Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа Страница 60

— Ты уже второй раз плачешь из-за меня, Хадижа, — сказал он и улыбнулся.

— Третий, — поправила его я.

— Нет, второй, — сказал он, — я считаю.

— Ты неправильно считаешь, Махач. Ты не помнишь, как много лет назад в селе вы натянули веревку, привязанную к дереву? Я споткнулась об нее и упала, а вы еще стояли и смеялись надо мной, когда я плакала.

Махач нахмурился и скривил рот, как будто вспоминая.

— Это была ты? — спросил он, и я кивнула головой.

— Я тебя с детства помню, — сказала я.

— С детства? — переспросил он и засмеялся.

Мы смотрели друг другу в глаза не отрываясь. Если бы сейчас сами собой открылись дверцы машины, мы бы поднялись в воздух из нее и летели бы по небу на крыльях. Когда я смотрела Махачу в глаза, мне казалось, что я уже лечу. Я взглядом говорила ему — если бы ты знал, сколько раз я на самом деле плакала из-за тебя, несчетное количество раз. А он как будто говорил мне, что теперь мы будем всегда вместе. Я бы бросилась за ним в пропасть. Я больше не хотела, чтобы у него был богатый дом и дорогая машина. Я хотела только, чтобы был он — его глаза, его руки и его сердце. А больше мне ничего не надо, я и так счастлива. Клянусь, если бы мне сейчас сказали, что у Махача ничего нет, что он самый бедный человек на свете, я все равно бежала бы за ним, пока хватило сил.

— Хадижа, — сказал он, — если я тебе не позвоню или не напишу в другой раз, ты никого больше не слушай. Значит, у меня дела, и я уехал из города, но я все равно к тебе вернусь.

Он завел машину, и мы поехали. Я не спрашивала его, куда. Мне было все равно. Мы немного отъехали от университета, завернули за юридическим корпусом и поехали по пустой улице, с двух сторон от которой стояли огромные дома.

— Ты знаешь, чей это дом? — Махач показал на белый дом с колоннами. — Это дом моего отца, — сказал он.

Это был не дом, а дворец. Я еще никогда не ходила в этой части города. С этим домом ничто не могло сравниться, только дома, стоящие рядом.

— Ты здесь живешь? — спросила я.

— Да, я здесь живу, — ответил он.

— Сколько денег нужно заработать, чтобы построить такой дворец? — снова спросила я.

— А мой отец этот дом не заработал, он его украл, — засмеялся Махач.

Я подумала, он пошутил, и засмеялась вместе с ним. Но когда я подняла на него глаза, то увидела, что он со злобой смотрит на дом своего отца. Я не стала об этом думать, мне достаточно было того, что Махач рядом со мной.

— Я верну тебя на занятия. Ты еще успеешь на вторую часть пары, — сказал он и посмотрел на золотые часы. — Скоро я приеду снова, и мы поговорим о нас. А ты пока никого не слушай.

Махач остановил недалеко от нашего корпуса. Я вышла, и он не уезжал, ждал, пока я дойду до входа в университет. Я знала, что из машины он сейчас смотрит на меня. Поэтому несколько раз поворачивалась и махала ему рукой, а он махал мне в ответ. Я больше не хотела быть гордой.

С этого дня у меня появилось чувство, что снова с неба спустилась та невидимая рука и сплела между нами толстую ковровую нитку, тесно привязав ее концы к нашим сердцам. Когда время шло, а Махач долго не появлялся, нитка натягивалась и рвала мне сердце. Но если бы кто-нибудь когда-нибудь захотел ее порвать, мы бы оба умерли. Мы больше не могли жить друг без друга.

Странно, как быстро жизнь полетела. Я не успеваю записывать ее в тетрадь. Она полетела как раз в тот день, когда я почувствовала легкий ветер, идущий с моря. Он быстро пронесся мимо меня, когда я, выйдя из машины Махача, шла и, как обычно, оборачивалась, а Махач улыбался, глядя на меня. Ветер пронесся, а я не успела почувствовать в нем весеннюю траву и цветы. Но он ударился о гору Таркитау, которая, как каменный щит, заслонила ему дорогу дальше. Ветер отскочил от нее и полетел обратно. Я тогда уже подходила к дверям университета, почти взялась за ручку. Ветер размахнулся и ударил мне в спину, шуба надулась. Он схватил мои волосы, поднял их, растянув по воздуху во всю длину, и набросил их мне на лицо, как будто игрался со мной. Я засмеялась и обернулась еще раз, посмотрела на Махача через растрепанные волосы. Он тоже смеялся.

