Алексей Синиярв - Блошка банюшку топила, вошка парилася Страница 6

Трофимыч продержался еще пару месяцев.

Цены были снижены до минимума. Но на выгодные коммерческие предложения пришли отказы. Он попытался продать конторскую мебель, станки и оборудование, импортную печь для наплава сегментов, грузовик…

Деньги таяли, как мартовский снег.

Сначала отключили телефон.

Трофимыч стал захаживать в казино.

Потом отключили электричество.

В казино и у покерных автоматов он проводил все больше и больше времени, иногда засиживаясь до утра.

Очень быстро Трофимыч остался один.

В пыльном помещении, снятом на задворках.

Он сидел, не раздеваясь, в пальто, за столом, перелистывая глянцевые рекламные проспекты. У стен стояли никому не нужные готовые пилы и отрезные диски. Ящики с «алмазными» сегментами и остатки оборудования были свалены как попало.

Бандиты приезжали, ходили по складу, переступая через пыльные ящики, раздраженно угрожали, показывали калькулятор с сумасшедшими цифрами.

Однажды ему показали пистолет. Но Трофимычу было все равно. Сердце, казалось, остановилось. И кровь застыла. Он даже слов не слышал. Только что-то тупо било в висок.

В один из таких дней, вечером, Трофимыча вывезли в лес.

Сначала били. Заставили копать могилу. Снова били. Потом подвесили на дереве вниз головой.

Под утро, избитый до черноты, Трофимыч подписал у нотариуса все, что от него требовали.

Перебрались со своей, теперь уже бывшей, трехкомнатной в барак, к дальним родственникам жены. Сортир был во дворе. Сразу за ним начинались картофельные грядки.

Маятник встал.

Время замерло.

Трофимыч задешево продавал оставшиеся вещи, одежду. Вырученное уходило на водку. Он нашел спрятанное женой золото: цепочки, кольца, серьги; унес плейер и компьютер сына.

Чтобы не слышать постоянных упреков и криков Трофимыч часами бесцельно слонялся по улицам. Мозг, подогреваемый «паленым» пойлом рождал новые, казалось смелые и неожиданные проекты. Он сжимал кулаки и, спотыкаясь, твердил: «еще посмотрим, суки», «я вам еще покажу».

Дома, поздним вечером, он лениво огрызался: «я въёбывал, теперь вы повъёбывайте» и, не раздеваясь, заваливался спать на засаленный кухонный топчан.

С паленой водки он плавно перешел на фуфырики.

В «тройном» и «лимонном» одеколоне была своя разница. Для знатоков.

Авторитет среди местных бомжей Трофимыч завоевал быстро. После первого неосторожного слова он зло предупредил, после второго, резким хуком сбил с ног, а нож, которым угрожали, просто переломил. Силушкой Господь не обидел.

Оформилась идея организовать артель из бомжей и собирать цветной металл.

— День добрый. «Фиеста» — седеющий мужчина в элегантном светлом пальто протянул Степе визитку. — Я звонил. Хозяйство ваше можно осмотреть?

— Нет проблем. — Степа взял ключи. — Пойдемте.

Мужчина кого-то напоминал. Где-то Степа его уже видел.

Степа провел клиента по охотничьему залу: открыл огромный холодильник, показал кухонную стойку и шкафчик с посудой, включил музыкальный центр и телевизор. Затем — парилку и душевую; показал окатыватель с ледяной водой из артезианской скважины; веранду с мангалом и качелями; бочку в рост с циркуляцией, чтобы вода очищалась и не замерзала; верхний этаж с диванами и постельным бельем. Не забыл упомянуть об отдельной комнате с двуспальной кроватью и даже вывел клиента на балкон.

— Что ж, — удовлетворенно сказал мужчина, — и даже лучше, чем представлялось. Вам сайт надо. Чтобы в Интернете, наглядно. Могу вэб-дизайнера хорошего порекомендовать.

— Сергей? — неуверенно спросил Степа. — Извините.

— Да, — сдержанно ответил мужчина. — Мы знакомы?

— Ваша Женькина Надька с…

—???

— Вы в общагу к Кондрату приходили. Он здесь, кстати, тоже работает. Вечером меня сменять придет.

— Смотри-ка ты! От сюрпризы. А ты?… Чего-то не припомню.

— Степан. — Степа протянул руку. — Ну? Помните? Вы ж родня нам. Приятель еще мой, помните? Мамонтёнок.

— А, — усмехнулся Сергей, — Мамонтёнок! Как же! Ну, скажи ты! тесен мир. И Кондрат здесь. Любопытно. Это вот которому мы на Пасху тогда! Помню-помню. Помню. Он ведь за рекой, помнится мне, жил?

— А вы сами? Здесь живёте?

— Нет. Нет, давно уже. В Москве живу. А здесь филиал у нас. Небольшой. И маленький юбилей. Повод. Дай, думаю, съезжу. Посмотрю. Всё же родные, можно сказать, места. Юность-молодость, девицы-красавицы.

— А что за фирма? Можно спросить?

