BabaJga - Сентиментальные рассказы Страница 6

— Может, врача? Тут медпункт есть. Или скорую, что ли?

— Спасибо, милый, — сказала Нина Алексеевна. — Ничего не надо, мне уже лучше.

Она вышла из стеклянного куба аптеки, пошла по вокзалу без цели, стараясь держаться поближе к предметам, за которые можно было бы уцепиться в случае чего. Через несколько минут поняла, что уже не боится упасть. И внутри у нее уже не тряслось, а так, только изредка вздрагивало. Она поднялась на самый верхний этаж, к открытому ресторанчику рядом с комнатой отдыха. Присела за свободный столик, раздумывая, хочет она есть или нет. Подошла девочка в фартуке, вытерла стол, негромко сказала:

— Вы бы сумку так не бросали, сбоку. Даже и не смотрите на нее, а тут разные люди бывают, глазом моргнуть не успеете — и ни копейки.

— Разные люди бывают, — равнодушно согласилась Нина Алексеевна. — Да там нет денег, мелочь, ерунда всякая.

В сумке действительно почти не было денег. Так, только на метро или на маршрутку, чтобы доехать до Алексеевской, в гости к сыну. Кредитку она зашила за подкладку пиджака нового брючного костюма. Она даже улыбалась, представляя, как будет смеяться над ее осторожностью сын. Но потом она скажет, что на этой карточке почти восемьсот тысяч рублей, и он перестанет смеяться. А потом, может быть, он спросит, как она узнала его адрес. Но она не скажет, что это Генка, его бывший одноклассник, ей сказал, Генка-то давно знал его адрес, они встречались, когда ее сын приезжал зачем-то в Курск, но к ней не заехал. Тогда она сильно заболела, чуть не месяц пролежала пластом, и все думала, почему ж он не заехал… Она ничего ему об этом не скажет, она скажет, что он сам сообщил ей адрес. Вот звонил как-то, и адрес сказал. Когда он звонил последний раз? Лет десять, наверное. Может, и был уже женат, может, и адрес у него уже был… Пусть он подумает, что сам сказал. Телефон-то свой сказал, мог и адрес сказать. Пусть он не чувствует себя виноватым, вина разрушает душу. Про деньги она скажет правду: дядька завещал квартиру своим племянницам, ей и сестре Вале, на двоих. Они продали квартиру, а деньги поделили. Валя эти деньги прижала, у нее внучка растет, скоро школу закончит, поступать в институт будет, без денег сейчас туда никак. А Нина Алексеевна решила сына навестить вот с таким гостинчиком. Не могла она больше жить, ничего о нем не зная. По телефону что поймешь? Все нормально, как ты, извини, мне некогда… И боялась она звонить, ей казалось, что мешают ему ее звонки. Сам-то он не звонил. Последний раз — лет десять назад… Почему она решила, что ее приезд ему не помешает?

— Вы кушать будете?

Та же девочка в фартуке. Смотрит внимательно, даже с подозрением. Наверное, здесь нельзя просто так за столиком сидеть, надо что-нибудь взять.

— Мне бы попить чего-нибудь, — нерешительно сказала Нина Алексеевна. — Чайку сладенького. Я есть не хочу, устала очень.

— Я сейчас принесу. — Девочка исчезла, почти сразу появилась с чашкой чая, поставила чашку на стол и вдруг спросила: — Все плохо, да?

— Просто устала, — повторила Нина Алексеевна. — Очень устала. А до поезда еще целый день жить.

— Ну, посидите, отдохните, телевизор посмотрите. Вон в той стороне экран, видите? Его уже включили, может, что интересное покажут.

Нина Алексеевна оглянулась, пошарила взглядом по залу внизу, даже через перила перегнулась, пытаясь понять, где телевизор. Телевизора не увидела, но увидела куртку омерзительного желтого цвета. Обладатель куртки стоял возле табачного киоска, роясь в бумажнике. Почти под потолком вдруг осветился большой плоский экран, пошел рябью, прояснился, на нем побежали слова, и те же слова громко прозвучали на все здание вокзала: «Позвони родителям!» Нина Алексеевна вздрогнула, и многие в зале вздрогнули, оглянулись на экран, остановились на мгновенье. Мужик в желтой куртке тоже оглянулся, замер на месте, потом сунул бумажник в один карман, а из другого достал мобильник, стал торопливо нажимать кнопки, все время поглядывая на этот огромный экран с огромной яркой надписью. В сумке у Нины Алексеевны ожил телефон, стал наигрывать «Оренбургский пуховый платок». Этот звонок поставила соседская Оксанка, чтобы Нина Алексеевна сразу слышала, что это сын звонит. Нина Алексеевна вынула телефон, подумала немного, и все же ответила.

