, и завали ее Дороти. Все, что она хотела — это вернуться домой к маме. Желание второго члена кампании было гораздо значительнее: он хотел получить мозги. Это было чучело, и оно было и так умное, но его мозгов не хватало лишь на то, чтобы это понять. Умные люди, как правило, как раз и страдают комплексом неполноценности, в отличие от идиотов, которые изначально считают себя гениями. Третьим членом был какой-то странный человек из железа. Он-то уж точно был идиотом, так как почему-то считал, что как железняк не способен никого полюбить. Хотя вся его голова была забита женщинами и больше ничем. Он мечтал обратиться к Гудвину с ходатайством по поводу выдачи ему искусственного хуя. Гудвин, конечно мог это сделать, тем более для такого дурака, но было совершенно непонятно, как он будет любить женщину своим четырехсотфунтовым телом — ведь он просто убьет ее в первую же ночь… Дальше был лев. О, это было чудовище!

Надо сказать, что всё в этой противной компании было наоборот. Дороти мечтала вернуться в Канзас, понятия не имя о том, что для нее это было совершенно элементарно. Страшила, имеющий и так довольно умную голову, хотел устроить себе мозги. А дровосек, только и мечтавший о женщинах, страстно хотел влюбиться. Также и этот лев… Он считал себя ужасным трусом, хотя только при одном его виде все смельчаки в радиусе ближайших двухсот ярдов разбегались прочь.

Последним членом этой странной компании была собачка, маленькая черная болонка. Она как раз и явилась тем самым персонажем, который прекратил существование Гудвина в качестве правителя Изумрудного города. В тот самый момент, когда тот весело и искренно демонстрировал свои чудеса, собачка вбежала за ширму и укусила его за ногу. Так всем и открылось, что никакой он не волшебник, а просто жалкий трюкач, усвоивший лишь азы циркового мастерства.

Собрались в путь. Из пяти бочек соляной кислоты и трех дюжин цинковых слитков добыли водород для шара. Но в тот самый момент, когда Дороти стала произносить прощальную речь, словно бог из машины, налетел ураган, уже не раз действующий в этом повествовании. Шар сорвало с веревок и унесло ввысь. Гудвин опять валялся на дне корзины, писался, опять выгладывал за край. В конце концов, его вывалило на какую-то обетованную землю. Земля оказалась Техасом. Шар приземлился на окраине Мемфиса, по счастью, его никто не видел. В данном случае, пассажира этого шара вряд ли бы кто принял за волшебника, скорее, за воздухоплавателя, или, может быть — за идиота.

Джеймс Гудвин вошел в Мемфис пешком, неся на плече холщовый мешок. В этом мешке была горбушка хлеба, засохший кусок сыра и три килограмма изумрудов. Гудвин приобрел антикварную лавку, женился и зажил обыкновенной жизнью провинциала и обывателя. Единственной отрадой, кроме ежемесячные дебетов-кредитов, были ночные оргии с молодой женой, которая, хоть и была полностью фригидной, но стала замечательным предметом для воспоминаний о гареме Изумрудного Города: Лейла, Зульфия, Гюльчатай…

Худая смуглокожая Лейла, неумело работающая руками… Светловолосая голубоглазая Зульфия, застенчиво раздвигавшая ягодицы… Кряжистая, мясистая, с тыквенными грудями Гюльчатай, робко открывавшая рот… И лишь только Шурочка, милая моя, искренняя — делала все просто, чисто по-человечески, совершенно без всяких фокусов…

Здесь наш рассказ мог бы подойти к концу, если бы не случилось удивительного события, с которого наш рассказ именно только и начинается.

Как-то ночью, изрядно напившись виски, Гудвин решил написать стихотворение. Но, вместо стихов, удивительным образом пошла проза, изумительная проза — о Волшебной стране, обо всех его приключениях… Гудвин заперся в мансарде на неделю. Жена повела дела в лавке, а он ничего не ел, не пил — только писал. Получилось нечто сногсшибательное, фантастическое, пусть и довольно плохо написанное, но все это было правдой. Отнеся свою рукопись в ближайшую редакцию, он получил немедленное одобрение: не прошло и месяца, как книгу напечатали.

Проблема была только в одном. Поскольку он сам являлся главным героем этого повествования, то должен был выбрать одно из двух: либо заменить свое имя в тексте, либо подписаться псевдонимом. Будучи последним представителем рода Гудвинов, он не хотел терять свое имя, поэтому избрал первый попавшийся псевдоним — некто Баум, что по-немецки означает дерево.

Почему, собственно, дерево? Может быть дело в том, что дерево представляло собой обобщающую метафору всей его жизни, ибо во всей своей жизни он как будто бы забрался на дерево, а потом слез с него, — вот почему и получился некто Баум. А может быть, просто потому, что это было единственное слово, которое Гудвин знал по-немецки…

Книга имела потрясающий успех. Разойдясь тиражом в 10 тысяч экземпляров, что было удивительно — как для того времени, так и для той малочитающей страны — она потребовала второго тиража, и издатель, некто Волкфер, предложил сочинить продолжение, основав тем самым популярный сериал.

Гудвин опустил свою жену вниз, в лавку, а сам прочно обосновался наверху. Он стал писать и писать. Он писал о новых приключениях Дороти, Страшилы, Дровосека и т. п. Каждая его последующая книга получалась хуже предыдущей, что совершенно естественно для сериалов. Читательская масса с нетерпением ждала новых книг, а прежние переиздавались значительными тиражами.

Гудвин стал знаменитым писателем, что полностью удовлетворило его детскую мечту о славе, но таким, как видите, сложным, извилистым путем.

Есть писатели, которые просто рождаются и пишут. Им не нужно болтаться на воздушном шаре, попадать в какие-то дальние страны, а просто встать и идти к столу, ибо путь к столу, господа, самый короткий. Остановитесь и перечтите эти слова.

Как-то раз, хорошенько нажравшись виски со своим редактором Вольтем, Гудвин простодушно признался ему, что все, что он пишет, является сущей правдой. Вольк поглядел на него долго и пристально, затем доверительно пальцем у лба покрутил, сказал: это не я о тебе так думаю, так о тебе люди подумают. Я-то может быть, тебе и верю: слишком хорошо ты пишешь, чтобы это было вымыслом.

Сказанное сильно потрясло Гудвина, особенно, конечно, последнее замечание. И пришла ему в голову идея, которая, как выяснилось, оказалась для него роковой. Все люди когда-либо умирают, и происходит это благодаря идеям…

Гудвин решил организовать частную научную экспедицию, вы понимаете, куда и зачем… Всего было нанято 12 человек, главным образом, бывших моряков, вероятно, даже пиратов. Всем были обещаны золотые горы, точнее, даже изумрудные. Целью этого вояжа было доказать всему человечеству, что Волшебная страна действительно существует.

Дело в том, что Гудвин, он же Баум, опубликовал несколько статей в юмористических журналах, но не от лица Баума, а от лица, собственно, Гудвина. В них он утверждал, что некто Баум написал все это о нем. Никто, естественно, не принял его всерьез, все это было понято как шутка. Тогда Баум, он же Гудвин, объявил своеобразный конкурс среди американских толстосумов, как бы держал пари. Условием была Волшебная страна. Общая сумма, имея в виду все возможное количество подписавшихся, превышала состояние бухарского эмира. Надо сказать, что в штатах тогда еще не было таких особых богачей, все населения страны состояло из алкоголиков и трудяг. Ставка была будто на тотализаторе, один к тысяче ста. Гудвин естественно поставил все свое состояние.