— Американская. Помнишь, может, — ты же на «двадцатом» работал, — начальник снабжения? Анатолий Израилевич? Хотя, конечно, вряд ли… В Америке. Заводы у него. По всему миру отделения. И мы тут. Мышкуем.

— А чем занимаетесь?

— Убийцы мы, — улыбаясь, сказал Сергей. — Блошки, вошки, мандовошки, пиздюки-сороконожки. Муравьи, тараканчики — всё наши клиенты. От таких — до таких. А ты, значит, здесь. — Сергей обвел рукой заснеженный лес. — Красиво, слушай. Тишина… А приятель твой? Мамонтенок, да?

— Колька тоже в Москве. Ба-а-а-альшой человек. Он после армии в наш институт поступил. Потом на заводе, в конструкторском. ПКБ. Аспирантуру закончил. Кандидат наук! Тоже фирма у него. Научная, инженерная. Серьезный человек. Большие дела. С заграницей. На похороны-то приезжал — рассказывал.

— Да-да… В Москве. Любопытно.

— А этот, что с вами в ресторане. Лысый. В подземном переходе у вокзала на саксофоне своем. Бывало идешь — игра-а-ет…

— Жив, значит, Маныч. Ты гляди… А Пистерюгу, я смотрю, снесли. Такие особняки. Ампир!

— Центра.

— Да, место золотое. Что если мы на субботу арендуем? Так где-то: с обеда и допоздна? Как там по времени с субботой?

— Суббота пока свободна. Надо уточнить, но, помнится, свободна.

— Хорошо, сегодня же свяжемся, окончательно решим, оплатим. Давай. — Сергей протянул руку. — Дела. Всем привет, кого увидишь. Передавай.

— Машина какая у вас… Как лодочка.

— Служебная. Ну, удач. Хорошо здесь у вас, спокойно.

Степа вернулся в баню, включил телевизор. Показывали сериал про ментов.

— А ты что? Думаешь, Гунда — хозяин? — спросил Кондрат.

— А то!

— А заметил как с хоккеистами?

— А чего с хоккеистами?

— А ты погляди. Обрати внимание. В глазки заглядывает, суетится. Заискивает. «Ну как?» «Хреновато сегодня, — этот сквозь зубы, — ковшик подкинешь — сссссь, как пенсионер пописал. Шипит, а толку хер на. Надо чтобы дверь из парной вышибало!» «Исправим. Сделаем. Учтем». Ну — и распиздон мне устроил, гунда поганая. Я что ли баню топил? Сам знает, что сменщик. Теперь перед хоккеистами три тачки топить, будь добр.

— Камни же полопаются, — воскликнул Степа.

— Не наша, на хер, боль! Сказано — сделано. Я передал, ты передай.

— Я не передаст, — засмеялся Степа.

— Мне один клиент, — сказал Кондрат доверительно, — намекнул. У него на нашего Наиля есть.

— Что есть?

— Знает про его делишки. И Гунда его ссыт, я заметил. Тут не так что-то.

— Хоккеисты что ли хозяева?

— Может быть. Этот только наёмный феденька. Полотенца, белья в прачечную возит, дрова, веники заказывает. Не нанять что ли?

— Экономит.

— Дядь Степ, милиционер ты хренов. Доход подсчитай какой! Баня все дни забита. А на праздники за три месяца вперед выкуплено. По двойным-то ценам! Да он срать должен на золотом унитазе, ты что! Нет, — убеждено сказал Кондрат, — так он, фертик.

— Славку вчера поймал.

— Да что ты!?

— Кривой был. Сказал ему: «Еще раз — и перо в зад».

— Ну а что? Пей, да дело разумей. Я Славке говорил.

— Ты же с ним менялся.

— Ну, тяпнули немного. Я его заставлял? Он и датый уже был.

— А Славка говорит, ты ему и прошлый раз почти полную бутылку винища оставил.

— Ну, а чего мне это вино? Мне что есть, что нет.

— Ой, Кондрат.

— Чё «Кондрат», «Кондрат».

— Чего ты его подставляешь?

— Я подставляю? На хер он мне сдался, коммуняга этот!

— Я не знаю, Кондрат, на что он тебе сдался. Только ты просто так ничего не делаешь.

— Не знаешь? Вот и засунь язык в жопу! Обвинители. Кто тебя сюда пристроил? «Кондрат, помоги». Сейчас жил бы в теплоцентрали. Одеколон бы жрал. Только пиздеть! Больше ничего не можете.

В перестроечные годы Степа остался без работы.

Завод успешно развалился на шаражки и мелкие фирмы, в которых Степе места не нашлось. Цеха стояли безмолвные, любой звук отдавался гулким эхом. Степа подрабатывал на Сортировочной, иногда требовались работники в совхоз на выходные. Деньги доставались нелегко.

Общежитие жило своей, бурной жизнью. Кто-то съезжал в купленные квартиры, кто-то заселялся из проданных квартир. По коридорам ходили люди с «дипломатами». Даже дети знали, что в этих прямоугольных жестких портфельчиках носят деньги.

Деньги были везде. О деньгах говорили все. Деньги валялись на дороге.