Жозе Сарамаго - Слепота Страница 60

Когда вернулись домой, принеся запас продовольствия, которого должно было хватить дня на три, жена доктора при воодушевленном посредстве первого слепца и его жены рассказала о том, что было. Вечером же, как и следовало ожидать, прочла несколько страниц из книги, которую отыскала на полке. То, о чем шла там речь, не заинтересовало косоглазого мальчика, и он вскоре заснул, положив голову на плечо девушке в темных очках, а ноги — на колени старику с черной повязкой.

Через два дня доктор сказал: Хотелось бы мне знать, в каком состоянии мой кабинет, сейчас ни от него, ни от меня толку никакого, но ведь когда-нибудь люди вновь начнут пользоваться глазами, и аппаратура должна быть наготове. Сходим туда, как захочешь, отвечала жена, хоть сейчас. А нельзя ли заодно зайти и ко мне домой, спросила девушка в темных очках, хоть я и не думаю, что родители вернулись, заглянула бы просто так, для очистки совести. Зайдем и к тебе, сказала жена доктора. Никто более не изъявил желания посетить родное пепелище, ибо первый слепец с женой уже знали, на что могут рассчитывать, как знал это, хоть и по другим причинам, старик с черной повязкой, а косоглазый мальчик по-прежнему не помнил, на какой улице стоял его дом. День был ясный, казалось, что дожди прекратились, и солнце, хоть покуда еще и несмело, поглаживало кожу. Не знаю, как будем жить, если начнется жара, сказал доктор, ведь весь этот мусор начнет гнить, а трупы животных, да и людей тоже, полагаю, что и в квартирах лежат мертвые, как все-таки скверно, что мы не организованы, а надо бы создать самоуправление в каждом доме, на каждой улице, в каждом квартале. Правительство, сказала его жена. Система нужна, система, наше тело — это ведь тоже система, притом хорошо организованная, а смерть есть не что иное, как последствие разлада и сбоя. А каким образом может организоваться сообщество слепых, желающих выжить. Организоваться — это уже до некоторой степени прозреть. Может быть, ты и прав, но опыт этой слепоты принес нам только смерть и нищету, и мои глаза, как и твой кабинет, оказались тут бессильны. Да мы и живы-то исключительно благодаря твоим глазам, сказала девушка в темных очках. Может быть, оставались бы живы, если бы даже я была слепой, мир полон живых слепцов. Полагаю, мы все умрем, это лишь вопрос времени. Это всегда было вопросом времени. Да, но умереть только потому, что ослеп, — это, пожалуй, наихудший вид смерти. Мы умираем от болезней, погибаем от несчастных случаев. А теперь будем умирать еще и потому, что слепы, то есть от слепоты — и рака, слепоты — и чахотки, слепоты — и СПИДа, слепоты — и инфаркта, болезни могут варьироваться, и у каждого они будут свои, но на самом деле то, что сейчас нас убивает, называется слепотой. Мы не бессмертны и не можем жить вечно, но, по крайней мере, не должны быть слепы, сказала жена доктора. Но как же быть, сказал доктор, если вот она, эта слепота, подлинная и действительная. Я в этом не уверена, сказала его жена. И я тоже, сказала девушка в темных очках.

