Владислав Артемов - Интересная жизнь. Рассказы Страница 6

Зайцев заверещал и, взбрыкивая, кинулся из ванной. Загремело, загрохотало что-то сзади, обрушиваясь. Зайцев, ударившись коленом о бетонный угол, вырвался наружу из оскверненной квартиры, благо дверь была нараспашку, и, ёкая селезенкой, поскакал по склизким ступенькам…

Вернулся он через полчаса в сопровождении наряда милиции. Дверь была заперта. Пока ее взламывали, Зайцев стоял на лестнице, хоронясь за выступом стены. Трое милиционеров осмотрели квартиру, нашли в ванной окровавленный топорик. Капитан, держа его двумя пальцами, вышел и вопросительно посмотрел на Зайцева.

— Мясо рубим, — сказал Зайцев хмуро.

— Пройдите на кухню, — велел капитан, толкая его в спину. — Ждите там.

Зайцев прошел, сел у плиты, горестно огляделся. На плите стояла пустая сковородка с застывшим жиром. «Кто-то из них съел всю мою треску, — подумал Зайцев с отвращением. — Позор».

И тут в кухню, растопырив руки, вошли три здоровенных санитара. Зайцев мгновенно догадался обо всем и кинулся к окну. Его повалили, связали полотенцем. Спеленатое тело отнесли в машину.

Всю дорогу Зайцев молчал и с презрительным видом глядел в потолок. Машину трясло. Санитары вели себя совершенно доброжелательно, ели на расстеленной газете хлеб и холодные котлеты.

Машина стала петлять, потом остановилась. Санитар открыл ключом дверь и приказал кратко:

— Слазь.

Зайцев спрыгнул на землю, едва не упав при этом, поскольку сильно мешали связанные руки. Огляделся. Асфальтовая узкая дорожка, огороженная высокими кустами, вела к оцинкованной, нехорошей на вид двери.

«Прозекторская?»

Над дверью горела голая лампочка.

Санитары, подхватив его под бока, повлекли по дорожке. Зайцев скакал, путаясь в своих пеленах. Тяжелая дверь бесшумно отворилась при их приближении, и сразу же за ней без всяких прихожих и переходов обнаружился тесный подозрительный кабинетик размером с табачный киоск.

«Эт-то мы уже видали!» — бодрясь, произнес про себя Зайцев, хотя, конечно, ничего подобного в жизни своей не видел.

— Вот, Яков Борисыч, пациент, — доложил один из санитаров сидящему в углу врачу. — Насилу довезли, все зубами скрипел. Не хотел, вишь, ехать-то…

— Разговаривать брезговал с нами, — пожаловался другой. — Молчит, хоть гром греми…

— Опасный, — уверенно прибавил третий.

— Любопытно! Очень любопытно! — обрадовался лупоглазый врач, вскочил и побежал к Зайцеву, сунулся пальцами в лицо…

— Коч! — крикнул Зайцев, отшатываясь.

Врач метнулся к столу, быстро что-то начертил на бумажке, топнул ногой и приказал:

— Увести в экспериментальную палату. Будем опыт делать!

Спеленатого Зайцева потащили по белому коридору, остановились у белой же двери, сверились со схемой.

— Здесь! — определил санитар. — Особо буйная палата.

С Зайцева сняли путы и втолкнули в палату.

При его появлении в помещении произошло оживление — с серой узкой коечки проворно спрыгнул какой-то развеселый толстячок в огромных, почти циркового размера, шлепанцах и подскочил к Зайцеву. Затем, страшно улыбаясь, он обтер руки об пижаму, указательными пальцами оттянул себе нижние веки, мизинцами широко распялил рот и высунул обезьяний язык. Зайцев поднял локоть, защищаясь.

— Что, не узнаешь, сволочь? — взвизгнул тенорком толстячок. — А ты обернись-ка…

Зайцев обернулся. За спиной у него стоял тот, худой, знакомый. В руках его, изуродованных грубой татуировкой, была ножовка.

— Виноват, — сказал Зайцев вежливым, слабым голосом. — Вероятно, тут недоразумение вышло… Я действительно спешил…

— А что виноват, так то всем ясно, — сипло подтвердил худой. — Вишь, харя-то какая румяная, точно у клопа запечного… Насосался кровушки народной. Теперь слушай приговор…

— Это похоже на сон. На дурной сон, — опускаясь на пол, проговорил Зайцев.

— Нет, это никакой тебе не сон, — покачивая головой, опроверг толстячок. — Будем ликвидировать тебя, раз уж ты сам признал себя виновным. Отрежем тебя от жизни, как ноготь. Вынай, Хром, пилу!..

Худой сгорбатился, завозился с зацепившейся за пижаму пилой. Толстый бросился к нему на подмогу, и они вдвоем, чертыхаясь, занялись ножовкой.

«Да, я виноват», — равнодушно подумал Зайцев, повалился на пол и закрыл затылок руками. Нос его сплющился, и он перестал дышать. Снились ему длинные скучные тени, которые брели вереницей вниз по песчаному косогору, скрипя равномерно и однообразно.

