Сергей Гаврилов - Доспехи Страница 6

сид ахмет говорил все быстрее, и в какой–то момент его слова слились для дон кихота в однородный фоновый гул, наподобие того, что шел из–под облаков. он вдруг увидел перед собой гигантское крыло мельницы, заскрипевшее и медленно поплывшее в сторону под напором усиливающегося ветра, а следом за ним — одинокого всадника, взирающего с холма на армию уродливых великанов. чудовища угрожающее размахивали руками, демонстрируя крепнущую решимость. всадник пришпорил коня и понесся в их сторону, оставляя за собой шлейф поднимающегося к небу огня.

Часть 6

● Sep. 3rd, 2009 at 5:50 PM

— амиго?

дон кихот вздрогнул и медленно повернулся на голос.

— да…

— ты с нами?

— отвлекся… детские воспоминания…

— сид ахмет хочет знать, что ты думаешь о деньгах.

— о деньгах?

швед усмехнулся.

— пока ты отсутствовал, мы пытались решить, считать ли деньги злом.

дон кихот пожал плечами.

— наверное. если у тебя их нет.

— у меня их было много. очень много. но я смог от них отказаться.

— зачем?

— деньги привязывают тебя к водопроводчику, как ничто другое. в какой–то момент это стало очевидно. собственно, в этом и есть их главная функция. чем больше у человека денег, тем сложнее для него порвать с системой, которая ему их дала. очередной абсурд заключается в том, что люди уверены в обратном. они считают, что деньги можно обменять на независимость.

— посреди комнаты стоит стул. я могу на него сесть. а могу взять и разнести его об твою голову. должны ли мы считать стул злом, если это произойдет?

— не передергивай, ты прекрасно меня понимаешь. сколько стоит свобода? мало кто помнит, что единственное ее условие — развитая личность. они повыпускали своих рабов из клеток, чтобы обеспечить им новое рабство. потому что те в других условиях жить не умеют. они для этого слишком ленивы и слишком трусливы. они пустые внутри. а пустоту сколько материальным ни заполняй, достаточно не будет. это воронка. черная дыра. и поэтому гонка никогда не заканчивается. их наследуемый герб — пятерня, торчащая из могилы.

— ты противоречишь себе. к чему стремиться купить свободу, если она не нужна?

— это не я себе противоречу, а они. в том и беда. когда противоречий становится слишком много, безумие делается нормой жизни. раньше мне казалось, что ум это субпродукт эволюции, из–за постоянного инстинктивного страха ставший производителем страха синтетического. и что, возможно, его дальнейшая судьба — переход в рудиментарное состояние. теперь я понимаю, что если это и произойдет, то по другой, более простой причине. им мало кто пользуется. хвост у человека тоже перестал расти за ненадобностью, а не потому что представлял для него угрозу. если ты живешь среди безумцев, рано или поздно ты сойдешь с ума. и это именно то, что когда–то случилось с тобой. кого ты намеревался защитить? и самое главное — от кого? их от них же самих? ты понимаешь, что обмануть можно только того, кто хочет быть обманут? кто, спрашивается, создал этого водопроводчика? они же и создали! легковерность, мой друг, есть злая воля. какую справедливость ты собирался восстановить? только ленивый не взывает к высшей справедливости, но что у них под этим подразумевается? дорогой бог, сделай так, чтобы все играли по правилам. все, кроме меня! дай мне преимущество! если бы справедливость существовала, никто не был бы в ней заинтересован. но правда состоит в том, что ее не существует вовсе. есть высшая беспристрастность. человек создает импульс, который возвращается к нему по незамысловатой траектории, и если импульс злой и сильный, то по возвращении он сбивает человека с ног. и тогда, лежа на земле, человек кричит — как это несправедливо! за что мне это все?! а к кому он, скажи мне, в этот момент обращается? однажды я был очарован тобой. но я разочаровался. все эти игры в кармическую полицию не стоят ни гроша и не ведут ни к чему хорошему. мои поиски закончились здесь, на этой крыше. у тебя светлая душа, дон кихот. но твои заблуждения загонят тебя в пекло. если ты еще не там, конечно.

острая боль пронзила плечо дон кихота, заставив его стиснуть зубы и зажмуриться. открыв глаза, он снова обнаружил себя на берегу, только теперь паром был от него по левую руку, а паромщик не сидел рядом, а стоял напротив.