— Мать! — закричал ей в ухо фальшиво бодрый голос. — Я тебе уже который день звоню! Ты чего не отвечала? У тебя все в порядке?

— Здравствуй, Антон, — сказала Нина Алексеевна, глядя на желтую куртку возле табачного киоска. — Я тебя плохо слышу, шум какой-то. Как у тебя дела?

— Все нормально, — сказал Антон. — Я тут с вокзала звоню, правда шумно очень. Я в командировку собрался, по делам, работы много, вот и… Но пара минут у меня еще есть. Ты там как живешь?

— Хорошо, — спокойно сказала Нина Алексеевна. — Все хорошо, не волнуйся. Ты ведь спешишь? Не трать деньги на пустые разговоры.

— А? А, да, конечно… Я как-нибудь приеду, ты не думай. Вот с делами разберусь — и приеду. Может, даже еще до осени. А то совсем замотался…

— Счастливого пути, — сказала Нина Алексеевна и отключила мобильник.

В проеме выхода из здания вокзала появилась та немолодая громкая женщина, заорала, перекрывая вокзальные шумы:

— Антон! Сколько тебя ждать можно?

Нина Алексеевна следила, как исчезают в дверях эти двое, и тупо повторяла про себя: «Ждать нисколько нельзя. Нельзя ждать. Нельзя знать, чего дождешься. Поэтому ждать нельзя».

Теперь еще надо было дождаться поезда. Потом целую ночь ждать, когда поезд довезет ее до Курска. Потом ждать автобуса, который довезет ее до деревни. Потом войти в дом и больше никогда ничего не ждать.

Старик, не молчи!

Я наткнулась на этот блог случайно. Искала, что бы такое новенькое почитать, на одном сайте увидела рецензии — дурацкие, конечно, но это ладно, почти все рецензии дурацкие, каким местом эти рецензенты читают… Там была ссылка на какой-то блог, вот я туда и зашла. Тоже ничего такого, чтобы время терять, я уже хотела закрыть, а потом вдруг зацепилась за один коммент, прочитала, потом уже весь блог прочитала, все комменты, потом сидела и ржала: ну, правда, каким местом люди читают, а? А потом этим же местом пишут. Потом посмотрела, кто автор того коммента, который мне понравился. Авка у него была прикольная: Дед Мороз на пляже, в шубе, в валенках, в шапке, все, как положено. И ник подходящий — Старик. Я сразу зарегилась, авку годную нашла — Маша в корзинке на спине медведя. Написала ответ на его коммент, а потом увидела, что в нике ошибка: хотела написать Машка, а написала Мавка! Потом подумала: ладно, какая разница, все равно я здесь тусоваться не буду. Здесь все такие серьезные собрались, чума. И все старые уже, про детей друг другу рассказывают, некоторые даже про внуков. А если про фильмы или про музыку — так вообще из прошлого века, я про эти древности не слышала вообще. А про книжки неинтересно говорят, слова какие-то заумные, а видно, что в упор не понимают, что читали. Потому что альтернативным местом читали, да.