Дверь ломать не пришлось, открыли культурно, ключом, провисевшим на брелке у доктора все то время, что хозяин провел в карантине. Вот приемная, сказала жена доктора. Я здесь была, сказала девушка в темных очках, сон продолжается, только не пойму какой, то ли снится, что снится, что приснилось в тот день, когда я ослепла, то ли — что я всегда была слепа и во сне увидала, как прихожу к глазному врачу, чтобы вылечил мне воспаление, никак не грозящее слепотой. Карантин нам не приснился, сказала жена доктора. Нет, это не приснилось, и то, что нас изнасиловали, — тоже. И то, что я зарезала человека. Отведи меня в кабинет, попросил доктор, я бы и сам справился, но мне хочется, чтобы ты. Дверь была открыта. Жена доктора сказала: тут все вверх дном, бумаги на полу, в картотеке пустые гнезда. Наверно, это люди из министерства, чтобы не терять времени на поиски, унесли карточки вместе с ящиками. Наверно. Ну а приборы. Так, на первый взгляд, вроде бы все цело. Слава тебе господи, отозвался он. И двинулся один, вытянув руки, ощупал ящик с линзами, офтальмоскоп, письменный стол, потом сказал девушке в темных очках: Теперь я понимаю, что значат твои слова насчет того, что ты живешь как во сне. Он присел к столу, положил руки на пыльное стекло и проговорил с печальной и насмешливой улыбкой, словно обращаясь к тому, кто стоял перед ним: Очень сожалею, доктор, но ваш случай неизлечим, и вот вам, если угодно, на прощанье последний совет, вспомните старую пословицу, совершенно правы были уверявшие нас, что терпение полезно для зрения. Не мучай нас, сказала жена. Прости меня, и ты тоже прости, мы с вами там, где раньше происходили чудеса, а сейчас не осталось даже доказательств того, что я умел их творить, всё выволокли. Нам теперь по силам единственное чудо — продолжать жить, сказала жена, бережно, день за днем вести эту хрупкую даму-жизнь, как будто она слепая и не знает, куда идти, а может быть, так оно и есть, может быть, она и вправду слепа и предалась в наши руки с тех пор, как дала нам разум. Ты говоришь так, словно и ты слепая. В известной мере, в каком-то смысле так оно и есть, я слепа вашей слепотой, и, наверно, стала бы лучше видеть, будь вокруг меня больше зрячих. Боюсь, ты уподобляешься свидетелю, которого неизвестно кто вызвал в некий трибунал, где предстоит давать показания неизвестно о чем, заметил доктор. Время близится к концу, гниение ширится, болезни валом валят в открытые перед ними двери, вода на исходе, еда отравлена, таково будет мое первое показание, сказала жена доктора. А второе, спросила девушка в темных очках. Давайте же откроем глаза. Не можем, мы слепы, сказал доктор. Воистину, хуже слепца тот, кто видеть не хочет. Но я хочу видеть, сказала девушка в темных очках. Но и поэтому ты не прозреешь, и вся разница будет в том, что перестанешь быть хуже слепца, а теперь пошли отсюда, здесь больше нечего видеть, сказал доктор.

По пути к дому девушки в темных очках они оказались на большой площади, где кучки одних слепцов слушали речи других слепцов, причем на первый взгляд ни те, ни эти таковыми не казались, ибо ораторы обращали воспламененные лица к слушателям, а те поворачивали внимательные головы к говорившим. Здесь провозглашались и предрекались конец света, спасение через раскаяние, видение седьмого дня, сошествие ангела, столкновение в космосе, здесь сообщалось, что солнце скоро остынет, здесь воспевались дух рода и племени, корень мандрагоры, желчь тигра, достоинство зодиакального знака, дисциплина ветра, аромат луны, власть тьмы, мощь приворота, отпечаток ступни, распятие розы, чистота лимфы, кровь черного кота, оцепенение тени, возмущение приливов и отливов, логика людоедства, безболезненная кастрация, божественная татуировка, мысль выпуклая и мысль вогнутая, плоскость, вертикаль, откос, концентрация, распыление, ампутация голосовых связок, смерть слова: Здесь никто не говорит об организации, сказала жена доктора мужу. Об организации, наверно, говорят на другой площади, ответил тот. И они двинулись дальше. Через некоторое время жена доктора сказала: Мертвых по дороге больше, чем всегда. Наше сопротивление сломлено, время истекает, болезни валом валят в открытые двери, вода на исходе, еда отравлена, ты забыла, что говорила об этом, напомнил муж. Может быть, и мои родители здесь, сказала девушка в темных очках, а я прохожу мимо, не замечаю. Таков исконный обычай человечества, проходить мимо мертвых, не замечая их, ответила жена доктора.