Иногда мне кажется, что мысли, которые приходят к нам в детстве, — самые правильные. Разве не с детства я думала, что влюблена в Махача? Теперь наша любовь сбылась. А когда я в детстве смотрела на покрытое снегом село, всегда думала, что оно умирает на зиму. И горы вместе с ним. Это теперь благодаря Сабрине я знаю, что горы уходят глубоко в землю и там держат ее крепко. Значит, они, как айсберг в море, умирают только с виду, одна верхушка кажется застывшей, а внутри горы живые. Только никогда раньше я не чувствовала, как приходит весна. В селе она наступала быстро и одинаково — каждый год повторялась ковром на горах, цветами у нас в саду и пением речки. А в городе весна пришла с морским ветром. От этого ветра можно было опьянеть. Я попросила Махача отвезти меня на берег моря.

Мы поехали, когда началась первая пара. Я больше не боялась, что тетя узнает. Моя судьба уже решена. Даже если тетя решит отослать меня в село, Махач найдет меня там. Он найдет меня, где бы я ни была.

Взявшись за руки, мы пошли по песку. Он был завален пластиковыми бутылками и другим мусором. Из него выглядывала даже старая мужская туфля. Махач нашел большой камень, и мы поднялись на него. Ветер нас сталкивал, но мы все равно стояли. Я прижималась к плечу Махача. Море пахло кислой тиной и водорослями. Сверху летали чайки и кричали. Я посмотрела в глаза Махача. В них отражалось море. Мне казалось, я сошла с ума, опьянела от этого ветра, как мужчины Пьянеют от коньяка. Мои волосы плясали у меня за спиной, и я смеялась не переставая. И чайки тоже кричали не переставая.

Не знаю, что в это время случилось с морем? Может, оно обиделось на меня? Подумало, я смеюсь над ним? Тот ветер, который оно послало на нас, мог бы сломать дерево. Из моря выросла огромная волна. Она была как стена многоэтажного дома. Перестав дышать, я ждала, что из моря поднимется гигантское чудовище, похожее на дракона, я видела такое в каком-то мультике. Не знаю, что случилось со мной, но мне почему-то хотелось кричать, громким, не своим голосом звать этого дракона, чтобы он поднялся огромной горой, схватил нас и унес к себе на дно. Мне хотелось топать ногами и звать его «Дракон! Дракон!», пока он не поднимется из глубины. Мне даже казалось, я вижу зубцы на его спине. Как будто вся наша земля — это большой дракон, голова которого лежит на дне Каспийского моря. Зубцы на его спине — горы. И когда дракон шевелится во сне, происходит землетрясение. «Дракон!» — звала я про себя, прижимаясь к плечу Махача. Мне снова вспомнилась гадалка, а в ушах зазвучали ее слова — «каждый сам делает свой выбор». Но сейчас мне было все равно, что с нами будет, главное — чтобы мы всегда были вместе.

Волна с такой силой ударила о берег, что своим пенным языком задела камень, на котором мы стояли. Я вскрикнула. Тогда Махач обнял меня и встал к морю спиной, чтобы закрыть меня от ветра. А я дышала его запахом и продолжала смотреть, как волна медленно отползает назад, как будто жалея, что не достала нас. Но я знала, она снова вернется. От ветра слезы навернулись мне на глаза.

— Ты опять плачешь? — спросил Махач.

Он взял меня за лицо и наклонился ко мне. Это был первый раз, когда мы стояли так близко друг к другу. Когда его губы прикоснулись к моим, ветер все же схватил нас и понес по городу дальше, мы перелетели пляж, ударились о Таркитау и вернулись назад на наш камень. С другой стороны к нам снова кралась волна. Губы Махача были твердыми и мягкими. Ковровая нитка как будто смотала наши сердца в один клубок.

— Махач, я хочу всегда быть с тобой, — сказала я.

— Ты и будешь, — ответил он.

Махач обещал поговорить с отцом. Он хотел рассватать Сакину и жениться на мне. Что ответит его отец, которого я только один раз видела в детстве? Что мы будем делать, если он скажет «нет»? Я вспомнила, как бабушка говорила: генерал разрешит Махачу жениться на мне только через свой труп. Волнение и страх заставляли меня еще громче смеяться навстречу ветру.

Я так и знала. Клянусь, я знала, что так получится, потому что такие дела по-другому не заканчиваются.

Начали снова братья Гасановы. Как только они приезжают со своих соревнований, у нас на курсе обязательно что-то случается. В прошлый раз они сломали ухо Яралиеву Фуаду из параллельной группы. Его еще все Фунтиком называют. Они, короче, сказали ему, что, если у него ухо будет сломано, как у них, все будут думать, что он борец, и побоятся с ним махаться. А Фунтик — такой дохляк. Братья Гасановы зажали его своими граблями с двух сторон, попробовал бы он не согласиться.

— Чё ты ломаешься? — говорили они ему. — Крутым станешь, в политику пойдешь. Короче, за слова отвечаем, все на районе тебя бояться будут.