Зайцев проснулся, судорожно зевнул и открыл глаза. Все неприятности разом припомнились ему. Мысль заработала на удивление четко. «Так, — подумал он, — или это реальность, или нереальность, или же грань между ними. В реальности такого происходить не может. Значит, что? Значит, все это нереальность. Но существует ли сама нереальность, не есть ли она вообще — ничто? Но что такое тогда ничто? Ничто — это, логически рассуждая, то, о чем нельзя даже подумать, ибо если о чем-то можно подумать, то это уже не ничто, а нечто. Иными словами — здесь мы вступаем в область феноменологии, то есть некой области духа, где существуют образы не существующих в мире вещей…»

На коечке сидели два мужика в коричневых пижамах. Худой, скрипя равномерно и однообразно, водил напильником по пиле, точил.

— Хозяйственный ты мужик, Хромушка, — хвалил худого толстый. — Справный мужик. Все у тебя есть. Взять пилу — есть! Взять напильник — есть! — загибал он пальцы. — A-а, выспался! — злобно крикнул он, заметив пробуждение Зайцева. — Скоро уснешь, умник!

— Уснет, как ему не уснуть, — засипел худой, пробуя ногтем остроту пилы. — Как тыкву-то оттяпаем, никаких снотворных не понадобится…

Зайцев дрыгнул ногой и, онемев от удивления, воспарил над кроватью и, покачиваясь, как воздушный шар, медленно поплыл по палате. «Так это сон! — ликовал Зайцев, меняя направление полета. — И какой приятный сон!»

Радуясь, он повис над задранными вверх головами своих врагов. Враги выронили ножовку и, отпихивая друг друга, полезли прятаться под кровать. Зайцев, пошевеливая пальцами, вольно покружил над ними, оттолкнулся ногой от потолка и пошел на снижение.

— Эй, вы, прощаю вас! — великодушно крикнул он, заглядывая под кровать. — Вы прощены мною, друзья!.. Где же вы?

«Пора, однако, просыпаться, — решил он. — Замучили эти кошмары».

Он проснулся и разлепил глаза.

Было темно, жестко и холодно. Судя по тому, как затекли все его члены, просидел он в ванной довольно долго. Кто-то тихо ходил по его квартире, скрипел паркетом, осторожно покашливал.

— Куда делся, сволота? — вполголоса размышлял мужик, обстукивая стену на кухне. — Умеют же зашиться эти гады!

— А пойду-ка я в ванную гляну! — сообразил сиплый голос, знакомый.

Зайцев вскочил с сырого кафеля и на цыпочках засновал по ванной. Кто-то крался коридорчиком.

«Все, — стукнуло в голове у Зайцева. — Хана!»

Дверь в ванную тронулась. Зайцев дико заверещал и, нагнув голову, ринулся в проем из темноты. Искры брызнули из глаз, запахло сырым мясом. Заревело в темноте, покатилось по полу, с безобразным скандальным грохотом рушились за спиной тяжелые тазы и ведра.

— Убил! — ахнул Зайцев, облапив в потемках какой-то омерзительно дрыгающийся куль.

Что-то сигануло через него, и куль внезапно вырвался, тяпнув его за руку и отбросив к стенке. Никаких сил не было. В ушах у Зайцева звенело.

Так сидел он в оцепенении, глядя перед собой опустевшими глазами, зажав клок чьих-то курчавых волос в кулаке, а вокруг него уже суетились понабившиеся невесть откуда ловкие, умелые люди — мерили расстояние рулеткой, перекрикивались, чиркали карандашиками в своих блокнотах.

Зайцев сидел мертво, не шевелясь. Его толкали, пересаживали, наконец подхватили под мышки, поволокли вон из квартиры на лестницу, где толпились уже растревоженные соседи.

«И этот подлец Аблеев тоже здесь», — успел подумать Зайцев.

Расслабленные его ноги задевали на поворотах углы, деревянно бились о ступеньки. На руках побрякивали наручники.

«Скорее всего, это тоже сон. Из той же серии», — устало думал Зайцев, но мысль эта не приносила облегчения и покоя.

Его везли в той же санитарной машине, наспех перекрашенной в милицейские цвета, да и санитары были знакомые — те же ражие хлопцы, только теперь одеты они были в синие милицейские кители. Обнова явно нравилась им. Они, не обращая никакого внимания на оцепеневшего Зайцева, радовались как дети, галдели, менялись фуражками. На этот раз машину трясло основательнее, она опасно раскачивалась и кренилась, жалобно скрипя железом.

«Так-то, — отметил Зайцев краем сознания. — Выбили последнюю стойку мироздания, теперь всему крышка… А этим козлам хоть бы хны!»

Он не заметил, как очутился в бетонированном, глухом кабинете, где не было никакой мебели, кроме низкого табурета, на котором сидел следователь и грустно глядел на Зайцева.