Еще более заброшенной казалась улица, где жила девушка в темных очках. В дверях ее дома лежало тело женщины. Мертвое, разумеется, тело, труп, наполовину объеденный одичавшими животными, и счастье еще, что слезный пес не пожелал сегодня сопровождать их, не то пришлось бы отговаривать его, чтобы хоть он не пробовал на зуб этот скелет. Соседка с первого этажа, сказала жена доктора. Кто, где, что, стал спрашивать муж. Да прямо здесь, соседка с первого этажа, запах чувствуется. Бедная, сказала девушка в темных очках, зачем понесло ее на улицу, она ведь никогда не выходила. Может, почувствовала, что смерть близко, может, ей показалась нестерпимой мысль, что будет гнить одна, сказал доктор. А мы теперь войти не сможем, ключей-то нет. А вдруг твои родители вернулись и ждут тебя дома, предположил доктор. Не верю. И правильно делаешь, вот они, ключи. И правда, мертвая рука была откинута в сторону, и во впадине полуразжатой ладони сверкали, блистали ключи. А если это ее ключи, сказала девушка в темных очках. Едва ли, зачем бы ей нести свои ключи туда, где она предполагала умереть. Но если она хотела отдать мне их, чтобы я попала в дом, то не подумала, как бы я их увидела, слепая. Мы не знаем, о чем она думала, когда решила взять ключи с собой, может, вообразила, что ты прозрела, может, заподозрила, что мы не вполне естественно, слишком уж уверенно и проворно для слепцов двигались, может, слышала, как я сказала, что на лестнице темнотища такая, что ничего не видно, что я ничего не вижу, а может, просто выжила из ума, выжила или сошла с него, и появилась у нее навязчивая идея во что бы то ни стало отдать, вернуть ключи, и известно нам всего лишь, что жизнь ее оборвалась, когда она ступила за порог. Жена доктора подобрала ключи, протянула их девушке в темных очках, потом спросила: Ну, что будем делать, оставим ее тут. На улице похоронить не сможем, нечем выворотить камни из мостовой, сказал доктор. Тогда во дворе. Для этого придется поднять ее на второй этаж, а потом спустить по наружной лестнице. Да, иначе никак. А сил-то у нас хватит, осведомилась девушка в темных очках. Дело ведь не в том, хватит или не хватит, а в том, можем ли мы допустить, чтобы эта женщина оставалась здесь. Не можем, ответил доктор. Ну, раз не можем, значит, и силы откуда-нибудь да возьмутся. И в самом деле, взялись откуда-то, но сущей каторгой было взволочь труп по ступеням наверх, да не потому, что уж такая тяжесть, старуха-то и при жизни весила немного, а теперь и подавно, особенно после того, как попользовались ею собаки и кошки, а просто окоченевшее тело гнуться и сгибаться не хотело, попробуй-ка развернуть его на узких площадках, адская работа, и на таком коротком пути четырежды приходилось делать передышку. Ни шум, ни звук голосов, ни запах разложения не привлекли внимания других жильцов, никто не высунулся взглянуть, что происходит. Так я и думала, сказала девушка в темных очках, родителей нет. Когда наконец добрались до дверей ее квартиры, были уже в полнейшем изнеможении, а ведь еще предстояло пронести труп через все комнаты к черному ходу и спустить во дворик по шаткой пожарной лестнице, но там с божьей помощью, неизменно поспевающей, когда вниз идешь, а не вверх лезешь, дело пошло веселей, и повороты дались полегче, потому что лестница-то наружная, открытая, и теперь главное — смотри, не вырони из рук тело несчастной старухи, вот уж подлинно, грохнется — костей не соберешь, не говоря уж о том, что после смерти муки еще горше.