Потом я только через неделю на сайт зашла, опять случайно. Смотрю — а у меня в личке сообщение. Открываю — а там письмо от Старика. Думала, что опять что-нибудь такое, насчет познакомиться, ну, как они обычно, я уже сто раз такие письма получала везде, где регилась. Но Старик нормально написал, по теме. Ему мой коммент понравился, он на него в блоге ответил, ждал, что я тоже что-нибудь отвечу, но я же не заглядывала, вот он в личку и написал. Ему мое мнение было интересно. Я ответила, выразила свое единственно верное мнение. Подумала: ну, может, и глупость, но чего они тут все выделываются друг перед другом? А сами тоже столько глупостей говорят, и не стыдно. Я думала, Старик не ответит, а он в этот же день ответил. Сказал, что мое мнение интересное и неожиданное, и еще что-то написал. Я опять ответила, и он опять сразу написал. Так несколько раз писали друг другу, а потом он спросил, сколько мне лет, потому что думает, что очень мало. И сразу извинился: он так думает не потому, что я глупости пишу, а потому, что у меня манера такая, юная. А глупости я не пишу, наоборот, все очень интересно и даже иногда мудро. Я ответила, что мне уже двадцать шесть, так что про юность не надо. Я немножко прибавила, всего три года. И спросила, сколько лет ему. Он опять сразу ответил, в тот же день. Написал, что ему семьдесят пять, у него третий брак, от всех браков девять детей, четыре внука, младший сын скоро заканчивает школу, а старшая внучка скоро родит ему правнука. Я написала: «Круто!» — и не знала, что еще написать, потому что моя бабушка младше Старика на два года, а о чем с ней говорить? В общем, как-то задумалась и опять неделю на сайт не заходила. А потом зашла, а там опять от Старика письма. Много, пять штук. Он уже не про литературу писал, а просто так, про жизнь, про тех, с кем работал, про то, что старого друга вчера похоронил. И меня спрашивал обо всем — кто родители, чем занимаюсь, где училась, что делаю в свободное время, есть ли жених… Он как-то не нагло спрашивал, просто ему правда интересно было. Я все подробно написала: родители работают с утра до вечера, бабушка живет отдельно, я рисую картинки на заказ, с мужем мы развелись в прошлом году из-за несходства характеров. На самом деле мы развелись после того, как я в аварию попала и три месяца провалялась в больнице, ногу мне по кусочкам собирали, вот он и подумал, что я инвалидом буду. Да еще этот шрам на морде. Оно ему надо? Но Старику я про это не писала, как-то стыдно было признаваться, что вот такой муж у меня был. И вообще все уже прошло, так что никому не интересно. Старик заинтересовался картинками, стал спрашивать, какие картинки, кто заказывает, сколько платят. Я все рассказала и спросила, чем он занимается. Оказывается, он переводит всякие научные книжки, еще для иностранных фильмов русские тексты пишет, еще ему заказали сценарий сериала, а он не может придумать такой поворот сюжета, чтобы потом были всякие события, которые он уже задумал. Я придумала хороший поворот сюжета, и еще много всяких событий, которые можно в сериал воткнуть. Он написал, что я гений, и что если у него примут этот сценарий, то двадцать процентов — мои. Я ответила что-то дурацкое, и стала спрашивать просто про жизнь, про знакомых, про детей и внуков — просто так, чтобы он эти двадцать процентов больше не вспоминал. А то это как-то стыдно было, неправильно и глупо. Старик мне много рассказывал, писал каждый день по три-четыре раза, и все время рассказывал, что мои письма ему помогают жить. А то после третьего инфаркта жить ему стало скучно, он даже с женой стал ссориться, а теперь сидит, читает мои глупости, и у него на душе радость, и жена тоже читает мои глупости, и тоже радуется. Я сначала обиделась, а потом подумала: ну, ладно. Бабушка тоже говорит, что я глупости болтаю, а сама радуется, когда я к ней прихожу, тоже все время расспрашивает обо всем. Наверное, старым нужно, чтобы был кто-нибудь, кого им учить интересно. На самом деле мне эти письма Старика тоже нужны были. Я почти все время сидела дома, нога еще болела, не очень-то походишь. Даже в магазин. Да еще этот шрам на роже. Родители иногда пытались меня куда-нибудь вытащить, то в кино, то в гости, но я не хотела. А письма Старика были даже лучше, чем кино, или гости, или еще что-нибудь такое. Старик мне радовался, писал, что я солнышко и умница, что во мне столько радости, что на весь мир хватит. Один раз попросил фотографию прислать. Я нашла прошлогоднюю, которая до аварии, без шрама на морде. Он написал, что теперь понимает, почему у меня такой ник — Мавка. Потому что я не просто красивая, а волшебная, таких не бывает, мавка заманная, колдунья. И еще написал, что я ему во сне снилась еще до того, как он фотографию увидел. И глаза были точно такие же, он ясно помнит. Я ничего не ответила, но пошла к зеркалу и смотрелась в него полчаса, наверно. И подумала, что наплевать на шрам, он уже почти не виден, и нога почти не болит, и все будет хорошо.