дон кихот потер плечо ладонью и сплюнул.

— и к чему был весь этот цирк?

— я хотел, чтобы ты увидел.

— увидел что?

— что бывает, когда ты пытаешься держаться в стороне. так выглядит предел. дальше ничего нет.

— этого парня непросто унять. классический бэтмен.

— бэтмен?

— по примеру летучих мышей, использующих эхолокацию, некоторые люди никогда не закрывают рта. они так ориентируются. как им кажется.

— большую часть времени он молчит. ему просто не с кем разговаривать.

— разве он не этого добивался?

— поверь, он неплохой человек. и в его словах много правды. мир действительно не самое приятное место, ты знаешь это лучше меня. швед забрался на самую его вершину, чтобы быть выше всего этого, но беда в том, что он там несчастен. и дело даже не в одиночестве, хотя, кто будет спорить, что эта крыша и есть «the loneliest place on earth». дело в том, что он зависит от этого небоскреба. и если однажды тот рухнет, он рухнет вместе с ним. вместо самого верха окажется в самом низу, под руинами, из–под которых уже никогда не выберется. и он понимает это. и поэтому все его разговоры — про небоскреб.

паромщик опустился на песок и посмотрел дон кихоту в глаза.

— я хотел, чтобы ты увидел.

дон кихот улыбнулся уголком рта.

— ты думаешь, я не знаю? что я делаю здесь, по–твоему? все, что мне нужно, это твой паром. все, чего я хочу, это сбежать. порвать с этим миром сейчас и никогда, что бы ни ждало меня на той стороне, не возвращаться назад. ты устраиваешь мне экскурсии туда, где я долгое время был экскурсоводом. хочешь удивить меня? заводи паром. я выполнил условие, рассказал историю, в чем проблема? или тебе, как и шведу, просто не с кем потрепаться?

— что там, по–твоему?

— где?

— на той стороне.

— откуда мне знать?

— предположи.

— хочется надеяться на нирвану. но и адское пламя вполне подойдет.

— чтобы выиграть билет в нирвану, надо стать буддой. ты для этого ничего не сделал. что же до ада, то ты и так таскаешь его с собой. ты ж, небось, и убить себя пытался.

дон кихот хмыкнул.

— конечно.

— и что? не вышло?

— как видишь.

— и не выйдет. ты — легенда. а легенда собой не распоряжается. она умирает, когда ее забывают.

— и что же там?

— думаешь, я знаю? я там не был. я, как и ты, могу только предполагать.

— ну и?

— бесконечность.

— чертовски смешно.

— люди вечно жалуются, что от них многое требуется в то время, как многое от них безнадежно сокрыто. на самом же деле нет ничего такого, чего человек не мог бы постичь. бесконечность — не исключение. она понимается через сферическую форму. если ты сядешь на свой мотоцикл и поедешь по прямой, то рано или поздно в этом убедишься. любую метафору можно потрогать руками. и если один подход не срабатывает, попробуй другой. просто смени угол обзора.

паромщик указал пальцем себе за спину.

— или точку зрения.

небо начало вдруг стремительно темнеть и в считанные секунды сделалось одного цвета с морем. когда линия горизонта исчезла, дон кихот увидел перед собой гигантскую вогнутую полусферу, одновременно уютную и зловещую.

— другое дело, что одного понимания для осознания недостаточно. осознать значит почувствовать.

звук искривился вслед за пространством, и голос паромщика стал объемным и звенящим.

— все указывает на то, что ты приплывешь сюда же. на это же самое место. но ты приплывешь обновленным. ты спрашиваешь меня, куда ведет этот путь. я говорю, что не знаю. но… кроме пути обратно… разве бывают другие?

Часть 7

— расскажите мне, что вы видите.

— море, спокойное, как сама смерть. и желто–серые облака над ним.

— еще что–нибудь?

— нет.

— вы узнаете место? можете сказать, где находитесь?

— некому узнавать. некому говорить.

— что вы чувствуете?

— боль.

— где она?

— на самом дне.

— моря?

— небытия. я чувствую, как она зарождается, поднимается вверх, растет. все начинается с нее и ею же заканчивается. через нее мы осознаем себя. мы живы, пока нам больно.

— это физическая боль?

— это боль, которая ставит на колени одних и принуждает других делать свою жизнь невыносимо интересной. боль, создающая иллюзию смысла.